Книга японских обыкновений - Александр Meщеряков

Кроме того, падре Франсиско Кабрал, служивший до своего назначения главой миссии в Японию в 1570 году наставником, проповедником и ректором в Басаиме (Индия), был истинный аскетом и фанатично боролся с язычеством во имя Господа — истинный солдат Церкви. Вряд ли в его представлениях Япония отличалась от любой другой нехристианской страны. Он прибыл с твердым намерением собрать как можно больший, как выражались иезуиты, «урожай душ» и был слишком прямолинеен и настойчив в этом своем намерении. Неудивительно, что его мало интересовали такие тонкости, как японский этикет, к которому он относился с холодным презрением, как к любому языческому ритуалу. Показательно, что свою деятельность на посту Главы миссии он начал с запрета предписанного сословным этикетом ношения шелковой одежды для священников и додзюку,[12] посчитав это излишней роскошью, и, невзирая на последствия, обязал всех носить простую хлопчатобумажную сутану черного цвета, как в Индии или в Европе.

Пренебрежительное отношение к нормам традиционного японского этикета в сочетании с недостаточной чистоплотностью европейских священников в быту, их суровостью, порой граничащей с грубостью, их кулинарными привычками и, наконец, просто сильно отличающимся фенотипом, привели к тому, что именно они, всегда считавшиеся религиозной элитой, стали теперь выглядеть в глазах японцев варварами и получили прозвище намбандзин — «варвары, пришедшие с Юга». Все это, не говоря уже о постоянных междоусобицах, потрясавших страну, сильно осложняло жизнь миссионеров.

Валиньяно, как пишет Фройс, «сразу же понял, как приходится жить нам в этих краях… будучи поставленными перед необходимостью постоянных переездов с места на место и со всех сторон окруженными смертельными опасностями… И еще падре понял, как необходимы нам были глубочайшие изменения во всем, что касалось и еды, и обычаев, и обихода, раз уж все было так противоположно и отлично от того, к чему мы привыкли в Европе». Другими словами, он осознал необходимость создания такой концепции, которая учитывала бы не только политическую ситуацию, но и культурный контекст. И это было крайне важно как для продолжения существования миссии и успеха ее дела, так и для начала специального изучения местной культуры.

Приняв во внимание жесткую сословную структуру японского общества и осознав необходимость как можно быстрее в нее интегрироваться, Валиньяно первым делом определил в ней место христианских падре. Надо сказать, что здесь он нисколько не изменил свойственному европейцам чувству превосходства, без лишних сомнений объявив всех иезуитских священников равными по положению высшему буддийскому духовенству школы дзэн монастырей группы годзан.[13] В будущем как европейские торговцы и путешественники, так и сами японцы не раз будут пенять иезуитам на то, что они повели себя высокомерно, требуя к себе почти что королевского уважения.

Новая политика, не посягая на священные цели, была по форме интеграционной, а по сути сводилась к четырем основным положениям: 1) строгое соблюдение принципа «сверху вниз»; 2) невмешательстве во внутренние дела страны и сохранение «нейтралитета» при всех обстоятельствах; 3) адаптация к местным традициям и обычаям во всем, что касается повседневной жизни и общения; 4) воспитание собственно японского духовенства с целью укрепления позиций христианства.

Христианский храм в Нагасаки, XVII в. (Деталь ширмы. Муниципальный музей в Кобэ)

Первое является традиционным для всей политики иезуитов, где бы они ни были. Будучи организацией элитарной, иезуиты, как известно, всегда стремились иметь дело с высшими слоями общества. Безграничная же преданность японцев своему господину, с самого начала так восхищавшая иезуитов, как нельзя лучше вписывалась в рамки этого подхода. Они не без основания делали ставку на то, что обращение в христианство одного князя, обходившееся, кстати говоря, недешево, принимая во внимание стоимость подарков для его ублажения, гарантировало, что за ним последуют и все его родственники, и слуги. Это положение, на первый взгляд, сильно упрощало задачу миссионерам. Время, однако, показало, что со смертью главы семейства родные его в лучшем случае покидали лоно Церкви, а в худшем — становились ее ярыми противниками.

Пример тому — история с Отомо Сорин, правителем Бунго, одним из самых близких друзей и покровителей церкви. Сын этого князя Отомо Ёсимунэ отрекся от христианства и перешел на сторону ее противников — буддийских монахов.

