Старосветские убийцы - Валерий Введенский

Урядник хотел сообщить, что и ему голос показался знаком, да не успел признать, но почему-то промямлил:

— Не знаю, ее Федор Максимович искали-с…

— Да вы банда! — понял Веригин, хотел к Терлецкому рвануть, но, оглядевшись, осекся. Банда была большая, в нее входили почти все. Вот почему княгиня обратилась к нему! Генерал застыл на месте, размышляя, что же делать.

— Павел Павлович, объясните, зачем вам сочинская линейка понадобилась? — спросил Терлецкий.

— Какая линейка? — Веригин решил попытаться побольше узнать сам, прежде чем его начнут пытать. Сомнений в том не было, больно угрожающе играл дубиной громила в костюме исправника. — Где княгиня? Пока не скажете, буду молчать.

— Да Бог ее знает, по тракту не проезжала, я его весь изъездил, — соврал Терлецкий. — Может, сюда вернулась?

— Нет, не возвращалась, — заверил Киросиров.

— Возвращалась, — сам не зная почему, признался генерал и прикусил себе язык. Старый дуралей, вон как у бандитов глаза загорелись.

— Расскажите поподробней, Павел Павлович, — попросил Терлецкий.

— Ничего вам, бандитам, рассказывать не буду. Убивайте сразу!

— С чего вы, Павел Павлович, нас бандитами величаете? Это вы сбежать пытались.

— Постойте, — задумчиво произнес Веригин. — Вы меня преступником считаете, а я вас? Я не сбежать, я княгиню отправился спасать. Письмо получил.

Генерал достал из-за пазухи драгоценный конверт. Терлецкий вслух прочел:

«Милый, несравненный Павел Павлович! Не удивляйтесь, что я обращаюсь к вам так, но вчера вы произвели на меня столь глубокое впечатление, что в минуту смертельной опасности я решила обратиться именно к вашему высокопревосходительству. Я никого не убивала, все улики против меня подстроены. Скажу больше, я сама невинная жертва, и моя жизнь висит на волоске!

Умоляю, спасите! Мне не к кому обратиться, только вы, великодушный рыцарь, можете спасти Прекрасную Даму!

В десять часов у могилы Кати Северской будет стоять экипаж. Верный человек отвезет вас ко мне. При встрече все расскажу подробно.

Ваша Элизабет.

P. S. Письмо сожгите. Если попадет в чужие руки, мне — конец.

P. S. S. Не надевайте мундир — он заметен. Убийцы могут догадаться, что вы спешите ко мне на помощь, и выследят меня.

Целую…»

— Почему не сожгли? — поинтересовался Терлецкий.

Генерал смутился и задал встречный вопрос:

— Теперь вы рассказывайте, почему меня бандитом считали?

— Нате. — Федор Максимович сунул Веригину письмо, полученное Сочиным.

Тоннеру было очень плохо, смысл разговора иногда ускользал, да и говорить было тяжело. Но этот вопрос надо было задать немедленно:

— Павел Павлович! Ожерелье у вас?

— Ожерелье? Какое ожерелье? — переспросил Веригин и внезапно вспомнил о переданных ему на хранение бриллиантах. — Нет, оно в мундире, в потайном кармане.

— А мундир? — затаив дыхание, спросил Терлецкий.

— В комнате.

— Исправники, за мной! — Федор Максимович бросился вверх по лестнице. Уже сверху крикнул: — Комната заперта?

— Не помню, — пожал плечами генерал.

Вернулись быстро. Терлецкий печально покачивал головой, а Степан зачем-то притащил веригинский мундир.

— Украли? — только и спросил Киросиров. Злодейская интрига стала понятна и ему.

— Хорошо, что мы друг друга не перебили. — Тоннер сел. От кадки с огромным фикусом, стоявшей у изголовья оттоманки, почему-то нестерпимо воняло спиртным.

— Хитер малый, — развел руками Федор Максимович.

— Или хитра, — уточнил Тоннер.

Павел Павлович переоделся, но даже любимый мундир не вернул ему былой уверенности. Потерять вверенную ценность — все равно что утратить знамя полка. Стыд и позор!

Тоннер собрал силы для следующего вопроса:

— Письма одним почерком написаны?

Терлецкий попытался сравнить, но в графологии был не силен. Обратился к Рухнову:

— Михаил Ильич, вы, кажется, секретарем служите?

— Да, — подтвердил тот.

— Значит, в почерках разбираетесь. Гляньте-ка.

Рухнов разглядывал письма долго и внимательно; все сидели молча, ждали вердикта.

— Хотя первое по-русски написано, а второе по-французски, совпадающие в обоих алфавитах буквы схожи. Наклон одинаков, идентичны и завитки заглавных букв.

