Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Еще десять лет назад Цыси хотела направить в зарубежные страны дипломатических представителей своей страны. Теперь их туда наконец отправили. 31 августа 1875 года Цыси объявила имя своего первого представителя за границей: Го Сунтао аккредитовали послом Китая в Лондоне. Го Сунтао считался исключительно дальновидным человеком, выступавшим за то, чтобы учиться у Запада и внедрять проекты таких предприятий, как железные дороги и телеграфная связь. Он подвергался яростным нападкам со стороны реакционеров. Императорский наставник Вэн в своем дневнике назвал его «порочным человеком», а эрудиты из его провинции, прибывшие в Пекин, где им предстояло держать императорские испытания, на своем собрании распалились до такой степени, что собрались пойти и снести его дом. Цыси старалась подбодрить его во время трех совместных с императрицей Чжэнь аудиенций, устроенных перед его отъездом. Обе императрицы постоянно убеждали его не поддаваться насмешникам и клеветникам. «Ругают всех сотрудников министерства иностранных дел, – напоминали они ему. – Но стоящие у трона знают и ценят вас… Вы должны взять на себя этот сложный труд ради блага своей страны».

Пока Го Сунтао находился за границей, руководство китайского внешнеполитического ведомства публиковало его дневниковые записи, где он делился своими впечатлениями. В них он с обожанием писал о британцах: их правовую систему назвал «справедливой»; тюрьмы у них отличались «безупречной чистотой с натертыми полами и свежим воздухом безо всякой затхлости. просто забываешь, что находишься в тюрьме»; а по поводу их «обходительных» манер он предположил, что присущая британцам «обходительность» «доказывает закономерность богатства и мощи этой страны». Он даже позволил себе суждение о предпочтительности британской парламентской монархии по сравнению с монархической системой Китая, существующей уже 2 тысячи лет. Притом что некоторые его замечания, например по поводу того, что китайские манеры «далеко-далеко не дотягивают», в издание не вошли, первая часть дневника вызвала зубодробительную ненависть со стороны эрудитов-чиновников, обвинивших Го Сунтао в попытке «превращения Китая в британского вассала» и призвавших монарха его наказать. Издание его дневника заставили приостановить. Но упреков в адрес Го Сунтао не поступило. Наоборот, Цыси назначила его по совместительству послом во Франции одновременно с Британией, невзирая на протесты реакционных сановников. Когда у него случился в Лондоне публичный спор с заместителем, придерживавшимся традиций, она перевела этого заместителя в Германию. Впоследствии, не справившись с сопротивлением остальных мандаринов, Го Сунтао подал прошение об отставке, и Цыси ее приняла. Она сказала его преемнику хоуцзюэ Цзэну-младшему, приходящемуся сыном хоуцзюэ Цзэн Гофаню, что считает Го Сунтао «приличным человеком и он выполнил замечательную работу».

Цыси могла соглашаться далеко не со всеми воззрениями Го Сунтао, однако высоко ценила самостоятельность его мышления. И она старалась иметь дело с людьми – носителями разных убеждений. Ее посла в Берлине Хун Цзюня можно назвать противоположностью Го Сунтао. Европейские традиции не пришлись ему по душе, особенно отношения между полами. В свободное от исполнения официальных обязанностей время он предпочитал уединение в своей резиденции, где занимался исследованиями в области китайской истории, а выходил на улицу, только чтобы прогуляться в Тиргартене. Спутницей жизни, которую он привез с собой в Берлин, была наложница, причем наложница высокого класса, носившая имя Та, что красивее золотого цветка. Эта девушка тосковала без вечеринок, но ей присутствовать на них не разрешалось, даже когда Хун Цзюнь устраивал приемы у себя дома. В такие дни она одевалась особенно изысканно, с наигранной скромностью спускалась встречать гостей, а потом на весь вечер возвращалась на второй этаж. Когда в редких случаях она оставалась с гостями, танцевать не могла не просто в силу проповедуемых ее супругом принципов, а из-за переломанных ступней ног, на которых не то что ходить – просто стоять было нестерпимо больно. Она помнила, как раскланивалась перед кайзером и императрицей, как выслушивала комплименты по поводу ее красоты со стороны зардевшегося лицом, бородатого, отличающегося пронзительным взглядом и галантностью, но сдержанного канцлера Бисмарка. Вот и все. Она лишилась подавляющего большинства своих слуг, то есть тех, кто отказался вместе с хозяйкой пересечь океан. А те, кто поехали, сделали это стиснув зубы, уверенные в том, что «из путешествия они не вернутся». Зато им платили 50 лянов в месяц каждому, то есть гораздо больше месячного дохода среднестатистического чиновника в Пекине и на 10 лянов больше, чем получали немецкие служанки, которых она наняла в Берлине. Наложница Хун Цзюня обратила внимание на то, что немецкие служанки обладали «предельной доброжелательностью и добросовестностью, работая на хозяев. Они проявляли больше преданности и послушания, чем китайские слуги».

Но даже Хун Цзюнь не мог сохранить полную независимость от своего нового окружения. Сначала он с негодованием отказывался надевать европейские носки. Потом обнаружил, что они несравненно удобнее грубых хлопчатобумажных поддевок, привезенных им из дому, и отказался от дальнейшего сопротивления. Когда пришло время проститься с Берлином, он купил в подарок вдовствующей императрице ледяные салазки.

К середине 1880-х годов при постоянном напоминании сановникам со стороны Цыси, требующей не допускать «никаких проволочек!», из Пекина стали активно отправлять чиновников в путешествие по миру для изучения европейских институций, а также традиций с прицелом на реформирование собственной политической системы. И когда теперь в министерства поступали заявки на участников делегаций, в желающих недостатка не было. То есть картина по сравнению с десятком предыдущих лет кардинально поменялась. Общение с представителями Запада больше уже не считалось делом трудным или постыдным. От желающих поступить на работу, связанную с иностранцами, отбоя не было. Авторы заметок в частных дневниках и газетах с восторгом отмечали буквально тектонические сдвиги в китайском обществе. Первые ласточки новизны появились даже в системе священного императорского испытания чиновников, по которой на протяжении тысячи лет определялась политическая и общественная структура Китая. Кандидатам на командировки за рубеж во время экзаменов предлагали написать очерки на такие темы, как «Железные дороги», «Оборона страны», «Торговые порты» и «История взаимодействия Китая с западными странами со времен династии Мин». Предметы эти служили расширению кругозора, становясь поощрением для народа на приобретение новых знаний и вызывая новые мысли. Кое-кто из кандидатов находил такие изменения сбивающими с толку и побуждающими к борьбе за приобщение нового к старому. Один из них даже утверждал, будто суть химии и паровых машин можно узнать из учения конфуцианского мудреца IV–V веков до новой эры учителя Мо (Мо-цзы).