Судьба протягивает руку - Владимир Валентинович Меньшов

Начали приезжать проверяющие из исполкома, партийные работники, меня вызывали на беседы, расспрашивали. Я объяснял, что ситуация произошла непредвиденная, чрезвычайная, что я стараюсь заказывать хлеб по-хозяйски, что черствяк – это убыток государству. Какой там! Мне популярно объяснили: пустые полки в хлебном магазине – это диверсия.

Думаю, так проявлялась историческая память. В том числе и о хлебных бунтах февраля 1917-го. Руководство понимало, что значит оставить Москву без хлеба… Ну, и, конечно, память о голодных временах после Революции, во время Великой Отечественной, в первые послевоенные годы.

Были на работе в булочной и обычные заботы: ночью, например, надо принимать товар – с хлебозавода привозили горячий хлеб. Но я успевал и чуток вздремнуть, и посидеть в одиночестве, чего-нибудь посочинять. А со временем ко мне повадились мои вгиковские друзья.

Коля Кошелев – начитанный парень, прекрасно разбирающийся в литературе, следящий за всеми новинками. Служба в пограничных войсках повлияла на Колины предпочтения, он отыскивал для своих этюдов и фильмов военные сюжеты, снял очень хорошую картину «Старшина». После ВГИКа он работал на «Ленфильме», когда я приезжал в Ленинград, мы всегда пересекались, общались, были близкими друзьями. К сожалению, он рано умер, в 2002 году, ему было только 60 лет.

Ещё один мой товарищ – Шурик Павловский, самый молодой на нашем курсе. Очень добрый паренёк, одессит, романтик. Его творческой мечтой было снять, как снег падает в море. Совсем неопытный, не знающий жизни добряк, который ни о ком дурного слова не скажет. Жизнь нас свела очень близко.

Коля Кошелев и Шурик Павловский стали моими настоящими большими друзьями, которых я приобрёл во ВГИКе. Ещё моими товарищами по институту были Анвар Тураев – после института он снимал кино в Таджикистане, а теперь живет в Алма-Ате – и Миша Ильенко, очень хорошо воспитанный, симпатичный молодой человек, младший из известной украинской кинематографической семьи, после института он уехал в Киев, там снимал кино и преподавал.

Ребята приходили ко мне на работу, если надо, помогали разгружать хлеб. Мы общались, обсуждали творческие планы – булочная стала для нас своеобразным клубом.

Свободного времени было много, потому что я не мог снимать учебные картины. И тут мне предложили сделать фильм к 50-летию ВГИКа. Привлекли меня, заманив тем, что переведут в полноценные студенты, если я, конечно, проявлю себя должным образом. Шантаж в чистом виде, но что делать, других вариантов у меня не было. На дворе 1969 год, середина моей аспирантуры.

И вот в атмосфере абсолютной свободы, поскольку институт ушёл в отпуск, без всякого сценария я начал снимать документальный фильм о Всесоюзном государственном институте кинематографии. Руководствуясь скорее интуицией, я отснял приёмные экзамены, занятия и дипломные спектакли третьекурсников актёрско-режиссёрской мастерской Герасимова – Макаровой, организовал интересную сцену с режиссёрами из первого послевоенного выпуска: Чухраем, Ростоцким, Чеботарёвым, Гуриным – которые вспоминали, как пришли во ВГИК. Хотел запечатлеть Ромма, но он болел. Из сценаристов снял Дунского с Фридом, из художников – Левенталя, снял интервью с Козинцевым на съёмках «Короля Лира» в Нарве. Ещё поехал к Сергею Федоровичу Бондарчуку, который в это время работал над своей новой картиной «Ватерлоо». Съёмки происходили в районе Мукачева на Западной Украине, я добрался туда, познакомился с мэтром, и мы, можно сказать, подружились. Бондарчук даже предлагал остаться и поработать на картине, но как оставаться: у меня Вера должна вот-вот родить. Я вернулся в Москву.

Вера благополучно родила, и что самое удивительное, дочь четырех с половиной килограммов весу. Вообще-то, мы ожидали сына и даже придумали имя – Егор. Народные поверья и экспертные мнения бывалых мамаш не оставляли сомнений, что будет мальчик. Из множества неопровержимых доказательств я запомнил по-особому острый живот. От предложения Бондарчука я, конечно, отказался и тем самым пренебрег шикарной возможностью.

Работая даже на подхвате у Сергея Фёдоровича, я получил бы бесценный опыт, несравнимый с моими аспирантскими изысканиями.

Я забрал Веру из роддома и продолжил снимать фильм к 50-летию ВГИКа. Время поджимало: кино делалось к конкретной дате, 19 сентября. Хорошо, что Валя пошла навстречу, составила график таким образом, чтобы мои смены приходились на субботу и воскресенье. Таким образом, у меня появилась возможность в выходные работать директором хлебного магазина, а в будни – режиссёром-документалистом.

