Второе дыхание (СИ) - Шабанн Дора

Скосив глаза на циферблат наручных часов, впечатлилась: воскресенье, однако, уж наступило. Целых восемь часов назад. Кажется, я просыпалась около двух ночи, а уснула потом ближе к четырём, после совместных чая, очередного душа и бесконечных обнимашек с продолжением.

Пора бы мне встряхнуться, выплыть из эндорфинового марева и прийти в себя.

Муж спит, дети у свекрови, а на дворе — воскресенье. А воскресение у нас что? Это Леон и корзинки. А Леон что? Леону (и Поле) категорически не хватает смелости и решительности, или побуждающего «пинка для рывка». Как я могу пройти мимо двух страждущих трепетных сердец? Правильно — никак. Врождённая зловредность и приобретённое сострадание не дадут.

Но, если серьёзно, не надо нам с Лео пока встречаться. Оба в прошлый раз слишком откровенны были, души у обоих кровоточат. И нам будет просто-напросто неловко посмотреть друг другу в глаза. Ни к чему мне этот инстинктивный негатив. Ни с какой стороны. Я рассчитываю на долгосрочное сотрудничество с этой семейкой и Львёнок, в качестве курьера, очень даже меня устраивает. Значит, что? В эту несусветную рань едем причинять добро.

Через полчаса я звонила Поле в домофон:

— Открывай, Сова, медведь пришёл!

— Какие люди, да без охраны, — удивлённо зевая, протянула сестрица, но дверь тем не менее отворила. Хороший признак.

Втащив сначала в лифт, а потом уже в квартиру Поли три не тяжёлых, но объёмных пакета, довольно выдохнула и начала более оптимистично смотреть в будущее. Чужое.

— Короче, у меня там дым коромыслом, трэш и угар, а сроки поджимают, поэтому — I need help! Вот это всё добро надо отдать Леону сегодня. Он приезжает «утренним дилижансом», ближе к трём пополудни, как обычно. Если захотите выгулять молодёжь — они завсегда готовы. За полчаса Веру предупреди только, чтоб девчонки одеться успели, — всё это я тараторила, отступая к дверям лифта, в надежде, что сестра быстро не очухается, и свалить я, всё ж таки, успею.

В себя пришла младшая быстро, я только-только на кольцо вырулила.

— Ты что творишь, систер?! — вопль Полины Романовны, да в замкнутом пространстве авто, да через стереосистему, это, прямо скажем, не «ах», а «ох» моим бедным ушам и нервам.

— Всего лишь даю вам, баранам, шанс.

— Какой, на хрен, шанс? — ох, и громкая же у нас выросла деточка.

— Быть счастливыми. Последний, судя по всему. И помни, его родители знают, куда он пошёл, а по лесам нынче трупы не попрячешь, да и у нас на кладбище мест больше нет, — ехидно захихикав, я принудительно отправила сестру обдумывать неприятные для неё вещи — о том, что «что потопаешь, то и полопаешь», например. Или про «лежачий камень», это вот вообще наше любимое.

Сообщение Львёнку о том, что новые корзиночки, енотики и кошечки ждут его у Поли, улетело ещё из лифта.

Ну, теперь я для этих пугливых, но упёртых малолеток сделала всё, что могла.

Потому выключаем телефон, от греха.

До вечера тишина в эфире, я полагаю. И хотелось бы — до завтрашнего. Но, естественно, с нашим огромным и тревожным семейством — не судьба. Будем довольствоваться малым.

Время мне уже своей личной жизнью озаботиться. Как бы, муж вчера очень намекал. И ночью. И сегодня утром тоже. Три раза. Или больше?

Интересно, он уже проснулся? А, что меня дома нет — заметил?

Когда «Тигра» гордо вкатилась в открытые ворота, стало понятно, что ответ на оба вопроса «да». Артём, с телефоном у уха, метался по крыльцу. Волосы всклокочены, майка шиворот-навыворот надета, штаны от одного костюма, а куртка от другого. Супруг производил впечатление буйнопомешанного, так что я, на полном серьёзе, раздумывала, а стоит ли мне выходить из машины?

Артём этот вопрос решил практически мгновенно, лишь только двигатель затих. Я была принудительно извлечена из-за руля и унесена в дом на руках. Офигела прилично так. Всё же не пушинка, а он меня второй день на руках таскает.

