Чао, Италия! - Матвей Ганапольский

Это удивительное место – остров мертвых.

И там есть русские могилы.

Похоронен там и Бродский.

Завещания его нет, но вдова Мария говорила, что он хотел быть похороненным именно там, хотя у него есть строки: «На Васильевский остров я приду умирать».

Однажды я присутствовал на одном приватном рождественском вечере в Риме где-то за два года до смерти Бродского. Он в то время читал лекции о литературе в римской американской академии и мы у его одной приятельницы Сильваны, переводчицы и русиста, собрались, правда не зная, что он будет. Да и сама Сильвана не была уверена, что он придет, потому что Бродский не очень любил ходить в компании соотечественников, тем более незнакомых. Но он пришел, был в замечательном настроении.

Оказывается, они с Марией приехали из Венеции, где искали для покупки дом. И, в отличие от всех свидетельств, где Бродский описывается сумрачным и нелюбезным, тут он был само обаяние: не спеша пил красное вино, курил, много рассказывал, бесконечно шутил, причем шутки были замечательные.

На вопрос: «Ну, что там, в Венеции, Иосиф Александрович?», он ответил: «Очень много немцев, сплошная „дойче вита!“, заменив одну букву в слове „дольче“.

Когда атмосфера вечера стала совсем неформальной, я решил поинтересоваться его мнением о том, что накануне, по-моему, Анатолий Собчак присвоил ему звание Почетного гражданина Петербурга.

И я спросил: «Ну что, Иосиф Александрович, сейчас-то можно, наверное, поехать в Россию?».

Он сказал: «Ответить честно?»

– Конечно, – настаивал я.

– Знаете, – сказал он, – я не хочу возвращаться, чтобы не встречаться со своей первой женой.

Но потом, почувствовав, что это звучит как-то неубедительно, что ли, он добавил такую фразу: «Я не хочу возвращаться богатым иностранцем в нищий город».

Так он и не побывал в Петербурге…

Его информированность и наблюдательность были поразительны. Он не только знал досконально Рим со всеми его переулками, но и изучил, как современные римляне называют свои памятники.

Например, Бродский знал, что итальянцы не любят знаменитый мемориал Виктора-Эммануила, помпезный комплекс на площади Венеции, что они называют его «комод», «свадебный торт», что пишут всякие петиции, чтобы памятник снесли, потому что он загораживает Капитолийский холм. И не случайно в одном из стихотворений у Бродского появляется фраза: «Дойдешь до пищмашинки и повернешь назад». Имеется в виду именно этот памятник.

Он сравнивал Рим с волчицей, которая раскинулась под лучами солнца, подставив соски своих куполов – это образ, который не нуждается ни в каких дополнительных комментариях.

Букалов на секунду замолк, видимо представляя Рим в виде волчицы, что дало мне возможность вставить слово.

– Я в Риме встретился с художником Владимиром Радунским, которого ты уже упоминал. Мы беседовали, и я спросил его, почему он, долгое время проживший в Америке, приехал жить в Италию. Он меня поразил своим ответом. Он сказал: «Прихоть!»

– Это очень серьезный и глубокий ответ, потому что прихоть – это признак свободного человека, – восхищенно заметил Алексей. – И когда Пушкин говорил: «По прихоти своей слоняться тут и там» – он говорил о главной привилегии свободного человека.

Мы помолчали.

– Давай выйдем во двор, – предложил Алексей. – Сегодня теплый вечер.

Мы вышли в сад и сели на привычную скамейку.

Уже давно стемнело. Дневная жара спала, и наступил тот поздний вечер, из-за которого отправляются на другой конец света, чтобы его ощутить.

Над нами было небо, которое у влюбленных поэтов принято называть «бездонным», – я только несколько раз в жизни видел подобное.

Для того чтобы наблюдать такое небо, нужно, чтобы многое совпало. Нужно, чтобы не было туч, чтобы Вселенная была какой-то особой прозрачности, есть и такое. Нужно, чтобы куда-то исчезли уличные фонари, которые сиюминутным синтетическим светом отвлекают от вечного мерцания дальних галактик. А чтобы такое небо воспринималось лучше, хорошо, чтобы была трава, на которой ты можешь лежать, опрокинувшись на спину.

И дул слабый теплый ветерок. И море рядом, откуда этот ветерок. И старые камни на берегу…

Вы скажете, что я многого хочу? Почему?

Ведь есть места, где человек видит и ощущает это каждый день. Греция, например, или Крым. Или Италия, в которую я приехал именно за этим.

Италия, которой я через неделю должен сказать: «Чао! Прощай!..»

Алексей молчал. Думаю, он знал, что я думаю о расставании, ведь билеты уже были в кармане.

