Второе первое впечатление - Салли Торн

в панике переглядываемся.

– Парлони, – озвучиваю я и уже в трубку говорю: – Алло? Что случилось?

Это Рената. Ее голос кажется странным на фоне гудящего обеденного зала.

– Рути, что это за ужасный шум? – (Я слышу где-то на заднем плане вой сирен.) – Мы тут все глухие и вообще одной ногой в могиле, но этот жуткий вой не дает нам уснуть. Половина резидентов высыпала на тротуар, думая, что приехала пожарная команда.

Звук проникает прямо в меня.

– Сработала сигнализация офиса.

– Ладно. Пойди и выключи ее. Не понимаю, как ты можешь ничего не слышать! – возмущается Рената. – Никак не могу связаться с Теодором. А рядом нет никого, кто мог бы разобраться с этим шумом. Я ведь прошу совсем немногого. Только тишины и покоя. Тебе известно, сколько мы тут платим за проживание? – От разочарования голос Ренаты становится визгливым.

– Простите. Буду через пять минут. Только, пожалуйста, ничего не говорите Сильвии. Я точно запирала дверь. Я в этом уверена.

– Наверняка ложная тревога. В офисе нечего красть.

Тедди думает, что помогает мне, но от его слов еда у меня в желудке превращается в камень. Я покрываюсь холодным потом. Я чувствую себя животным, у которого остались лишь базовые реакции. Тедди протягивает мне руку. Я отшатываюсь.

– Мы поедем вместе. – Но Тедди из тех, кто никуда не торопится, а потому мне от него никакого проку. – Рути, подожди меня!

Но я, едва касаясь перил, вихрем сбегаю по лестнице. Если я буду падать, то как-нибудь удержусь. Я несусь к машине, не думая о Тедди. Я вообще ни о чем не думаю.

Домой я мчусь на такой скорости, словно на заднем сиденье рожает Брайана. Бегу по дорожке к своему орущему, как младенец, офису. Спотыкаюсь о брусчатку, пытаясь обогнуть черепаху. На секунду я смотрю на себя со стороны. Этот безумный спринт – печальное зрелище. И в голове тотчас же всплывают воспоминания о том времени, когда я, шестнадцатилетняя девчонка, слишком увлеклась мальчиком, а потому оказалась слишком беспечной.

Сигнализация продолжает орать, но я слышу лишь стук собственного сердца.

Я судорожно дергаю за ручку двери и, почувствовав боль в запястье, понимаю, что дверь заперта. Дважды уронив ключи, я открываю дверь, буквально падаю внутрь, выключаю сигнализацию и сажусь на стол Мелани. У меня паническая атака с хрипами и одышкой.

– Что случилось? – На пороге появляется Тедди. Оказывается, при желании он умеет поторапливаться. – Дверь была заперта? – Похоже, он уже успел хорошо узнать меня. – Дыши, дыши.

Он усаживает меня в кресло Мелани и заставляет нагнуть голову к коленям. Мои воздуховоды превращаются в улицу с односторонним движением.

Я не слышу, что еще говорит Тедди, но под его чутким руководством наконец делаю выдох, пробивая рыхлую черноту.

И, выдохнув, говорю:

– Да, дверь была заперта. Ничего не случилось. Ложная тревога.

Напряжение слегка спадает. Но зачем Тедди за мной увязался? Последним парнем, который стал свидетелем моего нервного срыва, был Адам. И всякий раз, как он после этого смотрел на меня, я видела в его глазах воспоминание о моей панической атаке. Крайне непривлекательное зрелище.

Тедди встает передо мной на колени, раскидывает в стороны руки, и я падаю в его объятия. Мне теперь хорошо знаком запах его тела под футболкой. Ведь Тедди постоянно околачивается на моей половине коттеджа и ходит за мной как пришитый, подмечая каждый мой шаг и засыпая меня вопросами. Его чудесный запах въелся в подушки моего дивана. Мой шарф пахнет Тедди, подушка, ванная комната…

Секундочку.

– Ты что, брал мой шампунь? Ведь это воровство. Неудивительно, что в последнее время волосы у тебя блестят как-то по-особенному.

Тедди, ничуть не смутившись, отодвигается.

– Ты можешь сказать, что случилось? – Он имеет в виду не сегодняшний случай, а то, что произошло много лет назад. – В отличие от тебя большинство людей обычно не проверяют с упорством пьяного, хорошо ли заперты двери.

– Как, ради всего святого, тебе удалось стащить шампунь, чтобы я не заметила? – Я толкаю спиной кресло, пока колесики не начинают крутиться. – Жаль, не удалось выяснить у Брайаны, всегда ли ты был таким. Если тебе что-то от меня нужно, просто попроси.

– Я хочу знать, что тебя съедает. – Тедди снова придвигает мое кресло к себе поближе. – То, что сработавшая сигнализация испортила нам вечер, конечно, неприятно, но это еще не конец света. Однако для тебя, похоже, все именно так и было.

Я делаю судорожный выдох. Мне неприятно вспоминать о том случае.

– Когда мне было шестнадцать, я осознала необходимость соблюдения мер предосторожности. Вот и все.

– Вот и все? Я так не думаю.

Меня никто никогда не спрашивал об этой истории, и я не знаю, с чего начать. Наверное, с самого начала?

– Когда мне было шестнадцать, наша церковь устроила грандиозное мероприятие для сбора средств на… на что-то. Для пострадавших от урагана или землетрясения. Событие реально важное. О нем даже вела репортаж местная радиостанция. Там были игры, пышное шествие, конкурс поедания пирогов – короче, все тридцать три удовольствия. Словно серия «Посланной небесами».

– Могу себе представить. Кстати, для информации: я представляю твоего папу на месте пастора Пирса.

– Если бы. В общем, туда пришел мой бойфренд Адам. Мне казалось, что я влюблена. Он ходил в другую школу, и провести целый день вместе было для меня именинами сердца. Естественно, под присмотром его и моих родителей. – Когда я вспоминаю тот день, единственное, что я помню, – цвет рубашки поло Адама и мерзкую вонь от дымящихся на гриле стейков. – Родители одобряли наши с Адамом отношения. Все было идеально.

Тедди недовольно морщится:

– Мне неохота слушать ту часть истории, где у тебя все пойдет через задницу. А именно так и будет. – Не вставая с колен, он подползает ко мне поближе. – Похоже, ты дошла до того места, которое до сих пор не дает тебе покоя. Да?

Я делаю глубокий вдох:

– А еще там проводился благотворительный аукцион, который помог собрать рекордную сумму. К концу дня мы насчитали десять тысяч долларов. Огромные деньги, о которых мы даже мечтать не могли. И все налом. Люди проявили нереальную щедрость. Десять тысяч долларов. Папа велел мне отнести деньги в его кабинет.

– Ой-ой-ой! – сочувственно восклицает Тедди. – Вот дерьмо!

Тедди – очень хороший слушатель. Что мне в нем всегда нравилось. Когда я говорю, его лицо меняется. Становится более мягким или, наоборот, жестким. Глаза заинтересованно светятся, брови недовольно хмурятся. Именно поэтому я могу откровенно рассказать ему о поворотном моменте в своей жизни, когда я утратила уверенность в себе и