Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству - Виктория Кирдий

поздно наступает момент, когда правда заглядывает тебе в глаза сама. Как бы ты их ни отводил в сторону. Ты понимаешь, что еще несколько дней – и, если у тебя в чемодане нет чая, ты не жилец. С этого момента что-то в тебе начинает меняться. Сначала почти незаметно. Из музыканта, любознательного путешественника, интеллигентного и в меру своих возможностей энциклопедически образованного человека ты превращаешься в классического купца, о котором ты еще недавно знал только из книг. С этого момента ты – Марко Поло, Афанасий Никитин, Гийом де Рубрук, верблюд в конце концов из проекта «Шелковый путь». Ты одновременно пассионарий и жертва собственной пассионарности. И твое рафинированное «я», которое еще вчера бродило по археологическому заповеднику и разглядывало терракотовых воинов, мысленно изумляясь шизоидным масштабам спецзаказа императора Цинь Ши Хуанди, вдруг уступает место мелочному настырному субъекту, который бьется за каждый юань, не щадя живота своего.

Но все это будет чуть позже.

Сначала надо найти жертву – торговца чаем. Его лавка должна находиться в окружении нескольких таких же магазинчиков – тогда всегда можно намекнуть, что мы пойдем в соседнюю конуру. При этом она должна выглядеть самой убогой – репертуар у них все равно одинаковый – и чай, и блестящие пакетики для упаковки, и еще сумочки для пакетиков. Такие красивые, ярко-кислотных азиатских цветов с голографическим отливом.

Чайная лавка того формата, что нужен нам, зрелище не для слабонервных. Это двухэтажный сарайчик, сделанный из того, что хозяин и его предки нашли на помойке. Внизу магазин, наверху живет хозяин с семьей.

Переступаешь порог и останавливаешься. После яркого декабрьского сианьского солнца глаза долго привыкают к полумраку.

Неровный земляной пол. В глубине небольшого помещения широкий прилавок. За ним стоит женщина неопределенного возраста и, я бы сказал, пола. За ее спиной навалены мешки и коробки.

Прочие подробности интерьера вырисовываются потом, по мере необходимости. Ты их замечаешь не раньше, чем они начинают играть свою функциональную роль. Потому что ты в шоке. Можно назвать это состоянием аффекта.

Мы стоим, смотрим друг на друга и молчим. Привыкаем.

Я беседую сам с собой. Молча, про себя. Успокаиваю.

Я не говорю по-китайски. Но ведь и она ни слова по-русски.

Мне нужен чай. Но ведь и ей нужны деньги.

Я ничего не понимаю в китайцах. Но ведь и она никогда не встречала европейцев. Почти наверняка. Я и в более цивилизованных местах видел, как они на нас смотрели – как на больших, белых, одетых в человеческую одежду обезьян. Аккуратно трогали и просили сфотографироваться вместе. Это было еще в конце девяностых. Потом, конечно, многое поменялось.

Общаться в таких условиях очень удобно – никто от тебя не ждет, что ты вдруг заговоришь по-немецки или по-французски. Ты не комплексуешь от своего пиджин-инглиш. Ты не пытаешься мучительно понять, что тебе пытается объяснить этот джентльмен на неопознаваемом австралийском английском, в котором любая фраза звучит как одна большая аббревиатура.

Все очень просто. Проще не бывает – говоришь на родном русском, тебе отвечают на не менее родном китайском. Более того, в отличие от самих китайцев, мне абсолютно по барабану, на каком из китайских диалектов со мной говорят, – я все равно ни одного не знаю.

Но мне все понятно. Как и ей, продавщице чая.

Итак, ровно за год до эпизода, с которого начинается эта история, мы с Борей зашли в самую занюханную чайную лавку в самом нищем районе Сианя.

– Нихау, куня, – сразу вывалил весь свой словарный запас Боря, который стоял рядом со мной.

«Девушка» улыбнулась и ответила:

– Нихау.

В этих пределах язык мы уже выучили.

Можно было начинать партию.

Это был не блиц. Отнюдь.

Высокие договаривающиеся стороны представились друг другу и произнесли несколько приветственных фраз. Что значит «представились», если никто не в состоянии внятно воспроизвести имя визави? Попытались, конечно. Изрядно повеселились, но результата не достигли. Поэтому в дальнейшем наш торговый партнер отзывался на имя «тетя Соня». На что отзывались мы, я воспроизвести не в состоянии, хотя было совершенно понятно, к кому из нас обращается собеседница.

Тетя Соня залила пару бутончиков чая горячей водой, подождала несколько секунд и вылила свежезаваренный чай сюда же, на деревянную решетку под чайником. Мы остолбенели, но виду не показали. Мы же тогда не знали, что первую заварку сливают. Лаоваи, прости господи. Так китайцы называют нас, олухов-иностранцев, которые ни чай заваривать не умеют, ни палочки правильно держать, ни элементарные хотя бы полторы тысячи иероглифов прочитать.

Плавно и неспешно потекла беседа.

Точно так же, как это было тысячу или три тысячи лет назад.

Китай был всегда.

Где-то на обочине цивилизации, вдалеке от Срединного государства, как называют свое государство сами китайцы, ненадолго появлялись и исчезали какие-то провинциальные образования, с которыми Китай торговал: Рим, Византия, – появлялись и исчезали генуэзцы, венецианцы… Кто теперь помнит какую-то Бактрию? Был торговый партнер – и исчез.

И вот теперь в этом почетном ряду – мы, купцы из России. То, что мы приехали сюда с произведениями Чайковского и Иоганна Штрауса, явление не из этой жизни. Да и кто здесь, в сианьских трущобах, знает о великой русской и европейской симфонической культуре?

Мы ведь не только для себя покупали. Мы – представители большого оркестрового коллектива. Накануне ночью, практически до самого утра, весь творческий состав бродил по гостинице, советовался друг с другом… Каждый мучительно решал глубоко личный вопрос – сколько и какого чая из десятков доступных сортов необходимо купить. Потому что надо привезти эту экзотику в семью, родственникам, коллегам, которые за тебя отдуваются в Москве, врачу, учителю ребенка. Ведь все знают, что ты поехал в Китай. В конце концов (а на самом деле, в первую очередь) – директору оркестра, в котором ты работаешь и который тебя отпустил на две недели, попросив всего лишь написать заявление об отпуске за свой счет. На всякий случай. Он положил этот лист бумаги к себе в ящик стола, под папки с остальными документами и, если не будет никаких случайных эксцессов, просто выбросит это заявление, когда ты вернешься. Как же ему не привезти пару килограммов чая?

И вот наконец «алеет Восток, взошло Солнце» (это из песни про Партию и Мао). У нас в руках длинный список, перечисляющий пожелания коллег, и пачка юаней разной степени помятости.

…Мы практически сразу обозначили свой высокий статус и донесли до тети Сони мысль, что нам нужно тридцать два килограмма чая.

Она заваривала, давала продегустировать