Протопав в кроссовках в спальню и сгрузив меня на кровать, муж замотал моё тельце в мой же любимый мохнатый пледик и, сбросив, всё же, обувь, улёгся рядом. При этом притянул получившийся меховой кокон к себе обеими руками и, для верности, прижал ногой. Всё это он проделывал молча, только зубами скрежетал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Минут десять полежали в тишине. Я успела опечалиться, что несчастного Азу, которого Тём вчера просто вышвырнул из постели, сегодня, похоже, просто порвали в порыве гнева (или паники). Потом Артёма слегка отпустило и слова из него полились, как никогда до этого (вчера под одеялом — не считается):

— Бл*, Улька, чуть кондрашка не хватил, когда проснулся один. И дома никого. Телефон твой отключён. Чего я напридумывал за это время — ты абсолютно точно не хочешь знать!

— А чего психанул-то?

— Как чего? Ты же мне так и не ответила — берёшь меня любимым, ревнивым, временно безработным мужем или мне через год прибегать?

— Обалдел? Куда это ты на год намылился, а?

— Никуда я от тебя и раньше был, а теперь, тем более. Только ненадолго отвернулся, тут уже Львята какие-то трутся у ног моей жены. К лешему такую работу, из-за которой запросто можно без любимой женщины остаться.

— И без детей, — вредничая, добавила я. А что? Думал, я ему, кроме свободы, ещё и столько добродетели отвалю?

— И без детей! — покорно согласился супруг, по всему выходит, что по-прежнему законный и единственный.

— Хорошо, уговорил. Беру тебя заботливым, внимательным, любимым, ревнивым мужем. С регулярными свиданиями, обязательными встречами тет-а-тет, но без длительных одиночных командировок. Ещё раз такой апокалипсис я, пожалуй, не осилю.

— Нет, Конфетка, теперь все мои командировки или одним днём или с тобой. Хватит, наездился в одиночестве, здоровья, потом всю эту пургу разгребать, у меня нет.

— Мур-мур, — и носом так о плечо повозить. И посопеть, выдыхая тепло. Ну, и слезу вытереть.

Мы же справимся?

79. Артем. Август. Санкт-Петербург

Тревога. Смятение. Ужас. Злость.

Утро, в отличие от ночи, у него прямо задалось. До сих пор потряхивает от макушки до пяток, как вспомнит, что проснулся один.

Упустил. Прозевал. Лопух!

Как он, вообще, раньше умудрялся спать без жены? Вот, глаз да глаз за ней нужен. Опять куда-то унесло драгоценную. А ведь вроде договаривались же, что теперь вместе? Или это он разбежался, а Улька «ещё не решила и ей надо подумать»?

На хрен все эти думы. Они вместе. Были. Есть. Будут.

Уле нужна уверенность, она хочет фейерверк чувств, море эмоций, а главное — мечтает ощущать себя любимой. Он даст ей всё. Всё теперь для неё в первую очередь, потому что знает — без неё уж слишком холодно. Глухо. Пусто. Противно. И от себя, в том числе.

Пусть им по сорок, пусть они двадцать лет женаты. По фиг, кто что подумает и скажет.

Его Конфетка заслуживает самое лучшее, что может предложить современный мир.

И она это получит.

Но, для начала, её надо найти, догнать, присвоить. Окончательно и бесповоротно.

Вчера ему не до трекера было, так что сейчас один выход — звонить злоязыкой ехидной Полине.

— О, кого это лихим ветром в наш неспокойный город занесло, — приветствовала его свояченица.

— Поль, привет, не до острот. Уля у тебя?

— Была да умчала уже. Что ж ты так невнимательно за женой смотришь? Вечно она от тебя куда-то улетает на предельных скоростях, — давно ожидаемые камни полетели в огород прицельно. Залпами.

— Я, похоже, слишком много своему Сокровищу свободы предоставил, так получается? — хорошо, пора слегка урезонить родственницу.

— Артём, ты это брось! Жизнь последний год у Ули была ужасной, а прошедший месяц, так и вовсе, кошмар. Ты…

— Пока, Поль, спасибо, — слушать дальше не стал, ибо в медленно откатывающиеся ворота неспешно въезжала машина жены.

Попалась, птичка.

Дальше происходило всё то, что давно должно было у них случиться: снова мирились, высказывали претензии и требования (несравненная супруга), уговаривали, предлагали, обещали и задабривали (один, страстно желающий остаться мужем, умник).