Пощечина - Кристос Циолкас

Рози, как всегда, когда ее муж требовал беспрекословного подчинения его капризам, занимала нейтральную позицию, но ненавязчиво, так, чтобы он не заметил, гнула свою линию. Днем, когда она была дома одна с Хьюго, телевизор всегда был выключен; Хьюго она позволяла смотреть только видео или DVD. Когда Гэри включал телевизор, она неизменно открывала книгу или журнал — в мягкой форме выражала свой протест, что Гэри, она была уверена, даже не замечал, но на Хьюго это оказывало воздействие. Она считала, что телевизор не должен быть средоточием их семейной жизни. Она глянула на мужа. Потягивая пиво, Гэри тупо смотрел на телеэкран. Она перегнулась, взяла старый конструктор «Меккано», купленный в комиссионном магазине, и начала строить высокую башню. Хьюго оторвался от ее груди и, что более важно, отвел взгляд от телевизора, наблюдая за матерью. Потом стал вместе с ней строить башню. Рози еще раз украдкой посмотрела на мужа. Он был измотан и хотел одного — погрузиться в забытье.

Она знала, что поступила правильно, решив до пятницы не сообщать ему про уведомление о судебном слушании. В любой будний день Гэри к вечеру сильно уставал и потому был склонен к раздражительности, мог вспылить из-за пустяка и все видел в пессимистическом свете. Нам вообще не следовало обращаться в полицию, зарычал бы он на нее, это ты меня заставила. А в пятницу вечером, по окончании трудовой недели, он не откажется ее выслушать. Она приняла решение сразу же, как только прочитала педантичное бюрократическое письмо. Их делу был присвоен номер D41/543. Уже одно это могло бы вывести Гэри из себя. Обычный номер в его глазах олицетворял собой порочность власти; это означало бы, что теперь они находятся в тисках неумолимой подавляющей системы. Причем по ее вине. Паранойя, гнев, обида — со всем этим Гэри не смог бы совладать, зная, что завтра ему опять идти на работу. А в пятницу вечером, в преддверии выходных, она могла рассчитывать на то, что он будет мягким, милым, добрым.

Проклятие, думала Рози, наблюдая, как ее сын, попирая закон силы тяготения, возводит высокую качающуюся башню. Если б у нас были деньги…

Она глянула на телеэкран. Передавали прогноз погоды, и она обратила внимание на дату внизу экрана. Боже, вспомнила она, сегодня же день рождения ее матери. Она могла бы поклясться, что ни слова не произнесла вслух, однако Хьюго оторвался от своего занятия и спросил:

— Что случилось, мама?

Наверно, это прозвучало бы как глупость, нелепое предубеждение, но ей порой казалось, что она читает мысли сына, а он — ее. Не все время, нет, конечно, но очень часто.

— Ничего, милый, — ответила она. — Просто вспомнила, что сегодня у твоей бабушки день рождения.

Для Хьюго бабушка ничего не значила. Так не должно было быть, но с этим Рози ничего не могла поделать. Ее семья, равно как и семья ее мужа, не были любящими родными.

И опять Хьюго поразил ее своей проницательностью:

— Бабушка плохая. Она меня не любит.

— Детка, ты ошибаешься. Она тебя любит, просто не знает, как выразить свою любовь.

Гэри фыркнул. Прошу тебя, не надо, молча взмолилась она, не пестуй в нем ненависть к моим родным.

Но, чувствуя поддержку отца, Хьюго, кивая, упрямо добавил:

— Она на меня кричала.

Сколько раз он видел свою бабушку? Три раза. Причем первый раз ему еще не было года, значит, он не мог помнить ту встречу. Такая уж ты есть, мама, горестно думала Рози, холодная и равнодушная. Печаль, владевшая ею, не была вызвана чувством вины. Давно уже это чувство не ассоциировалось у нее с матерью. Она просто жалела мать: та была одинокой сварливой старухой.

Рози посмотрела на сына. Ей хотелось сказать ему: твоя бабушка просто не способна любить. Но она не испытывает к тебе ни ненависти, ни антипатии. Ты ей просто неинтересен. Хьюго был слишком мал, чтобы это понять, поэтому она схватила его и посадила к себе на колени.

— Хьюгс, — сказала она, зарываясь лицом в его животик. — Бабушка очень тебя любит.

В Перте еще не было шести; только через два часа солнце сядет над Индийским океаном. Но она знала, что звонить матери после половины восьмого бесполезно. Та во всем ценила порядок, неукоснительно соблюдала режим, внушавший ей чувство надежности, и не ответила бы на ее телефонный звонок. Может, оставить ей сообщение на автоответчике? Рози поморщилась при этой мысли. Она хорошо представляла, как отреагирует мать на ее забывчивость. «Вечно ты все делаешь в последнюю минуту».

