Заходер и все-все-все… - Заходер Галина Сергеевна

Несомненная одаренность Эдика, яркая индивидуальность, легкость его молодого таланта вызывали у Бориса желание развивать его литературный вкус, а Эдик легко и радостно впитывал новые знания. (По образованию он был «технарь».) Мне кажется, что и Эдик своей буйной фантазией приносил пользу учителю, давая ему пищу для размышлений.

«Эдик — вроде шумовой машины. Среди его идей попадаются иногда и стоящие», — так говорил Борис Владимирович.

Из этого «шума» можно было извлечь интересную мысль, которая побуждала к совместному творчеству. Они писали для кино, вели на радио передачу «Юмор в коротких штанишках», затевали какую-то повесть. Работалось им весело и легко. Борис с удовольствием редактировал стихи Эдика. Загляните в главу «Переделкино (1964 год)». Перечень предстоящих работ на февраль месяц. Пункт 5-й. Стихи для Э. У — отредактировать. Одно из самых ранних и известных стихотворений «Если был бы я девчонкой» — ударная концовка в нем принадлежит Заходеру. Я неоднократно наблюдала, как — подобно художнику, который одним мазком доводит картину ученика до совершенства, — Борис одним словом менял смысл стихотворения.

Вскоре Эдик развелся с женой, купил половину дома неподалеку от нас, женился вторично.

Помню, как-то летним вечером мы вчетвером засиделись у нас на террасе. Поздно ночью вышли их проводить и обнаружили, что все четыре колеса машины гостей проколоты. Сроду у нас такого не бывало, место наше тихое. Сначала растерялись. Что делать? Эдик вспомнил, что у него на даче есть старые колеса.

Борис, несмотря на позднее время, завел нашу машину, и они с Эдиком уехали, а мы с Леной как примерные жены готовили инструменты для смены колес. Дружно переобули машину. Пострадавшие лишь к утру добрались домой, да и мы улеглись спать не раньше. Когда отдали колеса в починку, обнаружили в них множественные ранения, словно их убивали. Впоследствии, анализируя происшествие, мы вычислили «убийцу» колес. Накануне Эдик заехал к нам со своим породистым щенком и поставил машину напротив ворот одного соседа, который не одобрял подобных поступков. Мало этого — щенок, по своей малообразованности, посмел присесть возле этих самых ворот и оставить о себе память. Сама история, возможно, не так уж интересна, но она говорит о нашей дружбе.

Сотрудничество продолжалось.

Каждая из сторон обладала определенным даром. Заходер блестяще владел словом, но был слабее в выдумке сюжетов.

Мысли именно об этом я нашла в его рабочей тетрадке:

Почему так трудно писать на свой сюжет? (Гете предостерегал от этого друзей, да и сам работал по народным сюжетам.) М. б., потому, в первую очередь, что сам, складывая сюжет, видишь его неизбежные недостатки, несообразности, которые (у меня) прямо-таки парализуют руку или — загоняют в дебри бесконечных сомнений. С чужим сюжетом — все просто. Его принимаешь как данность. Несообразностей либо не видишь, либо сам находишь им интересное оправдание, толкование, применение. Чужую беду руками разведу, а к своей — ума не приложу. Кстати: тут брезжит свет. Т. е. — надо писать чушь. Вчерне.

Возможно, этим объясняется бесспорная удача его пересказов, где все свое дарование он направляет на совершенствование чужого сюжета, а богатство русского языка в его «руках» помогает создать произведение, подчас намного превосходящее первоисточник. Так случилось не только с Винни-Пухом, пересказ которого был назван в Америке «литературным русским балетом». Успенский — большой выдумщик, но, несомненно, слабее в языке, особенно в ту пору. Я не сомневаюсь, что вместе они могли бы написать нечто такое, что порадовало бы читателей. Увы, этого не произошло.