– Знаешь, что в твоем городе можно увидеть? – наконец спросил я. – На какой-то площади в ослепительно солнечный день мальчишки играют в футбол. И знаешь, что служит им воротами? Две выветренные колонны того самого древнего Рима. Такое вряд ли где увидишь. Либо есть колонны, но нет солнца, либо нет таких древних колонн, либо мальчишек не пускают туда поиграть.

– Ты прав, – улыбнулся Алексей. – Вспомним того же Гоголя. Он говорил: «Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить». Он считал, что тут не только легче дышится, не только ярче солнце светит, но и на версту ближе к Богу.

– Прекрати рисовать Рай, итальянцы не ангелы… – я покачал головой.

– Конечно, ты прав, тут не всем все нравилось. У Марины Цветаевой я где-то прочел такие разочарованные нотки в письме: да, конечно, красиво, но ничего особенного – все как везде.

Но, в основном, это восторг.

Если вспомним XX век, то, конечно, именно такое отношение было у Горького. Он-то итальянцев прекрасно понимал. Я думаю, вот кто больше всех страдал и был наказан судьбой за разлуку с Италией.

Помню рассказ покойного друга моего, Льва Эммануиловича Разгона, который в качестве пионервожатого сопровождал в Москве делегатов съезда «юнкоров» – юных корреспондентов.

Они пошли относить приветственное письмо Горькому. А классик пролетарской литературы в это время уже жил в прекрасном шехтелевском особняке у Никитских ворот, правда жил, практически, под домашним арестом.

Он их пригласил войти, пил с ними чай с сушками, а потом провожал по круглой лестнице к выходу, где за портьерами стояли чекисты – все было нормально, все под контролем.

А Разгон, молодой восторженный юноша, идет сзади, рядом с хозяином, и говорит: «Ох, Алексей Максимович, какой же у вас дом красивый!..» На что классик сумрачно отвечает: «Эх, милый, ты домов-то красивых не видал. Это не дом, это сортир!..»

Этот ответ так поразил Разгона, что много-много лет спустя, проведя уже семнадцать лет в лагерях, потом, выйдя на свободу и став знаменитым писателем, провожая меня в Италию, попросил: «Алеша, поезжай в Сорренто, поезжай на Капри. Посмотри на дом Горького. Что же это за дом такой, если для него особняк Шехтеля – это сортир!»

Я поехал и посмотрел. Ничего особенного…

Между прочим, в 2009 году Максим Горький на Капри вернулся. В виде литературной премии.

Но это уже совсем другая история!

Заключение

Сказка всегда лучше правды

Чао, Италия!

В той самой римской квартире, которую я описывал в начале книги, нам предстояло встретить Рождество и Новый год.

Наши дети, как и положено, скромно принесли небольшой, на трех листах, список желаемых подарков.

Пришлось проводить спецоперацию «Дед Мороз». Она заключалась в переодевании меня в этого персонажа, после чего я пробежался через длинный цокольный балкон до окон центральной комнаты, держа в руках большой мешок. В саму комнату уже были вызваны дети, но они стояли спиной к стеклу.

Когда я выложил подарки из мешка, то махнул рукой.

Жена, как и было договорено, вскрикнула: «Смотрите!..»

Дети обернулись, я громко выкрикнул «Хо-хо-хо!» и ринулся бежать прочь по балкону.

Пока дети открывали тяжелую дверь, чтобы схватить подарки, я уже входил в комнату изнутри квартиры, тревожно спрашивая, что случилось и кто кричал.

Потом, когда все обертки подарков были разорваны, крики восторга отзвучали, а дети легли в постели, меня позвала к себе дочь.

Ей в тот момент было восемь лет.

Я сел на кровать.

– Скажи, это был ты? – тихо спросила она.

– А что? – ответил я вопросом на вопрос.

– А то, что ты не снял свои очки.

Мы помолчали.

– Дело не во мне, – продолжила она. – Дело в Саше, он мог тебя узнать.

– Ну, и что? – неопределенно спросил я.

– Понимаешь, он маленький и верит в Деда Мороза. Зачем его этого лишать. Нельзя, чтобы он узнал, что это был ты.

– А ему кто-то скажет? – спросил я неопределенно.

– Я точно не скажу, – ответила дочь. – Я считаю, что сказка всегда лучше правды.

Она так ему ничего и не сказала.

И это правильный поступок, потому что «гарри поттеры» и «хоббиты» для детей, а также «аватары» и дэны брауны для взрослых сейчас популярны именно потому, что у людей наблюдается дефицит сказки.

И с этим дефицитом жить очень тяжело, особенно в наше суровое время.