Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв - Честер Хаймз

— Молодец старина Дюк.

— Кто вы, Хелм? — прошептала она. — Что вы здесь делаете? Что вам надо?

Я подошел к ней, вытянул руку и оттолкнул ее на шаг назад.

— Мне надо, чтобы вы убрались отсюда, чтобы я мог одеться, — сказал я и понял, что совершил серьезную ошибку.

Это был длинный день. Полагаю, что, вероятно, я находился под впечатлением того эпизода, который произошел у меня с Бет в горах. Меня обуревали противоречивые чувства, которым требовался выход. Мне не следовало бы приближаться к этому ребенку. Мне не следовало бы к нему притрагиваться.

Внезапно все изменилось, первый шаг был сделан. Мы оба это поняли. Она все еще стояла в дверном проеме, глядя на меня.

— Вы уверены, что этого хотите? — прошептала она, и теперь ее зеленые глаза смеялись надо мной, так как я стоял в трусах и в моих глазах читалось откровенное желание, в этом не было сомнений.

— Дорогая, если вы не будете осторожнее, то вы добьетесь, что ваше чудесное платье будет сильно измято, — сказал я.

— Его не так легко измять, — заметила она спокойно. — Поэтому я его и надела. Но если вас это беспокоит, то снимите его.

Улыбаясь, она медленно повернулась ко мне спиной, чтобы дать мне возможность расстегнуть молнию и раздеть ее, если бы я осмелился. Это была игра для детей, и будь я проклят, если я собирался в нее играть. Я просто поднял ее, отнес на ближайшую кровать и бросил на нее так грубо, что ее подбросило на пружинах. Она возмущенно на меня посмотрела через свои блестящие волосы, которые внезапно упали ей на лицо.

— Если вы просто играли, скажем так: я слишком стар для подобных игр, — бросил я ей.

Она по-детски облизнула губы и прошептала:

— Никто для них не стар.

Конечно, она была права.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Просторное помещение ресторана находилось на верхнем этаже отеля, но вы бы не смогли определить этого с первого взгляда. Фактически об этом вам стало бы известно только потому, что вам пришлось бы воспользоваться лифтом, чтобы сюда добраться.

В Европе на крыше был бы небольшой сад, где вы могли бы выпить свой коктейль, аперитив или водку на свежем воздухе и взглянуть на огни города и горы, виднеющиеся за ними, в то время как вы вели бы интеллектуальную беседу, не затрагивая любовной темы… по крайней мере, такие слова не были бы произнесены. Затем вы бы направились в ресторан к прекрасному большому столу с белой скатертью, около которого вполне достаточно свободной площади, и вам был бы подан изысканный обед официантами, которые гордятся своей работой… я не хочу, чтобы мои слова прозвучали в укор соотечественникам. Они делают что-то хуже, а что-то лучше. Еда — одна из тех вещей, которую они делают очень хорошо.

Столик был размером приблизительно с небольшое колесо от этих новых маленьких автомобилей. Грубо говоря, этих столиков в этом помещении было стиснуто миллион… это — легкое преувеличение, но таково было общее впечатление. Для того чтобы официанты могли свободно двигаться, незанятой площади было явно недостаточно. Они вынуждены были проскальзывать в щели, едва не задевая за столики. Возможно, поэтому у них было плохое настроение, или, может быть, у них никогда не бывало хорошего.

В конце помещения располагалась эстрада, и на ней под аккомпанемент оркестра пел мужчина. Давайте будем называть его мужчиной, просто для того, чтобы как-то его назвать, и полагаю, этот номер программы значился как исполнение песни. Я посмотрел на девушку, сидевшую напротив. Она была подходящего возраста или достаточна близка к нему, чтобы объяснить мне этот феномен.

— От его пения у тебя поднимается настроение? — спросил я. — Какие-нибудь чувства он у тебя вызывает?

— Да, конечно, материнский инстинкт, — ответила она. — Я испытала совершенно непреодолимый порыв пойти туда сменить ему пеленки и посмотреть, прекратит ли он плакать.

Ее способность быстро приходить в норму была просто фантастической. Никому, кто бы на нее посмотрел, и в голову не пришло, что менее чем полчаса тому назад она лежала на смятой постели, раскрасневшаяся и тяжело дышавшая, а ее блестящие волосы были разбросаны по подушке. Теперь она выглядела холодной, посвежевшей и снова совершенно спокойной, и у нее даже был такой невинный вид, словно ни одна грешная мысль никогда не приходила ей в голову… по крайней мере с тех пор, как она надела это очаровательное платье. Немного только изменилось выражение ее глаз, а может быть, мне просто так показалось. Вам нравится думать, что занятие любовью накладывает на девушку свой отпечаток.