Эдик набирал силу, легко схватывал на лету мысли, идеи, которыми Борис разбрасывался, не дорожа ими, так как его богатства хватало на всех. Мне кажется, что это могут подтвердить все, кто хотя бы изредка общался с Заходером. Рифмы, каламбуры, наблюдения, литературные открытия так и сыпались, словно из рога изобилия. Но пока Борис со свойственной ему обстоятельностью раскачивался, чтобы закончить или воплотить собственные находки в совершенную форму, его опережали, и он обнаруживал их у своих слушателей — подчас в искаженном или несовершенном виде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Так однажды, в 1969 году, услышав от Эдика очередную его задумку — написать книгу о дяде Федоре, — Борис сказал, что идея ему нравится, у него самого имеются кое-какие соображения на этот счет и он готов ими поделиться — с условием: «написать эту книгу вместе». (Ведь они много работали вместе.)

«Есть две важные идеи, которые сделают книгу нашей удачей», — примерно это сказал Борис.

«Какие, какие, Борис Владимирович, скажите…» — быстро отреагировал Эдик.

«Дядя Федор должен быть мальчик, а не дядя…»

«А вторая?» — заторопил Эдик.

«А вторую я вам скажу, когда будем вместе работать».

Но Эдуард Николаевич подхватил первую мысль и унес ее с собой — ему хватило и этого.

Из тетради за 1969 год:

Придумал для Эд. (?). Дядя Федор — ребенок. Тогда все становится на место.

Мальчик уходит из дому (я уже большой). Его мечта сбывается (в его воображении).

Вторую идею знаю только я одна. Она записана следующим пунктом.

В другой, более ранней тетрадке сохранились наброски, материалы, в которых шла подготовка к книге о самостоятельной девочке. Мысли Заходера о совершенстве женщины, девочки, способной делать одновременно несколько дел (1954 год, запись в блокноте):

Характер девочки: очень тихая, вежливая, кроткая, но необычайно сильная и умная. «Коня на скаку остановит. В горящую избу войдет».

Там же, но на другой странице:

Девочка, похожая на мальчика.

В другой тетрадке, позднее:

Высшая раса. Маленькая девочка, если слушает сказку (по радио), то обязательно еще и вяжет или вышивает… Это чисто женская одаренность…

Уж я глазоньками гусей пасу,

Уж я рученьками кудель пряду,

Уж я ноженьками колыбель качаю…

Среди мужской половины был, кажется, только один такой — Ю. Цезарь. Зато его и помнят веками! Нашего брата хватает максимум на одно дело…

Беседы со мной, просьба рассказать, какой я была в детстве. Я рассказывала ему о своей первой детсадовской любви. О том, как украла лоскутки в гостях, а мама заставила меня вернуть их с извинениями. О моем кукольном театре; о том, как ела снег, обманув мою немку-бонну, что ем сахар. О своем строптивом характере, когда в первом классе отказалась писать, заявив: «У меня сегодня нет настроения». О первой кожаной — «как у взрослых» — сумочке…

Конечно, девочка не мальчик, но после того, как он отдал «мальчика» — так спонтанно и внезапно отреагировав на вопрос Эдика, отдал собственную тему и задним числом понял, что поспешил, — ему уже поздно было думать о «девочке». Вот почему Заходер огорчился, отдав первую часть идеи: вторая не досталась уже ни Эдику, ни ему, и вообще — никому…

Жаль, что был упущен шанс, когда могли объединиться два таких разных талантливых автора. Это была, пожалуй, первая трещина в их отношениях.

Вскоре Борис Владимирович сказал Эдику, что тот уже достаточно подготовлен к вступлению в литературную жизнь и в наставничестве больше не нуждается. Дружба тоже стала расползаться по швам. Эдик по-прежнему бывал у нас, но уже не было прежнего тепла, искренности. Больше никогда Заходер не редактировал Успенского.

К чести Эдуарда Николаевича должна сказать, что он не скрывал происхождение своего «дяди Федора». Он всегда говорил, что это идея Бориса Заходера. Книга получилась хорошая. Заходер хвалил ее. И это все окупает.

Расставались они тяжело, рывками. Бориса начало раздражать общество Эдуарда Николаевича, он сурово судил его творчество и поступки. Встречаясь, спорили, нервничали. Борис подчас резко выговаривал что-то Эдику, Эдик не выдерживал и исчезал надолго. Возвращался. Пили за возвращение и снова расставались. Так тяжело расстаются люди, которые когда-то любили друг друга. Любят. Равнодушные расстаются легко.