Нейромант - Уильям Гибсон

— Зачем он убил ее?

Здоровый глаз Молли сфокусировался на лице 3–Джейн.

— Он не принимал ее концепцию развития нашей семьи. Это она заказала постройку наших искусственных разумов. Мама была визионерка. Мечтала о симбиозе между семьей и ИскИнами, чтобы деловые решения принимались сами собой, без нашего участия. Даже, пожалуй, все наши сознательные решения. Тессье–Эшпулы должны были стать бессмертными, роем, где каждый из нас был бы частью некоей большей сущности. Потрясающе. Я тебе прокручу ее записи, у меня их около тысячи часов. Но я маму никогда толком не понимала, а с ее смертью это направление было утрачено. Мы вообще утратили всякое направление. Зарылись внутрь самих себя. Теперь мы даже редко покидаем виллу. Я — исключение.

— Ты говоришь, что пыталась убить отца? Изменила программы работы морозильника?

3–Джейн кивнула.

— Я получала помощь. От призрака. Когда я была маленькая, я думала, что в ядрах живут духи. Голоса. Одним из них был Уинтермьют, это — «тьюринговский» код нашего бернского ИскИна. Кстати сказать, тобой управляет не весь этот мозг, а нечто вроде подпрограммы.

— Одним из них? А что, есть и другие?

— Другой. Но он давно со мной не разговаривал. Надоело, наверное. Я подозреваю, что оба они развились из определенных способностей, заложенных по маминым указаниям в исходную программу, но точно не знаю — мамочка была особой весьма скрытной. Вот. Выпей.

3–Джейн поднесла к губам Молли гибкую пластиковую тубу.

— Это вода. Много не пей.

— Ну как, лапочка? — раздался веселый голос Ривьеры. — Развлекаешься?

— Оставь нас одних, Питер.

— Играешь в доктора…

Неожиданно в десяти сантиметрах от носа Молли появилось ее собственное лицо. Безо всяких бинтов. На месте левой зеркальной линзы зияла наполненная кровью открытая глазница, из которой торчал длинный осколок серебристого пластика.

— Хидео, — сказала 3–Джейн, гладя Молли по животу, — если Питер не уберется отсюда, сделай ему больно. Иди, Питер, поплавай.

Видение исчезло.

В темноте перевязанного глаза светилось — 07:58:40.

— Он сказал, что ты знаешь код. Питер сказал. Этот код нужен Уинтермьюту.

Внезапно грудь Кейса ощутила легкую тяжесть латунного ключа.

— Да, знаю. — 3–Джейн убрала руку. — Я выучила его еще ребенком. Думаю, во сне… А может, он был где–то в этой тысяче часов маминого дневника. Но я думаю, Питер прав, убеждая меня не выдавать код. Если я верно понимаю, потом придется выяснять отношения с «Тьюрингами», а духи — народ капризный и ненадежный.

Кейс отключился.

— Ну что, странненькая девочка? — ухмыльнулся Финн с экрана старого «Сони».

Кейс пожал плечами. Он повернул голову и увидел, как по коридору возвращается Мэлком, с обрезом в руке. На лице растафари сияла улыбка, голова его качалась в такт неслышимому ритму. Из кармана безрукавки к ушам тянулись тонкие желтые проводки.

— Даб, — сказал Мэлком.

— Ты что, сбрендил? — поинтересовался Кейс.

— А какой вред, брат, что я послушаю? Вполне праведный даб.

— Ну–ка, ребятки, — вмешался Финн, — принимайте низкий старт. Сюда едет ваш транспорт. Я не обещаю множество роскошных трюков, вроде той картинки 8–Джина, на которую купился швейцар, но подбросить вас к логову 3–Джейн — за ради Бога.

Когда в конце коридора из–под бетонной арки вывернула автоматическая тележка, Кейс как раз отсоединял переходник. Скорее всего, именно на ней ехали те негры, но теперь их не было. «Браун», намертво вцепившийся в обивку сиденья, дружелюбно подмигивал единственным своим красным глазом.

— Ты, слуга, давай карету, а я сяду и поеду, — продекларировал Кейс.

20

Злость снова куда–то делась. Даже скучно как–то.

На тележке было тесно: Мэлком с обрезом на коленях плюс Кейс, прижимавший к груди деку и конструкта. Перегрузка сместила центр тяжести легонькой таратайки далеко вверх; неустойчивая, явно не предназначенная для быстрой езды, она все время норовила опрокинуться. Мэлкому приходилось наклоняться в сторону каждого огибаемого угла, что не составляло особых проблем при левых поворотах, так как Кейс сидел с противоположной стороны, но зато уж при правых растафари буквально размазывал его по скамейке.