На этот фильм я делал серьёзные ставки, думал, что заслужу право стать, наконец, полноценным студентом. И вот пришло время показывать рабочий материал «заказчику», представителем которого выступил декан актёрского факультета ВГИКа Гурген Тавризян. Он посмотрел и сказал: «Старик, это потрясающе! Ты так здорово ухватил тему, сумел передать и образ Сергея Аполлинариевича, и суть его системы…» Я уже плечи расправляю от гордости, а он добавляет: «Давай покажем Тамаре Фёдоровне, познакомишься заодно, может, она тебе содействие окажет». И вот приходит Тамара Федоровна Макарова…

Я в этом фильме, естественно, похулиганил – постарался сделать лёгкую вещь, без лишнего официоза. У меня вообще, как выяснилось в последующие годы, не получается, чтоб совсем обходиться без юмора. В фильме был эпизод о мастерской Герасимова, который начинался с крупного плана мастера, где он с пафосом произносил из пушкинского «Скупого рыцаря»: «Я царствую!..» И через паузу: «Но кто другой?..»

Подоплёка была в том, что во ВГИКе конкурировали две выдающиеся школы: мастерская Герасимова (актёрско-режиссёрская) и Ромма (просто режиссёрская). Разумеется, вокруг этих двух личностей велись споры-пересуды, кто из них круче, и тема эта была на слуху. В результате творческого соперничества этих титанов родилось едва ли не всё самое значимое в советском кино 60–80-х годов, Герасимов выдавал, например, на-гора Егорова и Лиознову, а Ромм, допустим, отвечал Шукшиным и Тарковским…

Брошенное Герасимовым: «Я царствую!» – отсылало к этому давнему соревнованию великих кинематографических школ – безобидное, в общем-то, хулиганство. Однако Тамара Федоровна Макарова, пришедшая посмотреть рабочий материал, юмора моего не оценила, на этом моменте помрачнела и дальше наблюдала за происходящим на экране с нескрываемой враждебностью. Когда просмотр окончился, она молча вышла из зала.

Позже, пообщавшись с супругой Герасимова, Тавризян мне сообщил: «Что-то она недовольна осталась…» Однако он всё же попытался убедить Тамару Фёдоровну и предложил ей ещё раз глянуть материал. И Макарова посмотрела, но и со второй попытки фраза «Я царствую», по всей видимости, оказалась непреодолимым препятствием. «Сергей Аполлинариевич просил эту фразу убрать», – заявила она категорично.

А дальше началась фантасмагория: не принимают это, придираются к тому… Я спорю, доказываю свою правоту; в конце концов меня отстранили, и за дело взялись педагоги ВГИКа. С первых же их попыток улучшить мой фильм стало ясно, до какой же степени эти теоретики кинематографа не владеют профессией. Они последовательно убивали всё, где присутствовали какие-то образные решения, поэзия, оригинальность и жизнь. Я побежал к Ромму, только очухавшемуся от второго инфаркта, попросил вмешаться, защитить картину.

– Но как? – восклицает Ромм.

– Может, позвонить Баскакову?

– Да нет, ну как…

– Попробуйте! – умоляю я.

Уговорив Михаила Ильича, выхожу в коридор, чтобы не мешать, и уже оттуда слышу отдельные его фразы: «Здравствуйте, это Ромм. Могу я поговорить с Владимиром Евтихиановичем?.. Здравствуйте… Значит, вот тут у меня есть аспирант…»

Кое-как он передаёт суть дела, и постепенно разговор уходит куда-то в сторону, они обсуждают уже не мой фильм, а какие-то группировки, конфликт либералов и консерваторов, спор «Нового мира» с «Октябрём», стычку космополитов с антисемитами, вспоминают «Огонёк», в котором была кампания против Михаила Шатрова, в результате которой подвергли цензуре очередную его пьесу, и вот уже Ромм кричит первому заместителю председателя Государственного комитета Совета министров СССР по кинематографии: «Да это вы сами всё устраиваете!..» И после перепалки в сердцах бросает трубку и кричит мне: «Вот так вас защищать, мать вашу!..»

Думаю, Сергей Герасимов даже и не видел материала, просто со слов Тамары Фёдоровны составил представление, и в результате совершенно бесценные исторические кадры оказались уничтожены.

С какой тоской я вспоминал этот материал, когда справедливость через 50 лет восторжествовала и в 2019 году меня попросили снять фильм к 100-летию ВГИКа. Памятуя прошлое, я подумал, что это в некотором смысле реванш. И фильм получился, был очень хорошо принят и теперь его всегда будут показывать первокурсникам, к важным событиям и датам… Но как же не хватало мне снятых в 1969 году кадров! Как не хватало снятых мной интервью с выдающимися кинематографистами прошлого века! Всё уничтожено. Даже негативы смыли на серебро.

И вот после бесславного окончания Школы-студии МХАТ намечалась перспектива такого же бесславного окончания ВГИКа. Всё,