Вспышка. Книга вторая - Джудит Гулд

Он поднес иглу к внутренней поверхности ее руки, чуть пониже локтя.

– Приятных тебе сновидений, актриса, – с отвратительной ухмылкой проговорил он и, даже не закатав рукав и не протерев место укола спиртом, сразу же глубоко вонзил иглу в руку.

Почувствовав острую боль, она вскрикнула. Затем какое-то дремотное ощущение вошло в ее руку, а потом начало разливаться по всему телу. Все вокруг как в тумане поплыло перед глазами. Она смутно сознавала, как распахнулись дверцы автомобиля… а ее саму наклонили вперед и потащили наружу. Ноги были ватными, и мужчинам пришлось держать ее, чтобы она не упала.

«Я все время беспокоюсь о тебе», – раздался где-то в глубине ее сознания голос Инги, и эта мысль была последним, что она помнила. Затем ее лицо приняло безжизненное выражение, веки закрылись. И она погрузилась в черноту.

Все стены роскошного кабинета Наджиба Аль-Амира, находящегося на верхнем этаже Трамп Тауэр, были уставлены книгами. Обтянутые замшей кушетки без подлокотников, обитые прекрасной кожей французские стулья, лакированные японские лампы и полированный, с бронзовыми украшениями, письменный стол, изготовленный мэтром Филлипом-Клодом Монтиньи для самого Людовика XV, терялись в этом обилии книг, помещенных в отделанные «под черепаху» шкафы с латунной окантовкой.

Но в библиотеке было нечто большее, чем просто книги в красивых переплетах и множество полок с первыми изданиями. В широких и неглубоких ящиках хранились баснословные сокровища, достойные короля: древние персидские манускрипты, связки исторических документов и договоров, скрепленных подписями королей, королев, президентов и премьер-министров, египетские папирусы, возраст которых исчислялся тремя тысячами лет, фрагменты наскальных рисунков, сделанных семнадцать тысяч лет назад и похищенных из пещеры Ласко во Франции, и не знающая себе равных частная коллекция древних морских карт. Самыми бесценными сокровищами были христианские реликвии: библия, изданная Гутенбергом, и полный манускрипт часослова четырнадцатого века с цветными иллюстрациями.

Сейчас Наджиб, обычно находивший утешение, покой и огромную радость в этом своем убежище, начинал чувствовать, что даже драгоценный кабинет не в силах развеять мрачное состояние духа и охватившее его чувство обреченности. Как только раздался пронзительный телефонный звонок, он бросился к аппарату, автоматически включив противоподслушивающее устройство, прежде чем звонивший успел произнести хотя бы одно слово.

– Все сделано, – по-арабски произнес сквозь помехи искаженный голос. – Товар у нас.

Рука Наджиба затряслась так сильно, что телефонная трубка стукнула его по уху. Сейчас, спустя три десятилетия терпеливого ожидания, реальность ситуации внезапно потрясла его: он чувствовал себя слабым и полностью выжатым. На какое-то мгновение ему даже стало трудно говорить.

– Вы меня слышите? – спросил голос после долгого молчания.

Он взял себя в руки.

– Да, слышу. Все прошло гладко?

– Как по маслу. Можно доставлять товар в условленное место?

– Да, – отозвался Наджиб. – Я буду ждать. Медленно опустив трубку, он положил ее на рычаг.

Затем, не желая омрачать тяжелыми мыслями свою святыню, вышел в соседнюю комнату и уставился в огромное – от пола до потолка – окно из затемненного стекла. Сквозь него небо выглядело мрачным. Стоял один из удушливых серых дней – репетиция предстоящего томительно жаркого лета, а тонированное стекло делало его еще удушливее и грязнее. На какое-то мгновение перед его глазами возник образ ближневосточной пустыни: такой ясной, такой чистой и неиспорченной. Чистой и сухой, с волнистыми горами песчаных дюн, длинными багровыми тенями и обжигающим воздухом.

Сцепив за спиной руки, он мерял шагами комнату, вновь и вновь задавая себе вопрос, стоило ли затевать все это… не лучше ли было бы предать прошлое забвению и оставить все как есть.

Но Абдулла никогда не позволил бы ему так поступить, это он дал ему понять совершенно ясно.

Руки у Наджиба по-прежнему дрожали, когда он поднял телефонную трубку и набрал номер. Ньюарк отозвался почти мгновенно.

– Подготовьте самолет к взлету, – приказал Наджиб по-английски. – Нет, не «Лир», 727-й. Мы летим за границу. – Повесив трубку, он принес два «дипломата» с деловыми бумагами и документами, необходимыми для поездок. Все остальное, что могло бы понадобиться ему, включая полную смену гардероба, находилось в самолете.

