На публику - Мюриэл Спарк

Ничего этого Фредерик почти не замечал. Он был все так же очарован Франческой, а заодно пленился ее толстенькой сестрой, выполнявшей какую-то неведомую работу в конторе при киностудии, а также стройным белокурым братцем, который по целым дням околачивался в павильоне, ожидая, пока неугомонная Франческа не раздобудет ему роль в каком-нибудь фильме. На студии царила семейная атмосфера. Кроме Франчески, там работало много других, формально расставшихся с семьями молодых итальянок, и ни одной из них не приходило в голову, что, обретя хваленую независимость, не следовало бы тащить за собой в новую жизнь кузенов, братьев и сестриц и подыскивать для них местечки.

В то время Фредерик еще не осознал, до какой степени он благодаря стараниям Франчески оказался связанным в глазах публики со своей женой. Его не смущало, что его фотографируют вместе с Аннабел и что они вдвоем дают интервью. В конце концов, он ведь тоже актер. Выдумки журналистов его смешили, он считал их ребяческими и потому безвредными, допуская тем самым логическую ошибку.

Иногда он бродил по пустым павильонам, расположенным на обширной территории, принадлежавшей студии в окрестностях Рима. Фредерик никогда не снимался в кино, и многое здесь казалось ему непривычным. Проходя однажды мимо стеклянной двери, он увидел поэта, с которым встречался в гостях. Поэт, высокий плотный мужчина со светлыми волосами и отрешенным взглядом, читал какую-то бумагу. Вокруг сидели люди, похожие на помощников продюсера. За конторкой робко пристроилась какая-то девица. Губы поэта беззвучно шевелились, потом он что-то сказал, чего Фредерик не услышал из-за плотно прикрытой двери. Слушатели разом заговорили, но поэт все с тем же отрешенным видом поднял хрупкую алебастровую пепельницу и с размаху швырнул ее на пол.

Все кинулись его успокаивать, замахали руками. Фредерик пошел дальше.

В другой раз ему случилось пройти через комнату, где было двое мужчин: один небрежно развалился на диване, второй стоял рядом и в бешенстве орал. К тому времени Фредерик уже достаточно знал итальянский, чтобы понять его вопли.

— Вы несерьезны! У нас серьезно относятся к делу. А вы только чай распиваете... маленькими чашечками по целым дням. По целым дням чай...

Ни тот, ни другой не обратили на Фредерика ни малейшего внимания. Тот, что сидел на диване, позевывая, вытянул ногу и положил ее на стул; истерик продолжал орать:

— По целым дням чай!

Уже находясь в дверях, Фредерик услышал, как сидевший на диване сказал:

— Я же не англичанин. Я филиппинец.

Калейдоскоп впечатлений и встречи с Франческой под неумолчный итальянский галдеж вызывали у Фредерика приступы радостного возбуждения. Через несколько часов внезапно, как похмелье, накатывала хандра. Он брюзгливо заявлял Аннабел, что итальянская кинематография — форменный сумасшедший дом. И если он немедленно отсюда не уедет, то и сам станет психом. Жена обычно отвечала, что он ей надоел.

Но тут появлялась Франческа: либо просто поболтать, либо условиться насчет интервью, либо (в сопровождении фотографа) сделать новое фото: Аннабел нежится в постели в ночной рубашке, с плеча соскользнула бретелька, растрепанные волосы падают на лицо. Франческа собственноручно расстилала постель. Фредерика она усаживала на край кровати; облаченный в домашний халат, он покуривал, сыто улыбаясь. На следующий раз Франческа устраивала сцену чаепития: низенький столик, ажурный поднос, в окно врываются потоки солнечного света. Фредерик вдумчиво помешивает в чашке, Аннабел ласково и грациозно, ко без улыбки берет за ручку серебряный чайник.

— Вашу жизнь нужно показывать всесторонне, — на всякий случай внушала Франческа.

Аннабел всегда отлично знала, в каком виде ее преподносят публике. Нынешний вариант не представлялся ей долговечным. Став признанной звездой, она не собиралась всю жизнь исполнять роль дрессированной тигрицы.

Дважды Фредерик в сопровождении Билли О'Брайена дня на два исчезал из Рима. Оба раза Франческа волновалась больше, чем Аннабел, которая была занята работой и почти не заметила отсутствия мужа.

Постепенно Фредерику становилось ясно, что ему не удастся переспать ни с Франческой, ни с кем-либо из ее родственников, которые будто по ее приказу каждый раз уклонялись от определенного ответа и переводили разговор на Аннабел.