Она резко протянула свою руку в белой перчатке и положила ее на мою.

— Только, — сказала она, — не говори о Лолите[12]. Обещаешь?

— Я не собирался…

— У того парня из Нью-Йорка, который был у меня первым, все то отвратительное время я была его мерзкой Лолитой. Я думала, что это привлекательно, пока не прочитала эту книгу. Какова пилюля! Во всяком случае, я не подросток… Это вовсе не следовало из того, что он был старше. Не думай, что просто потому, что ты старше… Если ты хоть раз, черт возьми, упомянешь о Лолите, я встану и уйду.

Я бросил взгляд на воющего, вытянув вперед губы, человека на эстраде и сказал:

— Не может быть и намека на дурные мысли, если я согласился с тобой пойти.

— Хорошо, я просто хотела тебе сказать, чтобы ты не упоминал имени Лолиты.

— В таком случае, — произнес я. — Тебе лучше бы назвать твое имя, не так ли?

Она выглядела немного удивленной.

— Ты его не знаешь?

— Я знаю фамилию Фредерикс. Но не знаю, что ей предшествует.

— Меня зовут Мойра. Это — банально?

— Не особенно, — заметил я. — Меня Мэт.

— Я знаю, — уточнила она. Она огляделась вокруг, как будто впервые увидев, что ее окружало. — Тебе здесь нравится? Мы можем поехать куда-нибудь еще, если хочешь.

Она сама выбрала это место. Я пояснил:

— Полагаю, что я просто избалован. В Европе в подобных местах тише и там более уютная атмосфера.

— Столики здесь стоят тесновато, — признала она, — но готовят хорошо. — Она скользнула по моему лицу своими зелеными глазами. — Чем ты занимался в Европе, Мэт?

— Бизнесом, — ответил я.

— Каким бизнесом?

Я ответил не сразу. Мне не особенно хотелось ей лгать, кроме того, никто не снабдил меня для выполнения этой работы надежным прикрытием, а когда вы начинаете выдумывать на ходу, то можете угодить впросак.

Ее рука все еще лежала на моей.

— Ты — государственный служащий? — прошептала она, пристально глядя на меня.

— Государственный служащий? — переспросил я. — Похож ли я сейчас на прекрасных, с хорошей выправкой, аккуратно подстриженных молодых людей мистера Гувера[13]. В них же отбирают ребят, отличающихся честностью и высокими нравственными качествами. Если бы я был один из них, то ты никогда бы меня не соблазнила и за миллион лет. Я был бы тверд как скала, скажу я тебе, непоколебим как гранит.

Она улыбнулась мне через стол.

— Хорошо, Мэт, я попытаюсь не задавать вопросов. Во всяком случае, я думала не о ФБР. Я имела в виду… — Она сделала паузу, посмотрела на свой стакан, содержащий нечто, называемое здесь мартини… где-нибудь в другом месте это называлось джином, если судить по содержимому моего стакана. Но за такой вермут на мне не было вины. Она быстро подняла глаза. — Я имела в виду… определенный отдел Министерства финансов[14].

— Никогда в жизни я не занимался определением налогов на прибыль, — сказал я.

Она слегка нахмурила брови и убрала руку.

— Ты очень настойчиво увиливаешь, малыш.

— Ты слишком сильно на меня давишь. Почему я не могу быть просто бывшим мужем миссис Лоуган?

— С такими шрамами? И с тем, как ты на меня посмотрел, когда услышал фамилию Фредерикс, и… — она опустила глаза. — Ты не можешь ругать меня за то, что я хочу это выяснить. Так как в действительности…

— Что? — спросил я, когда она замялась.

— Так как, в действительности, я пришла в мотель не просто потому, что была одна. Мне… было также любопытно.

Ее лицо порозовело. Я усмехнулся.

— Ты собиралась поиграть в Мата Хари, не так ли?

Она сказала с некоторой жесткостью в голосе:

— Я не сделала ничего особенно плохого, малыш. Пусть ты ее бывший муж, полагаю, что в этом не приходится сомневаться. Но ты также и еще кое-кто. Кто-то… — Она сделала паузу.

— Кто же?

— Кто-то особенный, и в тебе есть что-то ужасное. — Она не улыбнулась. — Понимаешь, я встречала многих сыщиков, кажется, что я провела всю жизнь, встречая их на каждом шагу. Половина сыщиков пытались использовать меня в своих целях… девяносто процентов из них были более скрытными, чем остальные десять, которые были настолько откровенны, что слушать их речи о спасении страждущего человечества, ей-Богу, было тошно. И тех и других я узнаю за милю. Но тебя, малыш, я не понимаю. Ты не стремишься добраться до папы и не особенно искренен. Просто мне очень хотелось бы узнать, что тебе надо.