Том 3. Лорд Аффенхем и другие - Пэлем Вудхауз

Надо полагать, именно разовое облако и помешало ему заметить, что к ним стремительно приближается безукоризненно одетый джентльмен лет двадцати с очень небольшим. Скакал он с той решительностью, которая наводила на мысль о хорошо ухоженной ищейке, несколько, впрочем, перекормленной, потерявшей форму. Только когда он остановился в нескольких сантиметрах и стал отдуваться, Джордж вдруг увидел его.

— Эй, вы, — сказала ищейка, сняв блестящий шелковый цилиндр, промокнув лоб и водрузив цилиндр на место. — Эй, вы!

Что бы ни говорили о том, бывает ли любовь с первого взгляда (а Джордж теперь твердо верил, что бывает), у нас нет сомнений в прямо противоположном явлении. Одного взгляда достаточно, чтобы стала невозможной и дружба. Именно так случилось с Джорджем, когда он посмотрел на этот шар, на этот полип в цилиндре, объединивший все качества, которые он активно не любил. Для своего возраста тот был чрезвычайно тучен. Второе издание его подбородка уже вышло из печати, а безукоризненного покроя плащ вздувался пышным полукругом. У него были усики, на придирчивый взгляд — карикатурные. Лицо — красное, манеры — грубые, вид — мерзкий. В общем, не подарок.

Джордж обучался в Лоренсвилле и Гарварде, а потом вращался в самых привилегированных кругах нью-йоркской театральной элиты; он умел себя вести и, в известных обстоятельствах, проявлял замечательную невозмутимость.

— Да? — мягко сказал он, еще больше высовываясь из машины. — Что с вами, дорогой?

Рассыльный, двое потрепанных субъектов и юная продавщица остановились поглазеть. Спешить было некуда. Продавщица уже и так опоздала, посыльному нечего было разносить, кроме разве конверта с надписью «Срочно!»; что же до субъектов, они намеревались добраться до ближайшей пивной и прислониться к стенке, а значит — их расписание всецело определялось расписанием Джорджа. Один из них склонил голову набок и сказал «От это да!», другой добыл из урны окурок сигары и закурил.

— К вам в машину только что села молодая дама, — сказал толстый юнец.

— Ну, что вы! — сказал Джордж.

— В каком смысле?

— Я все это время в машине, наверняка бы заметил.

Тут пробка рассосалась, машина резко прокатилась метров на пятьдесят и снова застряла. Джордж, торчавший из окна, как улитка из раковины, явно развлекался погоней. Она была в разгаре. Толстый действовал точно так же, как действовала бы борзая, разве только не вытягивался в струну и не заливался лаем. Он рванул неровным галопом, хотя был столь толст, что посыльный считал спешку опасной, а продавщицу одолевали сомнения, — вполне ли пристойно это зрелище для истинной леди. Несмотря на то, что два представителя богемы передвигались несколько быстрее, чем в вальсе, если его танцуешь впервые после одиннадцатилетнего перерыва, надо признать, что кавалькада показала вполне сносное время. Когда они достигли финиша, такси еще не двинулось.

— Вот он, шеф, — сказал посыльный, отирая жемчужины пота срочным письмом.

— Вон он, босс, — сказал некурящий представитель.

— Вот он я, — приветливо согласился Джордж. — Чем могу служить?

Курильщик со вкусом плюнул на подвернувшегося пса. Он был доволен, давно он так не развлекался. В этом тусклом мире, где мало джина и много полицейских, в мире, где бедняки так угнетены, что им почти не удается тихо покурить сигару: мигом наступят на ногу, он вдруг оказался вполне счастливым. Видимо, приближалась добрая потасовка, а именно ими он интересовался.

— Гы! — сказал он. — Так его!

Продавщица высмотрела в толпе знакомую и подала голос.

— Мод! Иди-ка сюда! Скорей! Глядь, чего делается!

Мод, а за ней еще человек десять из лондонских миллионов пополнили аудиторию. То были именно те, кто собирается в кружок и молчаливо смотрит, как водитель чинит спущенную шину. Нетерпения в них нет. Они не жаждут динамики. Любая яма — пожалуй, самое безжизненное из зрелищ — способна завладеть их вниманием на долгие часы. Немигающим взором глядели они на Джорджа в машине, не зная, что будет и когда, но твердо решившись стоять до упора. Пройдут годы, пройдет вечность, но они обязаны быть на месте, когда начнутся происшествия.

Обмен мнениями становился все слышнее.

— Чего там? Авария?

— Не! В карман залезли.

— Дерутся!

— Да он таксисту не заплатил!

Некий скептик сделал совсем уж циничное предложение.

— Это они нарочно, для кино.

Идея мгновенно приобрела популярность.

