Лорд Байрон. Заложник страсти - Лесли Марчанд

Байрон находил удовольствие и забвение в поздних посиделках за бренди с Киннэрдом и другими друзьями. Но даже это надоело. 31 октября он написал Муру: «Вчера я ужинал в большой компании с Шериданом и Коулманом, Дугласом Киннэрдом и другими скандально известными личностями. Час или два все шло просто прекрасно…» После пирушки ему с Киннэрдом пришлось вести Шеридана по «чертовой кривой лестнице» и доставлять его домой. На следующий день Байрон проснулся с головной болью.

Аннабелла, которая не в состоянии была смириться со столь бурной жизнью супруга, высказывала свои опасения Августе: «Его несчастье состоит в постоянной тяге к приключениям, которая всегда встречается у людей с бурным темпераментом, чьи страсти не укладываются в одно определенное русло. Скука монотонного существования вынуждает лучших людей ступать на самые опасные дорожки, и кажется, что порой они действуют из самых худших побуждений, в то время как они просто стремятся избежать внутренних страданий посредством переключения на внешние стимулы. Именно из этого источника вырастает любовь к мучению окружающих».

В начале ноября случилось неизбежное: в доме появился судебный пристав. Байрон сходил с ума от гнева и раздражения. Он уже продал мебель в Ньюстеде, а теперь должен был расстаться с бесценными книгами. И все же его собственность оценивалась суммой в более чем тысячу фунтов. Позднее Байрон говорил Медвину, что «началась конфискация, и судебные приставы завладели даже кроватями, на которых мы спали». Хотя леди Байрон считала пристава «несчастным негодяем», Байрон впоследствии даже подружился с ним, что помогло ему легче перенести свалившееся на него несчастье.

Бедная Аннабелла, полагавшая, что хорошо знает Байрона, пыталась свести его поведение и слова к одной четкой формуле и в результате этого не сумела найти простейших объяснений его поведения. Она полагала, что он безумен, в то время как он, подобно испорченному ребенку, давал выход своему раздражению и, словно ребенок, хотел прощать и быть прощенным после того, как вспышка гнева проходила. Леди Блессингтон после короткой встречи с Байроном мудро заметила: «Он кажется одним из самых легкоуправляемых людей на свете. Хорошо бы леди Байрон удалось раскрыть этот секрет». Слуга Байрона Флетчер, который знал все настроения своего хозяина и был свидетелем его отношений с различными женщинами, с наивной мудростью заметил: «Очень странно, но я никогда не видел женщину, которая не могла бы справиться с моим господином, кроме моей госпожи». Байрон сказал леди Блессингтон, что Аннабелла «наделена непревзойденным самообладанием… Однако оно производило на меня совершенно противоположное действие. Когда я срывался по малейшим пустякам, ее спокойствие уязвляло меня и было похоже на упрек…».

Удивительно, но, даже испытывая постоянный стресс, Байрон был в состоянии вести остроумную переписку. Меррей, не знавший о мучениях, которые испытывал Байрон и заставлял испытывать других, написал Вальтеру Скотту: «Лорд Байрон чувствует себя превосходно и находится в отменном расположении духа, каждый день ожидая появления сына и наследника». На самом деле Байрон чувствовал себя словно в западне. У Аннабеллы были дурные предчувствия. Когда к ним зашел Хобхаус, она была уверена, что он затевает какую-то интригу с целью увезти Байрона на континент, потому что он в приступе меланхолии однажды заявил, что уедет за границу, как только родится наследник, «потому что женщина всегда больше любит ребенка, чем мужа». Приняв, как обычно, его слова всерьез, Аннабелла резко ответила: «Если ты будешь так говорить, то заставишь меня возненавидеть нашего ребенка».

Испытывая горечь и раздражение от присутствия в доме судебного пристава, Байрон решился продать библиотеку. Аннабелла согласилась, потому что ей было больно видеть «его страдания». Он уже договорился с продавцом книг, когда слух дошел до Джона Меррея, который немедленно прислал Байрону чек на полторы тысячи фунтов с припиской, что через неделю предоставит в его распоряжение такую же сумму. Однако гордость не позволила Байрону принять деньги. Он ответил: «Я возвращаю ваш чек нетронутым, но это не значит, что ваш порыв не оценен мной по достоинству».