— Пойду позвоню, — объявила она. Оба — и муж, и сын — оставили ее слова без внимания.

Он взяла радиотелефон и села, скрестив ноги, на кухонном столе, прямо под плакатом, рекламирующим фильм «Дикие сердцем». Этот массивный стол из мореного красного дерева, длинный и широкий, был ее любимым предметом мебели. Утром Гэри мог на нем развернуть газету. На нем можно было разложить мелки, карандаши и альбомы. За ним спокойно умещалась вся их семья. А еще она любила этот стол потому, что его сделал Гэри.

Позвони, подначивала она себя, позвони. Ее пальцы забегали по наборной панели. Потом она вдруг сбросила вызов и набрала другой номер.

Трубку взял Билал.

Она хотела позвонить Айше, но время было неурочное. К телефону мог подойти Гектор, а слышать его голос было выше ее сил.

— Привет, Рози. Сэмми как раз уложила детей. Сейчас ее позову. — Густой баритон Билала плохо вязался с его австралийским акцентом, которому были свойственны ленивая отрывистость произношения и бойкий мелодичный перезвон гласных. Это был акцент местных аборигенов, резко отличавшийся от глухого тяжеловесного произношения белых, будто разговаривавших с закрытым ртом.

К телефону подошла Шамира:

— Боже, и зачем только мы решились завести детей?!

— Кто на этот раз?

— Ибби. Соня просто ангел. А Ибби только ноет и ноет. Не хочет ничего есть, не хочет вовремя укладываться, не хочет спать в одной комнате с сестренкой. Неужели все мальчишки такие нытики?

Они поговорили о детях, о мужьях. Рози глянула на кухонные часы. Ей еще не хотелось прощаться с Шамирой, хотя они проболтали уже почти час. Хьюго и Гэри все еще находились в гостиной — возможно, оба спали. Нужно позвонить матери. Ее пальцы забегали по наборной панели.

Включился автоответчик Анук. Она услышала бесстрастный скучный голос подруги. Рози стала наговаривать сообщение, но тут Анук сняла трубку:

— Привет.

— Привет.

Они не общались уже несколько недель.

— Что случилось?

— Да так, ничего. — Рози зажала трубку под подбородком и стала сворачивать сигарету из табака Гэри, но потом сообразила, что сигарета ей не нужна: курить она бросила.

— Вообще-то, мы только что получили письмо из суда. Они назначили день слушания.

— Вот как? — ничего не выражающим тоном отозвалась Анук.

Рози охватил гнев. Ей хотелось, чтобы ее подруга поговорила с ней, сказала что-нибудь. Рози не отвечала.

— Нервничаешь?

— Конечно!

Рози осознала, что впервые за долгое время она общается с Анук без примиряющего посредничества Айши. Она уже жалела, что позвонила Анук, ее била нервная дрожь, она боялась выдать свой гнев. Но, черт возьми, ей нужна была поддержка подруги.

— Желаю удачи.

Она немного успокоилась, и теперь ей хотелось плакать. Она вытерла слезинку в уголке глаза:

— Спасибо. Я ценю твою поддержку.

— Только не очень-то раскатывай губы, ладно?

В этом была вся Анук — вечная язва, вечная пессимистка. И все равно она была благодарна подруге за добрые слова.

— Гэри то же самое мне говорит.

— Что ж, он прав… — И опять голосом Анук не выдала своих чувств. — Полагаю, он рад, что скоро все будет кончено.

Нет, она ни за что не признается ей в том, что еще не сообщила мужу об уведомлении. Это ведь так унизительно.

— Что делаешь сегодня вечером?

— Репетирую с Рисбо его роль для завтрашних съемок. Даже не верится, что я столько лет потратила впустую, сочиняя подобную чушь. — Анук громко рассмеялась. — Он грозит мне пальцем.

— Сегодня у мамы день рождения.

— Еще не звонила?

— Пока нет.

— Так ты не тяни, детка. Позвони — и дело с концом. — На этот раз голос у Анук был теплый, ободряющий.

У Рози стало легче на душе. Хорошо, когда есть подруга, с которой тебя связывают общие воспоминания.

— Да я и сама знаю. Только веришь или нет, столько лет прошло, а я все равно нервничаю?

— Радости от своих родителей ты видела немного, — заявила Анук с почти жестокой прямотой в голосе, в котором опять зазвучали холодные металлические нотки. — Просто позвони. Она испортит тебе настроение. Но от матерей ничего другого ждать не приходится.

Матери не должны портить настроение своим детям. Она никогда не будет такой матерью.

— Рейчел была не такая.

— Ну да, моя мама была святая, — съязвила Анук.