— Слыхал? Киношка!

— Ах ты, елки-палки!

— Там в машине этот, снимает.

— Чего только не придумают!

Красноносый зритель с пристегнутым к животу подносом, на котором лежали запонки, породил новую школу мысли.

— Ну, прямо! — авторитетно сказал он. — Этот, жирный, принял одну-другую за углом, в голову и ударило.

Шофер, который до сей поры нарочито игнорировал брожения в нижних слоях, вдруг проявил неподдельный интерес.

— Что там, а? — спросил он, повернувшись к Джорджевой голове.

— Сам не пойму, — сказал Джордж, указывая на разносчика запонок. — У этого джентльмена с портативной барахолкой на брюхе, по-моему, самая сильная гипотеза.

Толстый юноша, чье необычное поведение привлекло лестное внимание толпы, явно беспокоился и громко сопел; теперь же, отдышавшись для новой атаки, снова обратился к Джорджу.

— Черт вас побери! Дадите вы мне заглянуть в машину?

— Оставьте меня, — сказал Джордж. — Я хотел бы побыть один.

— Там у вас дама! Я видел, как она села, и все время следил: она не выходила. Значит, сидит там.

Джордж кивнул, одобряя его логику.

— Ваше рассуждение безупречно. Но что с того? Вы — чрезвычайно разумны, но как насчет дела? Что вы сделаете?

— А ну, не мешайте!

— Что вы, что вы!

— Я все равно залезу!

— А я вам дам в ухо.

Толстый отступил на шаг.

— Нельзя же так, — сказал он.

— Да, да, конечно, — признал Джордж, — но я — дам. В этом мире, мой дорогой, надо быть готовым к любой неожиданности. Мы должны отличать невероятное от невозможного. Маловероятно, чтобы сравнительно незнакомый человек высунулся из такси и влепил вам в ухо, но вы, кажется, исходите из того, что это невозможно. Что ж, пеняйте на себя.

— Да это!..

— Я всегда говорю юноше, вступающему в жизнь: «Не путайте невероятное с невозможным!» Возьмите, к примеру, нынешний случай. Если бы вы понимали, что в один прекрасный день кто-то может дать вам в ухо, вы изобрели бы десятки изощренных способов защиты. Атак — вы застигнуты врасплох. Вы не готовы, мой дорогой. И по клубам ползет шепоток: «Ах ты, бедняга! Не справился с ситуацией».

Человек-барахолка поставил новый диагноз.

— Чокнулся, — решил он. — Этот вон — наклюкался как зюзя, а у того, в тачке, крыша поехала. Вот он и стоит, а то б сидел. И не сядет, пока ему газ не включат. Потому что псих.

Джордж улыбнулся мудрецу.

— Ваши рассуждения замечательны, но…

Он не кончил фразы, но не потому, что ему нечего было сказать, а потому, что толстяк рванулся к машине и вцепился в ручку двери. Тут Джордж снова проявил ту стремительность, ту решимость, которые отличали его поступки с самого начала.

Ситуация была из тех, в которых нужен самый изощренный ум. Оставить противника наедине с ручкой или даже бороться с ним за обладание ею было опасно, дверь могла открыться. Дать в ухо, согласно обещанию, Джорджу не очень хотелось. Как угроза — это неплохо, все же сдерживающий фактор, но практически — нет, не стоит. Суды томятся, застенки плачут по тем, кто дает своим ближним в ухо. Нет и нет. Тут нужно что-то стремительное, что-то решительное и немедленное, но — другое.

Джордж с размахом выбросил вперед руку и сбил шелковый цилиндр.

Результат превзошел ожидания. У каждого из нас есть своя ахиллесова пята, и у толстого юноши, как это ни странно, ею оказалась шляпа. Превосходно изготовленная единственным шляпником в Лондоне, который умеет сделать шелковый цилиндр так, что тот действительно шелковый, только что заново отутюженная в единственном заведении, где гладят, ласково гладят, а не зверски утюжат, она была его гордостью и радостью. Потеряв ее, он словно бы потерял штаны. Со страстным воплем дикаря, утратившего детенышей, неистовый Роланд[6] отпустил ручку. В тот же миг машины двинулись.

Джордж еще успел увидеть групповую сцену с толстым юношей в центре. Шляпа отскочила на газон, откуда ее достал посыльный. Толстый юноша склонился над нею и поглаживал ее трепетными пальцами. Джорджу показалось, что он шепчет нежные слова. Затем, поместив ее на голову, он выскочил на проезжую часть, и Джордж его больше не видел. Аудитория стояла неподвижно и так и стояла бы там, пока полицейский не сдвинет ее с места.

Дружелюбно махнув рукой на случай, если кто-нибудь еще смотрит в его сторону, Джордж опустился на сиденье.