Леди Байрон понимала, чем грозит ежедневное общение Байрона с актрисами в театре. Его первое и, возможно, единственное увлечение началось в ноябре, когда его больше всего беспокоили семейные и финансовые дела. Вероятно, в других обстоятельствах он бы воздержался от общения с актрисами. Его романтическое воображение находило выход в стихах. От женщин он ждал прежде всего удовлетворения своих физических потребностей, однако постепенно его стали занимать причуды простой девушки, легко ставшей жертвой его чар. Более безжалостный повеса быстро бы избавился от нее, но Байрон продолжал хранить ее письма. Сьюзан Бойс была актрисой второго плана в театре «Друри-Лейн». Желание, чтобы к ней относились как к знатной даме, было пределом ее мечтаний. Она писала, что ей нужны «его уважение и преданность», и ее огорчило, что к красивому подарку Байрон не приложил нежного письма.

Но как и другие возлюбленные Байрона, Сьюзан не могла забыть его и несколько раз обращалась к нему за помощью, когда он был за границей. В 1821 году она написала ему трогательное письмо, подписанное «несчастная, но все та же Сьюзан Бойс». Но к тому времени Байрон уже мог спокойно говорить о своем романе. «Она была временным увлечением, – писал он Киннэрду, – но это не ее вина, потому что во время нашей связи я был в таком состоянии, что все плотские утехи были механическими и почти не оказывали воздействия на мои чувства и воображение. Перешли от меня бедняжке немного денег…»

И действительно, чувства Байрона были притуплены, когда он увлекся Сьюзан. Взбешенный безвыходной финансовой ситуацией, он стал мстительным и жестоким по отношению к тем, кого всегда любил. Августа, 15 ноября приехавшая в Лондон по взволнованной просьбе Аннабеллы, ощутила его настроение. Вначале Байрон был холоден с ней, а потом вновь стал отпускать язвительные замечания и оскорблять сестру и жену. Иногда он хвастался своими победами в театральном кружке, чтобы «вызвать раздражение Августы и Аннабеллы».

Неустойчивое поведение Байрона было спровоцировано пьянством. Приступы гнева стали такими ужасными, что обе женщины были испуганы. Аннабелла утешала себя мыслью, что он страдает временным безумием, и Августа с готовностью соглашалась с ней. Она всегда умела поставить Байрона на место, но теперь чувствовала, что ее сил не хватает, и обратилась к миссис Клермонт, бывшей гувернантке Аннабеллы, и к кузену Джорджу Байрону, которые приехали в Лондон и в декабре, до рождения ребенка, поселились в том же доме. Зайдя 25 ноября к Байрону, Хобхаус вспоминал: «Дома у них не все благополучно, Байрон советует мне не жениться и поговаривает об отъезде за границу».

Но даже Хобхаусу Байрон не признался в том, сколь сильно третировал он свою жену из-за собственных неудач. Возможно, его угрозы представляли собой пустые вспышки раздражения и гнева, но для беременной женщины они звучали угрожающе. Аннабелла вспоминала, что всего за три часа до родов он, «выражая свое отвращение», понадеялся, что она и ребенок погибнут, а если дитя выживет, то он проклянет его. Когда начались схватки, Аннабелле казалось, что ее муж бросает бутылки с содовой водой в потолок ее комнаты с нижнего этажа, чтобы лишить ее сна. Дело же было в том, что, как любой впечатлительный муж, он пытался скрыть свое волнение. Хобхаус положил конец этим слухам, которые появились в момент расставания Аннабеллы и Байрона, заявив, что «на потолке не осталось следов ударов, и пристрастие лорда Байрона к содовой воде в результате приема магнезии в больших количествах и привычка вскрывать бутылки кочергой, вероятно, были причиной шума…». Относительно слуха о том, что «Байрон будто бы спросил жену, не родился ли ребенок мертвым», то Хобхаус задал этот вопрос самому Байрону. «Он ответил, что довольствуется ответом леди Байрон». «Она этого не скажет, – часто повторял он, – хотя бог ее знает, бедняжка! Кажется, теперь она готова сказать что угодно, но этого она не скажет, нет, не скажет».

В час дня 10 декабря леди Байрон родила девочку. Согласно позднее появившейся истории (из третьих уст), когда «Байрону сообщили, что он может увидеть свою дочь, он, глядя на нее с восторженной улыбкой, внезапно изрек: «Какое орудие пытки я приобрел в тебе!». Однако, сообщая на следующий день Фрэнсису Ходжсону о рождении ребенка, Августа сказала: «Б. выглядит прекрасно и очень доволен своей дочерью, хотя, думаю, предпочел бы сына». Миссис Клермонт говорила Хобхаусу после того, как леди Байрон перенесли в ее комнату, что «она никогда не видела, чтобы человек так любил и гордился своим чадом, как лорд Байрон… Сама леди Байрон часто говорила мужу, что он любит дочь больше, чем она сама, и прибавляла то, о чем лучше было бы промолчать, а именно: «И больше, чем меня».