Красная комната - Август Стриндберг

И снова Реньельма охватил тот неописуемый страх, который терзал его под утро во сне. Он попытался как-то убить время, остававшееся до назначенного часа. Но все было напрасно. Тогда он оделся и поспешил к Фаландеру, а сердце его уже билось где-то под мышкой левой руки.

В комнате Фаландера было чисто прибрано, а сам он явно приготовился к приему гостей. Он поздоровался с Реньельмом очень приветливо, но вид у него при этом был необычайно озабоченный. Реньельм набросился на него с расспросами, но Фаландер ответил, что ничего не может сказать до десяти часов. Реньельм встревожился и попытался выяснить, не ждет ли его какое-то неприятное известие; Фаландер сказал, что не может быть ничего неприятного, если научиться правильно смотреть на вещи. И объяснил, что многое, что кажется нам невыносимым, легко можно вынести, если только не придавать этому слишком большого значения. Так прошло время до десяти часов.

Но вот кто-то дважды тихо постучал в дверь, которая тотчас же отворилась, и на пороге появилась Агнес. Не глядя на присутствующих, она вынула снаружи ключ, заперла дверь и вошла в комнату. Однако выражение замешательства, когда вместо одного она увидела сразу двоих, оставалось на ее лице всего секунду и перешло в приятное изумление, вызванное присутствием еще и Реньельма. Она скинула дождевик и бросилась к Реньельму; он обнял ее и так крепко прижал к груди, словно тосковал о ней целый год.

— Как долго тебя не было со мной, Агнес!

— Долго? Разве уж так долго?

— Мне кажется, я не видел тебя целую вечность. Ты чудесно выглядишь сегодня; ты хорошо спала?

— По-твоему, я выгляжу лучше, чем обычно?

— По-моему, да. Ты не хочешь поздороваться с Фаландером?

Фаландер спокойно стоял, слушая этот разговор, но лицо его было белым как гипс — казалось, он что-то обдумывает.

— Господи, какой у тебя изможденный вид, — сказала Агнес и, вырвавшись из объятий Реньельма, потянулась к нему движением мягким, как у котенка.

Фаландер не ответил. Агнес посмотрела на него внимательней и, казалось, в один миг все поняла; ее лицо вдруг преобразилось, словно поверхность воды от поднявшегося ветерка, но только на секунду; в следующее мгновение она снова была спокойна; бросив испытующий взгляд на Реньельма, она поняла обстановку и приготовилась к самому худшему.

— Можно узнать, какие важные обстоятельства призвали нас сюда в такую рань? — весело спросила она, хлопнув Фаландера по плечу.

— Конечно можно, — ответил тот так твердо и решительно, что Агнес побледнела, но при этом так тряхнул головой, будто хотел придать своим мыслям иное направление. — Сегодня у меня день рождения, и я хочу угостить вас завтраком.

Агнес, которая чувствовала себя так, словно на нее чуть было не наехал поезд, разразилась громким смехом и обняла Фаландера.

— Но поскольку завтрак заказан на одиннадцать, нам придется немного подождать. Прошу вас, садитесь!

Воцарилась тишина, напряженная тишина.

— Тихий ангел пролетел, — промолвила Агнес.

— Это ты — ангел, — сказал Реньельм, почтительно и нежно целуя ей руку.

У Фаландера был такой вид, будто его только что выбили из седла и он пытается снова взобраться на коня.

— Сегодня утром я видел паука, — сказал Реньельм. — Это предвещает счастье!

— Araign e matin: chagrin,[18] — возразил Фаландер, — так что не очень полагайся на такое счастье.

— А что это значит? — спросила Агнес.

— Увидишь паука утром — жди беды.

— Гм!

Снова воцарилось молчание, беседу теперь заменял дробный стук дождя, хлеставшего по окнам.

— Ночью я читал такую потрясающую книгу, — заговорил Фаландер, — что почти не сомкнул глаз.

— Какую книгу? — спросил Реньельм без особого интереса, так как все еще испытывал беспокойство.

— Она называется «Пьер Клеман»; это обычная история женщины, но написанная так живо и непосредственно, что производит довольно сильное впечатление.

— Можно спросить, что это за обычная история женщины? — сказала Агнес.

— Разумеется, история неверности и вероломства!

— А Пьер Клеман?

— Его, конечно, обманули. Он молодой художник и любит любовницу другого…

— Теперь припоминаю, что когда-то читала этот роман, — сказала Агнес, — и он мне понравился. Кажется, она потом все-таки обручилась с тем, кого действительно любила? Да, так оно и было; однако она поддерживала и старую связь. Тем самым автор хотел показать, что женщина любит по-разному, а мужчина — всегда одинаково. Это очень верно подмечено, не так ли?