Кейс абсолютно не понимал, где они находятся и куда едут. Все вроде бы и знакомое, но никогда не было полной уверенности, что именно этот участок коридора проходила Молли. Вдоль искривленной галереи тянулись ряды деревянных стендов с коллекциями, которых он определенно не видел: черепа каких–то крупных птиц, монеты, кованые серебряные маски. Шесть колес тележки катились по ковровым наслоениям совершенно бесшумно. Слышался только гул электромотора, да временами, когда Мэлком в очередной раз наваливался на Кейса, из поролоновых затычек растафари доносились слабые отзвуки сионского даба. Дека и конструкт вдавливали лежащий в кармане куртки сюрикен в бедро.

— У тебя есть часы? — поинтересовался Кейс.

Растафари отрицательно поболтал косичками:

— Ни к чему мерить время.

— О Боже, — простонал Кейс и закрыл глаза.

Быстра просеменив по ковровым залежам к темной обшарпанной двери, «браун» постучал по ней лапкой. Оставленная тележка громко затрещала, из ее вентиляционной решетки посыпались голубые искры. Они падали на ковер, Кейс почувствовал запах паленой шерсти.

— Сюда, что ли? — Мэлком оглядел дверь и щелкнул предохранителем.

— Можно подумать, я знаю больше твоего, — буркнул себе под нос Кейс.

«Браун» развернулся и начал лихорадочно мигать.

— Хочет, чтобы ты открыл дверь, — сказал Мэлком.

Кейс шагнул вперед и осторожно потрогал бронзовую ручку. На двери висела бронзовая табличка, такая старая, что надпись на ней почти стерлась и стала совершенно неразборчивой, скорее всего — давно и всеми забытое название какой–нибудь службы или фамилия служащего. Интересно, подбирали Тессье–Эшпулы каждый предмет обстановки «Блуждающего огонька» специально или купили все оптом на какой–нибудь европейской помойке, вроде «Метро Гологрэфикс», только гораздо больших размеров. Петли открываемой двери жалобно скрипнули, и тут же вперед рванулся Мэлком с обрезом у бедра.

— Книги, — сказал он.

Библиотека, те самые белые металлические стеллажи с бирками.

— Я знаю это место, — сказал Кейс, оглядываясь на тележку; от ковра тянулась струйка дыма.

— Поехали, — решил он. — Телега! Телега?

Тележка не реагировала. «Браун» дергал Кейса лапками за штанину, больно царапая лодыжку; очень хотелось пнуть эту железяку ногой.

— Чего тебе?

Крохотный робот шустро проскочил в открытую дверь. Кейс двинулся следом.

В библиотеке стоял еще один старый монитор «Сони». Подбежав к нему, «браун» замер, а затем стал пританцовывать.

— Уинтермьют?

На экране появились знакомые черты. Финн улыбнулся.

— Пора посмотреть, что там делается. — Глаза Финна щурились от сигаретного дыма. — Давай, подключайся.

Внезапно к Кейсу подбежал «браун» и, больно щипаясь через тонкую черную ткань, стал карабкаться по ноге.

— Вот же мать твою!

Кейс сбросил с себя механизм, и тот ударился о стену. Две конечности беспомощно задергались в воздухе.

— Что с этой тварью такое?

— Сгорела, — пояснил Финн. — Хрен с ней. Пустяки. Ты, главное, включайся.

Под экраном оказались четыре разъема, но только один подходил к адаптеру «Хитачи».

Кейс вошел в киберпространство.

И очутился в серой пустоте.

Никакой матрицы, никакой решетки. Никакого киберпространства.

Дека куда–то исчезла. Его пальцы…

И только на самом краю сознания ощущалось некое движение, что–то стремительно неслось к нему по глади бесконечного черного зеркала.

Рот свело в беззвучном крике.

Там, за изгибом пляжа, находился вроде бы город, но до него было далеко.

Он сидел, плотно обхватив руками колени, на корточках, посреди мокрого песка, и дрожал.

И даже потом, когда дрожь прекратилась, он не сменил позы и сидел так долго–долго. Город (а город ли это?) был низким и серым. Время от времени он исчезал за стеной тумана, поднимавшегося с моря. В какой–то момент Кейсу показалось, что и вовсе это не город, а только здание или даже развалины; оценить расстояние было невозможно. Песок был цвета почерневшего, но еще не совсем, серебра. Пляж состоял из песка, песок был влажный, джинсы на ягодицах были мокрыми от влажного песка… Он держал себя за колени и раскачивался, и пел песню без мелодии и слов.

Серебро неба отличалось от серебра песка. Тиба. Небо как в Тибе. Токийский залив? Он обернулся в надежде увидеть знакомую голограмму «Фудзи Электрик», или парящий над водой беспилотный вертолет, или хоть что–нибудь.

Позади него закричала чайка. Кейс поежился.

Поднимался ветер. Песчинки больно хлестали по щеке. Кейс уткнул лицо в колени и заплакал; собственный плач казался ему таким же далеким и незнакомым, как крик чайки. Горячая моча пропитала джинсы, капала на песок и быстро остывала на дующем с моря ветре. Слезы высохли, но от безудержных рыданий разболелось горло.