Семь колодцев - Дмитрий Стародубцев

— Саша, я хочу отъехать на пару часов. Мне нужно повидаться со своей подругой.

Я внимательно на нее посмотрел:

— Я тебя никуда не отпущу!

Вера по-кошачьи прильнула ко мне, пытаясь меня обворожить.

— Ну пожалуйста! Мне очень нужно. Я на такси туда и обратно, если денег дашь. — Она видела, что я по-прежнему против. — Я не сбегу, честное слово! Ну хочешь, отправь со мной своего Вовочку. Пусть прикует мою руку к своей наручниками!

— Вовочку я отправил в магазин… Нет, из этой квартиры ты не выйдешь! И не проси! Если хочешь, пусть твоя подруга сюда приезжает. — И я протянул Вере телефонную трубку. — Звони!

Вера подумала, помялась и все же набрала телефонный номер.

Вскоре, когда Вовочка вернулся, еда была приготовлена и мы расселись за столом, явилась некая Валя — несколько подержанная блондинка с красивой фигурой и завораживающим взглядом. Она была ровесницей Веры и даже чем-то ее напоминала, наверное, этакой развратной привлекательностью.

Вот так компания собралась!..

Потом мы перешли в гостиную и организовали там шведский стол. Я задраил окна, включил неоновую подсветку, поставил свежий музыкальный диск, и мы устроили крези-дискотеку. Моя огромная роскошная квартира не впервые подвергалась подобным испытаниям, и все же первое время, пока я был еще относительно трезв, я волновался и за индонезийский палубный паркет, и за персидские ковры, и за дорогущие китайские вазы в человеческий рост. Один раз Вовочка едва не свалил статую Аполлона Бельведерского работы моего знакомого скульптора, спившегося с тоски, и получил от меня матерный нагоняй, а от Лены крепчайшую затрещину.

— Спасибо! — благодарно сказал он нам, поклонившись на японский манер.

Вера сидела в углу на диване со своей подругой Валей, они пили коктейли моего изготовления и полушепотом о чем-то беседовали. Рядом все время крутился пьяненький Алексей, уже и не зная, как привлечь к себе внимание Веры, но моя полногрудая девочка его открыто игнорировала, и несчастный философ, брошенный на произвол судьбы, заметно нервничал, почему-то злился на жену и крепко налегал на купленный Вовочкой суперконьяк.

Вскоре и я обиделся на Веру и в отместку начал потихоньку заигрывать с Алей, которая мне очень понравилась, благо ее жених Петруха не отлипал от Лолы.

Петруха был москвичом, жил один в трехкомнатной квартире. Аля, в свою очередь, родилась в Липецке, была на десять лет младше Петрухи, то есть ей было двадцать три, и утверждала, что любит его и вышла бы за него замуж, даже если бы он жил на Чукотке. Я позволил себе усомниться…

События развивались медленно, но, как говорится, верно. Все пили с какой-то отчаянной лихостью, будто всю жизнь только и делали, что упражнялись в возлияниях.

Наверное, только в России может такое происходить. Живут себе люди, почти не пьют, работают, о ком-то заботятся. Все идет своим чередом, изо дня в день, из года в год. Но однажды они собираются вместе и вдруг, под воздействием массового психоза, набрасываются на бутылки с такой животной яростью, будто в этом и заключается главный смысл их жизни. Что это? Злые гены? Зов предков? Стечение обстоятельств? Стадное чувство? Издержки советского периода? Или просто любого человека достаточно лишь слегка подтолкнуть, чтобы он поддался самым низменным соблазнам?

Выпиваешь, потом еще, в голове все больше проясняется, все твои ежедневные заботы и беспокойства улетучиваются, как спирт из открытой бутылки, и ты, обнаженный до костей, вдруг отчетливо понимаешь, что жизнь на самом деле скучна и безлика до тошноты — скучно, поручик! — а вся суета бесполезна, и только в хорошей пьяной оргии можно познать истинный смысл жизни, вкусить ее соль…

Это по поводу улетучившегося спирта… Однажды прапорщик Валлиулин — известный всей части недоумок — украл спирт, который выдавался для протирки контактов, целую трехлитровую банку, но забыл ее в аппаратной секретной связи на столе, и к тому же оставил открытой. Ему на беду было как раз мое дежурство. Заметив бесхозный спирт, я поспешил отлить треть содержимого банки в свою посуду и надежно ее спрятать.

Прапорщик Валлиулин вернулся через час. Был очень взволнован.

— Где спирт? — набросился он на меня, заметив недостачу.

— Не знаю.

— А ну дыхни! Я дыхнул.

— Странно! — почесал он свой опухший от пьянства чайник. — Куда же он мог деться?