Вертолет «Белл джет рейнджер», на борту которого находилась Дэлия, наконец получил разрешение на взлет и, подрагивая фюзеляжем, поднялся в воздух. Он набрал высоту, а затем взял курс на восток над Самарией и прямо вдоль реки Иордан к Иерихону.

«Уж эти мне израильтяне», – самодовольно подумал Халид. Доставить актрису в Иорданию будет нетрудно. Она просто поедет в направляющемся в Амман грузовике с фруктами или овощами, через мост Алленби. Эта экономическая связь не рвалась даже во время войны «Йом Киппур»; несмотря на боевые действия, перевозки фруктов и овощей с Западного берега продолжались.

Он ухмыльнулся. Эти евреи никогда ничему не научатся.

Когда Дэлия очнулась, ее первой мыслью было, что ее заживо кремируют. Затем пришло осознание того, что она связана. Она подняла голову и попыталась шевельнуть руками, но это оказалось невозможным, поскольку запястья были туго связаны за спиной. С минуту она пыталась освободиться, но умело завязанный узел был вне пределов досягаемости, и чем больше она старалась, тем сильнее путы впивались в нее и натирали кожу. Если она будет продолжать в том же духе, то лишь сотрет запястья в кровь.

Она, ворча, откинула назад голову. Затем на секунду закрыла глаза, стараясь привести в порядок мысли. Но они путались, и ей было трудно сосредоточиться на чем-либо. С одной стороны, наркотик, под действием которого она по-прежнему находилась, а с другой, изнурительная жара делали ее совершенно беспомощной.

Пожалуй, жара все же была худшим злом. Она просто невыносима: гнетущая, притупляющая все чувства. От нее горели легкие, кожа зудела; было так душно, что Дэлия даже не могла сделать ни одного по-настоящему глубокого вдоха. Все, на что она была способна, это короткие, неглубокие глотки раскаленного воздуха. Из-за духоты ее снова охватила паника.

Она изо всех сил старалась взять себя в руки, понимая, что, если поддастся этому настроению, будет только хуже. Она знала, что должна благодарить судьбу уже за то, что все еще жива.

Затем Дэлия поняла, что страшно хочет пить. Она просто умирала от жажды. Казалось, в ее теле не осталось ни унции влаги; каждый квадратный дюйм кожи кололо от сухости. Меня просто засушили! Она открыла рот, чтобы рассмеяться безумным смехом, но в горле так пересохло, что она не смогла издать ни звука.

И тут она поняла, что если не возьмет себя в руки, то просто-напросто сойдет с ума. В душе медленно закипал гаев, который в то же время сдерживал нависшую над ней опасность безумия. Но опасность все еще была рядом, все еще угрожающе близка. На какое-то время Дэлии удалось отстраниться от нее.

Необходимо не дать угаснуть гневу. Лишь так удастся поддерживать волю к жизни и надежду на выживание. Думай же, черт возьми, думай!

Она снова подняла голову, на этот раз для того, чтобы оглядеться по сторонам. Она лежала на спине, твердая земля под ней была покрыта тяжелым, колючим, грязным одеялом черного цвета из козьей шерсти. Со всех сторон ее окружал песок. Да, песок был повсюду. Он забился ей в нос, она чувствовала, как он хрустит на зубах, как колючие песчинки впиваются в спину.

Дэлия была одна в душной черной палатке. Тюрьма с тряпичными стенами, но настоящая тюрьма. Она также увидела, что лежит совершенно нагая. Ну что же, с этим она ничего не могла поделать. Если они сделали это, для того чтобы ее унизить, то тут их взгляды расходятся. Она невольно улыбнулась. Здесь они просчитались. Дэлия не находила ничего унизительного в своей наготе. Ее воспитали с сознанием того, что своим телом надо гордиться – будь это на нудистском пляже в Сен-Тропезе или во время съемок фильма, в котором ее наготу увидит весь мир. Она считала это совершенно естественным, и ее это нисколько не смущало. Еще одна крошечная победа.

Дэлия недолго торжествовала – в ее сознание вдруг ворвался стук собственного сердца. Он становился все громче и громче, пока наконец не стал таким оглушительным, что она испугалась. Затем поняла: во всем была виновата тишина, та напряженная, способная вселить ужас тишина, которая бывает только посреди пустыни ночью. Тишина могущественная и всепроникающая, такая всеобъемлющая, что, казалось, рядом находится какое-то зловещее живое существо.

Ее бросили посреди неизвестности и оставили здесь умирать.

Ей в голову пришла мысль: где есть палатка, должны быть и люди! Возможно, если позвать на помощь…