А он тем временем все основательнее и глубже входил в роль, воплощая на подмостках жизни условный тип, в существование которого многие верят: человека образованного и тонкого, но холодного; спортсмена, аристократа, надежного и положительного представителя рода людского, супруга Аннабел Кристофер. Сама же Аннабел, как утверждала молва, ему ни в чем, и даже в сдержанности, не уступала, но было известно, что в душе и в «сфере интимных отношений» она тигрица. Впрочем, определить, это можно было только по глазам: Аннабел обманула бы ожидания публики, если бы вздумала публично обнаружить свою тигриную натуру. Не прошло и месяца, как в Италии и за ее пределами все ясно поняли, усвоили, обсудили обиняком и запомнили раз и навсегда, что исполнявшая роль пылкой гувернантки новая кинозвезда Аннабел Кристофер в интимных, недоступных посторонним взорам отношениях, и прежде всего в постели, что называется, дает жизни. Внешне сдержанная и будничная, она воплощала собой теперь в глазах мужчин идеал жены. На нее смотрели с вожделением и в то же время поклонялись ей. А читатели более искушенные ограничивались тем, что вспоминали итальянскую пословицу: «может, это и неправда, но хорошо придумано».

Что до Фредерика, то, судя по намекам журналистов, он олицетворял собой типичного британца, которые, как вдруг выяснилось, скрывают бешеный темперамент под личиной внешней холодности. Авторы всех статей, где шла речь об этой образцовой паре, недвусмысленно давали понять, что сами-то британцы давно уже это знают, хотя и помалкивали до поры до времени. Дошло до того, что этому поверили даже некоторые англичане: иные замужние дамы принялись такое вытворять в постелях, чего никак нельзя было совместить ни с их возрастом, ни с данными и возможностями, ни с умеренными притязаниями мужей.

«Миневра прибывает на платформу 10» была отснята, вышла на экраны и снискала должный успех. Фотографии пылкой Аннабел замелькали в элегантных английских журналах; телекамеры показывали ее на скачках: в простой широкополой шляпке и в пальто для прогулок она внимательно следит за лошадьми, в то время как Фредерик, повернувшись к жене спиной, скучливо беседует с другим столь же флегматичным образчиком все той же загадочной и лицемерной разновидности мужчин. Намек, брошенный Франческой, пал на благодатную почву. Как-то Фредерик, давая интервью, сказал:

— Что ж, мы двенадцать лет женаты и ладим; этого достаточно.

Зрители, уже посмотревшие и еще не успевшие посмотреть третий фильм Аннабел — «Леди Тигрица», восприняли этот ответ как типично британскую недомолвку.

Светская хроника сообщала, что Фредерик исполняет главную мужскую роль в новом фильме Аннабел.

Он решил ее бросить.

Они отправились в Голливуд. Фредерику нужно было пройти пробу. В самолете, дружелюбно беседуя с женой, он окончательно решил от нее уйти.

После великого множества всевозможных проб Фредерик не получил роли. Он ведь и в самом деле не актер кино, сказала Аннабел. Продюсер, движимый не только боязнью развеять иллюзии публики, но и врожденным миролюбием, уверял Фредерика, что он слишком хороший актер для того, чтобы сниматься в кино.

Впрочем, он вполне бы мог сыграть эту роль, если бы его не будоражила мысль о разводе.

Он так твердо решил, что пора покончить с этим браком, а вместе с ним стереть с лица земли выдуманную для публики чету супругов Кристофер, что не видел смысла спешить именно сейчас, когда его поступок могли приписать обиде, вызванной неудачей на студии. Он успокоился на том, что каждодневно решал развестись с женой и каждодневно откладывал развод до тех пор, пока они не уедут из этого рассадника сплетен.

И он снова шатался по студии, поджидая Аннабел, а когда она снималась, неизменно сидел в павильоне. Аннабел решила, что он жить без нее не может.

Роль любовника героини отдали известному киноактеру. Аннабел окончательно вступила в мир, где распределялись премии Оскара и призы кинофестивалей; и, хотя она еще не получила ни одной из этих наград, все считали, что это дело времени.

В обществе она показывалась только с Фредериком, причем всегда носила изящные, но строгие вечерние платья с ниткой жемчуга. Этот ее жемчуг тоже стал знаменитым, хотя в нем не было ничего особенного.

Но тут Фредерика начало выдавать угнетенное выражение лица. Он много времени проводил с женой режиссера, элегантной женщиной из Южной Каролины. В наружности и в натуре этой дамы было куда больше тигриного и аристократического, чем в малышке Аннабел. Руководство кинокомпании обеспокоилось, как бы разрыв прославленной четы не случился раньше выпуска фильма, и решило без обиняков переговорить с Аннабел. «В таких делах нужно улучить подходящий момент», — отечески внушал ей посланец кинокомпании с убежденностью человека, понаторевшего в выборе удобных моментов для развода кинозвезд.