Он все еще продолжал подозревать меня в краже.

— Я думаю, что испарился, — предположил я. — Давайте, товарищ прапорщик, посчитаем. У меня по химии была пятерка…

И я набросал на листке бумаги головокружительные расчеты — полную белиберду, поскольку единственное, что помнил из химии, это формулу воды — Н2О.

— Итого: за час должно было испариться девятьсот пятьдесят три грамма…

Прапорщик Валлиулин заглянул в мою ахинею, делая вид, что проверяет правильность расчетов, и уважительно хмыкнул:

— Ладно, солдат, только никому не говори…

Так вот, может быть, Вовочка давно уже всех нас опередил, проник в суть вещей? Какой смысл сражаться, нервничать, получать на каждом шагу тумаки, стремиться чего-то достичь? Все тлен! Человек заблуждается, когда бесконечно ищет, потому что поиски неизменно заводят в тупик. Вино — вот в чем подлинное бытие. И величие этого бытия. Спокойное философское созерцание жизни как бы со стороны — не это ли высшая форма разума? Боже, как легко найти в вине успокоение, освобождение от всех грехов и трудностей! Когда уже не нужно мучиться извечным русским вопросом: что делать? Или английским: быть или не быть? Потому что делать на самом деле ничего не надо, а быть — можно, но как бы влегкую, не напрягаясь.

Словом, ин вино веритас! —

ИСТИНА В ВИНЕ!

52

Секс и вино… Взрослые мужчины, их жены, невесты и подруги…

К ночи все было окутано пьяным дурманом. В моей квартире царило безумство, и мне все это чертовски нравилось.

На кухне я обнимал Петрухину невесту Алю за гибкую талию, другой рукой поглаживал ее твердые яблочки и что-то горячо нашептывал на ухо. Петруха заперся с Лолой в гостевой туалетной комнате и зачем-то включил на полную мощность душ. Алексей, в свою очередь, целовался при всех с моей Верой, которая уже совершенно ничего не соображала, а потом внезапно упал замертво, и Вовочка, тоже еле ворочающий языком, по приказу Лены отволок его в комнату для прислуги. Алексея тут же сменила Верина подруга Валя, и обе, не стыдясь, целовались посреди гостиной с такой неподдельной страстью, что, разглядев сквозь пьяный туман эту ошеломительную сцену, я даже заподозрил себя в том, что впервые в жизни вижу галлюцинации…

… Мне очень нравилась ее молодая подтянутая попка.

— Я хочу тебя! — жарко говорил я Але, закрывшись с ней в спальне.

Я ее сильно напоил, она слабо сопротивлялась. Я уже давно не был самим собой, словно меня заменил двойник — человек подлый, извращенный, злой. Я с трудом расстегнул ее узкие джинсы.

— Только не здесь! Умоляю тебя! — стонала девушка. — Только чтобы ОН не узнал!

— Он? — переспросил я. — А что тебе до него?

— Как что? — обиделась она.

— Ладно! — Я встал с кровати и потянул ее за руку. — Пойдем со мной!

Рядом со спальней в ванной комнате кто-то плескался. Я прислушался. Из-за двери сквозь шум струящейся воды едва различимо пробивались чьи-то надрывные стоны — будто кого-то пытали. Дверь была не заперта. Я осторожно заглянул и обомлел: в тусклом свете двух свечей, вставленных в бронзовый подсвечник, прямо в моей просторной гидромассажной ванной, на четверть наполненной водой, Вера и Валя, голые, мокрые, разгоряченные, слившись в диковинной акробатической позиции, ничего не замечая, жадно и дотошно вылизывали друг другу кипящие промежности. Распутницы были близки к финалу, с каждой секундой темп их движений все более ускорялся, а размеренные щадящие ласки постепенно превращались во взаимное истязание. Все это доставляло обеим массу удовольствия, они покусывали друг друга, мощно засасывали разбухшую плоть, затыкали пальцами отверстия; их языки с ожесточением перепахивали сочащиеся складки, не забывая самые дальние закоулки, буравили раскрытые анусы. И все это молча, с глухим рычанием. У меня даже голова закружилась от такой невообразимой картины. Я аккуратно прикрыл дверь.

Мы с Алей спустились на первый уровень моей квартиры, где в коридоре валялся пьяный Вовочка, которого я не преминул в сердцах сильно пнуть ногой. В гостиной сидела раздетая Лена со своей некрасивой обвисшей грудью и задумчиво потягивала эксклюзивный коньяк, каждая капля которого стоила бутылку водки.

— Привет, красавица! Не видала Петруху с Лолой? — спросил я ее.

— Они, кажется, в душе, — ответила женщина, равнодушно посмотрев на Алю, которая с выражением муки на лице приплелась за мной следом.