Дневник горничной - Октав Мирбо

— Отошлите детей, сейчас же… — умоляла сестра Анжелика… — Сейчас же… мне нужно вам сказать…

— О, Бог мой!.. что же такое случилось?.. Ну?.. что?.. Вы так встревожены…

— Отошлите детей… — повторяла сестра Анжелика… — Случилось что-то серьезное… Очень серьезное… очень важное.

Лишь только ученики ушли, сестра Анжелика упала на скамью и в продолжение нескольких секунд нервным движением теребила свой металлический крест и образки, со звоном ударявшиеся о накрахмаленный нагрудник, которым была скована ее плоская девственная грудь… Г. настоятель был мнителен… Он спросил встревоженным тоном:

— Скорее… сестра моя… говорите… Вы меня пугаете..! Что случилось?

Тогда вдруг сестра Анжелика сказала:

— А то, что только что проходя по переулку, я увидала на вашей церкви… совершенно голого человека!..

Г. настоятель в изумлении раскрыл рот, искривленный гримасой… Потом пробормотал:

— Совершенно голого человека? Вы видели, сестра моя, видели… на моей церкви… человека… голого?.. На моей церкви? Вы в этом уверены?..

— Да, видела…

— В моем приходе нашелся такой бесстыжий человек… такой развратник… чтобы прогуливаться совершенно голым по церкви?.. Да это прямо невероятно!.. Ах! ах! ах!..

Лицо его побагровело от негодования, из судорожно сжатого горла с трудом вылетали слова…

— Голый, на моей церкви? О!.. В какое время мы живем!.. И что же он делал, совершенно голый, на моей церкви? Быть может, он кощунствовал?.. Он…

— Вы меня не понимаете… — перебила его сестра Анжелика… — Я вам не говорю, что этот голый человек — прихожанин… потому что он каменный…

— Как?.. Он каменный?.. В таком случае, это не то, сестра моя…

И, почувствовав облегчение, г. настоятель шумно вздохнул…

— Ах! как я испугался!

Сестра Анжелика перешла в наступление… Голос ее вылетал со свистом из тонких, белых губ.

— Значит… все хорошо… И вы не находите ничего неприличного в его наготе, если он каменный…

— Я этого не говорю… Но, в конце концов, это не одно и то же…

— А если я вам докажу, что этот каменный мужчина гораздо неприличнее, чем вы думаете, что у него обнажена непристойная вещь… ужасная… огромная… чудовищная… Ах, слушайте, г. священник, не заставляйте меня говорить мерзости…

Она встала, охваченная сильнейшим волнением… Г. настоятель был поражен… Открытие повергло его в изумление… Мысли его путались, рассудок мутился в вихре сладострастных образов и соблазнов… Он наивно пробормотал:

— О, неужели? Огромная вещь… Да, да!.. Непостижимо! Но это очень гнусно, да, сестра моя. И вы убеждены… твердо убеждены… что видели… эту вещь… огромную, обнаженную… Вы не ошибаетесь?.. Не шутите?.. О! непостижимо.

Сестра Анжелика ударила о пол ногой.

— И сколько веков она здесь… оскверняет вашу церковь… и вы ничего не замечали?.. Нужно было, чтобы это заметила я, женщина… которая дала обет Целомудрия и нужно было, чтобы я заметила эту гнусность… и прибежала сюда с криком: «Отец настоятель, у вас в церкви — дьявол!»

Но о. настоятель, во время этой пламенной филиппики, быстро привел свои мысли в порядок…

Он произнес решительным тоном:

— Мы не можем терпеть подобных мерзостей… Нужно сразить дьявола… Я беру это на себя… Придите в полночь… когда все в Пор-Лансоне будут спать… Вы меня поведете… Я предупрежу пономаря, чтобы он захватил лестницу… Это высоко?..

— Очень высоко…

— И вы сумеете найти то самое место, сестра?

— Я бы его нашла с завязанными глазами… Значит, в полночь, о. настоятель!..

— Да хранит вас Господь, сестра моя!..

Сестра Анжелика перекрестилась, направилась к низенькой дверце и исчезла…

Ночь была темная, безлунная. В окнах переулка давно погас последний огонь; темные фонари угрожающе подымали свои мрачные остовы… Все в Пор-Лансоне спало…

— Здесь… — сказала сестра Анжелика.

Пономарь подставил лестницу к стене, возле большого окна, сквозь стекла которого мерцал бледный огонек лампады у алтаря.

Церковь вырисовывалась своими беспокойными очертаниями на темно-лиловом небе, на котором кое-где дрожали мигающие звезды… О. настоятель, вооружившись молотком и потайным фонарем, влез на ступеньки; за ним следовала сестра, капюшон которой был закрыт складками широкого, черного плаща… Он бормотал:

— Ab omni peccato.

Сестра отвечала:

— Libera nos, Domine.

— Ab insidiis diaboli.

— Libera nos, Domine.

— A spiritu fornicationis.

— Libera nos, Domine.

Добравшись до фризы, они остановились.

— Здесь… сказала сестра Анжелика… Налево от вас о. настоятель.

И возбужденная мраком и тишиной, стремительно прошептала:

— Agnus Dei, qui tollis peccata mundi.

— Exaudi nos, Domine, — ответил о. настоятель и направил фонарь к каменным выступам, на которых скакали и кривлялись апокалиптическия изображения чертей и святых.

Внезапно раздался крик. Он увидал, прямо против себя, богохульное изображение греха, во всей его обнаженной мерзости…

— Mater purissima… Mater castissima… Mater inviolata… — лепетала сестра, склонившись над лестницей.

— Ах, ты, свинья!.. свинья!.. — вопил о. настоятель, на голос Ora pro nobis.

Он размахнулся молотком, и в то время, как позади его, сестра Анжелика продолжала воссылать молитвы Пресвятой Деве, а пономарь, скрючившись у подножия лестницы, бормотал невнятные слова, нанес бесстыдной фигуре сухой удар. Несколько каменных брызг оцарапали ему лицо; послышался шум падения тяжелого тела на крышу; затем оно соскользнуло в водоем, отскочило и снова шлепнулось в переулок.

На следующий день, выходя из церкви, где она слушала обедню, мадемуазель Робино, набожная женщина, заметила в переулке на земле предмет необычайной формы и странного вида, похожий на реликвию… Она подняла его и стала рассматривать со всех сторон:

— Это наверное реликвия… — сказала она себе… — Редкая, драгоценная реликвия, окаменевшая в каком-нибудь чудесном источнике… Пути Господни столь неисповедимы!

Сначала ей пришла мысль отнести ее о. настоятелю… потом она подумала, что эта реликвия принесет счастье ее дому, защитит его от несчастья и греха. И понесла ее домой.

Придя к себе, мадемуазель Робино заперлась в своей комнате. На стол, покрытый белой скатертью, она положила красную бархатную подушку с золотыми кистями; на подушку осторожно возложила драгоценную реликвию. Затем покрыла все стеклянным колпаком и поставила по бокам две вазы с искусственными цветами. И, став на колени перед этим импровизированным алтарем, она пламенно призывала того неизвестного чудного святого, которому принадлежал, вероятно в очень отдаленные времена, этот богохульственный, но теперь освященный предмет… Но в скором времени, она почувствовала себя беспокойно; волнения чисто человеческого характера примешались к ее пламенным молитвам, к чистой радости ее восторгов… И ужасные, похотливые сомнения вкрались в ее душу.