Второе положение было, с одной стороны, продиктовано спецификой политической ситуации, а с другой — фактически демонстрировало отказ от каких бы то ни было притязаний на политическую власть в Японии. Общеизвестно, что религиозные интересы католической церкви были тесно связаны с политическими интересами португальской и испанской короны и являлись частью единой экспансионистской политики. Валиньяно же прямо предупреждает священников о недопустимости не только оказывать какую-либо военную помощь пусть даже и христианским даймё в междоусобных конфликтах, но даже помогать им советом, «потому что это противоречит основам нашей религии, и… способ, каким управляют в Японии, ее обычаи и нравы так сильно отличаются от правления христианских государей в Европе, что падре вряд ли смогут дать правильный совет, но легко могут впасть в заблуждение».

Принципиально новыми являются третий и четвертый принципы. Впервые за всю историю существования католической церкви европейским священникам предписывалось не только знать местные традиции, но и неукоснительно им следовать. И дело не только в том, что это являлось частью тонкой стратегии завоевания расположения и доверия японцев с целью их дальнейшего обращения в христианскую веру, но и в том, что, столкнувшись с отличной от европейской цивилизацией, европейцы впервые вынуждены были официально признать если не ее равнозначность, то хотя бы ее право претендовать на равнозначность. Они с удивлением обнаружили, что непохожесть и варварство — не одно и то же. Валиньяно писал в одной из своих работ:

«Различия в еде, одежде, ценностях, церемониях, языке, организации хозяйства, способе ведения переговоров, лечении больных и раненых, обучении и воспитании детей и во всем другом так сильны, что невозможно ни описать, ни понять их. Во всем этом не было бы ничего удивительного, если бы они [японцы] были такими же, как и другие варварские народы. Однако более всего достойно удивления то, что они предстают как очень достойные и культурные люди во всех сферах».

Более того, в качестве отдельного личного мнения в документах нередко высказывается мысль о превосходстве японцев над европейцами в некоторых сферах. Особенно часто с восхищением говорится о безукоризненной чистоте, соблюдаемой японцами буквально во всем. И не случайно одним из центральных требований, которые Валиньяно в рамках своей новой концепции предъявляет к падре, является соблюдение ими чистоты в быту и в приготовлении пищи.

Следствием признания прав японцев на собственную культуру является решение начать воспитание местного, японского духовенства. Начало этому было положено куратором в первый же приезд. Как уже говорилось, он основал ряд учебных заведений, куда принимались японские юноши.

С целью скорейшего претворения в жизнь принципов новой политики Валиньяно в 1580 году пишет трактат «Предупреждения и предостережения по поводу обычаев и нравов, принятых в Японии».[14] Фактически это свод правил поведения для священников. Он написан на португальском языке, и это не было случайностью — большинство миссионеров были португальцами.

Луис Фройс, отчасти выразивший и официальную точку зрения, так оценивает появление трактата:

«Оставил также падре и наставления по поводу того, каким образом мы должны относиться к обычаям и церемониям, и о том, как принято вести себя в этих землях. Вещь весьма нужная для самих японцев, чтобы знали они, как жить в наших домах и чтобы мы могли лучше с ними сосуществовать: потому как немаловажно, чтобы мы в их глазах были достойными уважения. Из-за того, что обычаи и церемонии этих земель так отличаются и даже противоположны принятым в Европе, у нас до сих пор не было предписаний насчет того, как мы должны себя вести в их отношении, были помимо определенного замешательства, вызванного этой ситуацией, и другие, нежелательные следствия нашего незнания их обычаев и традиций, провоцирующие некоторые разногласия во взглядах и ограничивающие плодотворность наших усилий. Все это — из-за противоречий в их и наших обычаях. Он распорядился, чтобы мы во всем придерживались присущего японцам и принятого в Японии образа действий. Для этого он изложил некоторые предостережения, с помощью которых мы должны будем ознакомиться с обычаями и манерами поведения. И благодаря им, а также правилам, которые он нам оставил, чтобы хранились в каждом нашем доме и каждом приходе, чтобы достичь единообразия, а также благодаря их изучению, возрастет во много раз сплоченность усилий среди нас и плоды, и почитание Святого закона среди японцев».[15]