— Конечно! Но потом настал день, когда жениху захотелось представить на конкурс свою картину… короче говоря… она отдалась префекту, и счастливый Пьер Клеман смог наконец жениться.

— Этим автор хотел сказать, что женщина способна пожертвовать всем ради любимого человека, тогда как мужчина…

— Гнуснее этого я еще никогда ничего не слышал! — взорвался вдруг Фаландер.

Он встал и подошел к секретеру. Резким движением откинул крышку и достал черную шкатулку.

— Вот возьми, — сказал он, передавая Агнес шкатулку, — убирайся домой и освободи мир от накипи!

— Что здесь такое? — улыбаясь, спросила Агнес, открыла шкатулку и вынула шестиствольный револьвер. — Нет, вы только посмотрите, какая прелестная вещица. Не с ним ли ты играл Карла Моора? Да, кажется, с ним. По-моему, он заряжен!

Она подняла револьвер, прицелилась в печную заслонку и спустила курок.

— А теперь положи его обратно! — сказала она. — Это не игрушка, друзья мои!

Реньельм сидел безмолвный и неподвижный. Он уже все понял, но не мог произнести ни слова; настолько сильна была над ним власть ее волшебных чар, что даже сейчас он не испытывал к ней неприязни. Он сознавал, что в его сердце вонзили нож, но еще не успел почувствовать боли.

Фаландер даже растерялся от такой безмерной наглости, и ему понадобилось время, чтобы прийти в себя: он понял, что задуманная им сцена моральной казни потерпела провал, и он ничего не выиграл от этого спектакля.

— Так мы идем? — спросила Агнес, поправляя перед зеркалом прическу.

Фаландер открыл дверь.

— Иди! — сказал он. — Иди! И будь ты проклята; ты нарушила покой честного человека.

— О чем ты болтаешь? Закрой дверь, здесь не так уж тепло.

— Что ж, придется говорить яснее. Где ты была вчера вечером?

— Ялмар знает, где я была, а тебя это совершенно не касается!

— Тебя не было у тетки — ты ужинала с директором!

— Неправда!

— В девять часов я видел тебя в погребке!

— Ложь! В это время я была дома; можешь спросить у тетиной служанки, которая проводила меня домой!

— Такого я не ожидал даже от тебя!

— Может, все-таки прекратим этот разговор и наконец пойдем? Не надо читать по ночам дурацкие книги, тогда не будешь сумасбродить днем. А теперь одевайтесь!

Реньельму пришлось схватиться за голову, чтобы убедиться, что она все еще находится на своем месте: все у него перед глазами перевернулось и встало вверх ногами. Убедившись, что с его головой все в порядке, он стал судорожно искать какое-нибудь готовое объяснение, проливающее свет на все происшедшее, но так ничего и не нашел.

— А где ты была шестого июля? — спросил Фаландер и посмотрел на нее.

— Что за дурацкие вопросы! Посуди сам, ну как я могу помнить, что произошло три месяца назад?

— Ты была у меня, а Ялмару солгала, что была у своей тетки.

— Не слушай его, — ласково сказала Агнес, подходя к Реньельму. — Он болтает глупости.

В следующее мгновенье Реньельм схватил ее за горло и отбросил к печке, где она и осталась лежать на поленнице дров, молча и неподвижно.

Потом он надел шляпу, однако Фаландеру пришлось помочь ему влезть в пальто, потому что он весь дрожал.

— Пошли, — сказал Реньельм, плюнул на печной кафель и вышел из комнаты.

Фаландер помедлил немного, пощупал у Агнес пульс и быстро последовал за Реньельмом, догнав его уже внизу, в прихожей.

— Я восхищен тобой! — сказал Фаландер Реньельму. — Наглость ее действительно перешла все границы.

— Не оставляй меня, пожалуйста, мы можем провести вместе всего несколько часов; я убегаю отсюда, уезжаю ближайшим поездом домой, чтобы работать и обо всем забыть. Пойдем в погребок, оглушим себя, как ты это называешь.

Они вошли в погребок и заняли отдельный кабинет, попросив избавить их от «маленьких комнат».

Скоро они уже сидели за накрытым столом.

— Я не поседел? — спросил Реньельм, проведя рукой по волосам, влажным и слипшимся.

— Нет, мой друг, это случается далеко не сразу; во всяком случае, я еще не поседел.

— Она не ушиблась?

— Нет!

— И подумать только, что все произошло в той самой комнате!

Реньельм встал из-за стола, сделал несколько шагов, пошатнулся, упал на колени возле дивана, опустив на него голову, и разрыдался, как ребенок, уткнувший голову в колени матери.