— А запах? — спросил Тоннер. — Пахнут письма одинаково?

Рухнов понюхал:

— Кажется, да!

— Это духи Элизабеты Северской, — сообщил Тоннер.

— А почерк мужской или женский? — поинтересовался Терлецкий.

Михаил Ильич ответить не успел. В трофейную ворвался Андрей Петрович Растоцкий и тотчас накинулся на урядника:

— Киросиров! Чем вы тут занимаетесь? Я немедленно еду к Мухину и требую вашей отставки!

От тихого подкаблучника такой спеси урядник не ожидал. Уставился на помещика в изумлении и захлопал глазами. Растоцкий распалялся все больше:

— Лясы здесь точите, а убийца по моему дому бегает!

— Что случилось, Андрей Петрович? — Терлецкий обнял трясущегося Растоцкого по-родственному. Как-никак муж троюродной тетушки!

— Я же сказал, в мой дом проник убийца! Слава Богу, мои слуги в доме ночуют, не то что у Северских.

— Анна Михайловна не дозволяет, — пояснил Петушков. Никто и не заметил, как он вышел из покоев князя. Литию по Насте прослушал и хотел пойти спать, но происходящее в трофейной его заинтересовало. Стоял молча, слушал. — Не любит старая княгиня холопский запах. В других усадьбах дворня где попало спит: на лестнице, под лестницей, в коридорах. И везде воняет.

— Вот и травят как крыс ваших Северских, — ответил Растоцкий, — а в моем доме, может, и воняет, но безопасно. Убийца об слуг споткнулся. Тут и задержали.

— И где он? — спросил Терлецкий

— Сейчас увидите.

Два здоровенных холопа втащили в трофейную мешок, точь-в-точь такой же, в каком полчаса назад принесли генерала. Очередного убийцу дубинками никто не бил, поэтому в мешке он извивался как червяк.

Глава двадцать четвертая

Угаров не сомневался, что в мешке Тучин. Остальные изумились.

— Он же под арестом! — воскликнул Терлецкий.

— Адъютант его высокопревосходительства охранял, — ядовито напомнил Киросиров.

У Веригина задрожали руки:

— Где мой Николай?

Тучин что-то промычал — членораздельно говорить ему мешал кляп.

— Зачем рот заткнули? — спросил Растоцкого Федор Максимович.

— Орал, бранными словами обзывался, — пожаловался помещик.

— Вытащить кляп! — приказал исправникам Киросиров.

Пока Степан выполнял приказ, несчастный генерал обезумел от горя.

— Где Николай? — закричал он не своим голосом и схватил Тучина за отвороты сюртука.

— Да спит ваш Николай, храпит во всю ивановскую, — сообщил Александр, как только ему освободили рот.

— Спит? — обрадовался и тут же расстроился генерал: — Спит на боевом посту?

— Последовал примеру начальника, — поддел Веригина юноша. — Вы, ваше высокопревосходительство, накушаться изволили, а после на боковую пожелали. Коля решил не отставать!

Веригин густо покраснел, а потом заорал на весь дом:

— Под трибунал Николая! В солдаты на Кавказ! На каторгу!

Тучин, представив адъютанта в кандалах, неожиданно признался:

— Не виноват он, я ему сонного зелья плеснул. — И тут же пожалел о сказанном. Дубины у генерала, к счастью, не было, поэтому он врезал Саше просто кулаком.

— Ах ты разбойник! — Павел Павлович размахнулся снова, но на его руке повис Тоннер.

— Хватит! — взмолился Илья Андреевич и задал Тучину вопрос: — Где вы взяли зелье?

Не давала доктору покоя микстурка Глазьева. Склянка в халате князя, склянка у Тучина в комнате… Откуда?

— Я солгал. Не пуста была склянка в комоде! Половинка оставалась. Николай меня по-хорошему не отпускал, вот я его и угостил.

Генерал обеспокоенно поинтересовался у Тоннера:

— Жив останется?

— Останется, Анна Михайловна несколько ведер выпила, и то жива.

— Зачем вы в дом Растоцких проникли? — спросил Терлецкий.

— Вы, Федор Максимович, на каторгу хотите? — неожиданно спросил Тучин.

— Нет!

— Я тоже! Но мне никто не верит, все как сговорились! Я не мог застрелить Шулявского — все утро у озера стоял, Машу ждал. Если сумею это доказать, вы от меня отстанете! Так? Так! — ответил сам себе Тучин. — Но Маша соврала, сказала генералу, что свидания не назначала.

— Оставьте мою дочь в покое, негодяй! — возмутился Растоцкий. — Не смейте на нее клеветать!

Господа потупились и не заметили появления самой Маши Растоцкой.