Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе - Виктор Иванович Козлов

император У-ди начинает новую серию войн, приведших к дальнейшему расширению территории империи и заметному усложнению ее этнического состава. Помимо древних китайцев, являвшихся политически и численно преобладавшим этносом, на территории Хань оказались различные группы населения, говорившие на сино-тибетских, аустро-азиатских, алтайских и даже индоевропейских языках.

С точки зрения этнического состава населения, всю территорию империи Хань можно разделить на три части. Первая — это «внутренние округа», находившиеся в пределах бывших царств III в. до н. э. и населенные древними китайцами. Вторая — «пограничные округа», основанные на вновь присоединенных землях; в результате целенаправленных переселений эти районы также имели значительное древнекитайское население, однако здесь проживали также и некитайские этнические группы. Наконец, третья часть территории империи Хань — иноэтнические образования, признавшие вассальную зависимость от империи и практически не имевшие древнекитайского населения (если не считать солдат расквартированных там воинских частей) Соответственно не был идентичным и характер этнических сдвигов, происходивших в различных частях империи Хань.

Совпадение этнических и политических границ в империи Александра Македонского было нарушено в результате восточных походов, приведших к подчинению его власти многих государств Азии. И в этом случае завоевательные войны привели к созданию полиэтнического образования, в котором соотношение политических и этнических границ оказалось иным чем не сколькими столетиями до этого: в рамках единого государства было объединено теперь несколько разнородных по своему происхождению этносов и этнических групп. В какой же мере империи циньского Шихуана (а также ханьского У-ди) и Александра Македонского можно считать этнополитическими общностями?

С.И. Брук и Н.Н. Чебоксаров полагают, что «эти общности не были характерны для завоевательных империй, народы которых были объединены только тем, что управлялись из одного центра, но не взаимодействовали повседневно в социально-экономической и культурной областях»[441]. Однако положение о том, что империи с полиэтническим составом населения, возникшие в результате завоеваний, не могут рассматриваться в качестве метаэтнических общностей (т. е. общностей, представляющих собой «совокупность этносов», причем «эти общности находятся в состоянии перехода, изменения состояния»)[442], не является бесспорным.

Сам по себе факт создания таких империй в результате завоевания не может быть аргументом против признания их этнополитическими общностями. Правда, в 346 г. до н. э. Исократ говорил, обращаясь к Филиппу: «Не удивляйся, что на протяжении всей своей речи я пытался склонить тебя к оказанию услуг эллинам, к кротости и человеколюбию… Ведь это гораздо лучше, чем силой захватывать множество эллинских государств»[443]. Три десятка лет спустя, в 317 г. до н. э. Мэнцзы на вопрос о том, кто сможет объединить Поднебесную, воскликнул: «Тот, кто не испытывает удовольствия в убийстве людей!»[444] Однако надежды этих двух философов на то, что объединение их стран возможно без применения силы оружия, посредством проявления человеколюбия и гуманности, оказались утопией. Империи Филиппа и Цинь Шихуана были созданы не кротостью и человечностью, а насилием и жестокостью. Методы, к которым прибегали правители Цинь, для осуществления своей конечной цели, выделялись исключительной бесчеловечностью даже на фоне того времени, когда грубая сила была главным аргументом в борьбе за власть. Так, по свидетельству Сыма Цяня, в 266 г. до н. э., после сражения при Чанпине циньцы закопали живьем около 400 тыс. воинов Чжао, попавших к ним в плен; в 225 г. до н. э. одержать верх над царством Вэй циньским полководцам удалось лишь после того, как они приказали разрушить дамбы на Хуанхэ и воды реки затопили столицу Далян и т. д. Древняя история человечества вообще не знает империй, которые возникали бы без жестокости и насилия. И тем не менее, появление любого централизованного государства с населением, разнородным по своему этническому составу, существенно влияло на этнические судьбы народов, оказавшихся в их границах. Ни эллинистические государства, ни империи Цинь и Хань не были в этом отношении исключением.

Древнекитайские авторы, стремившиеся дать характеристику тому, что мы назвали бы этническими процессами современной им эпохи, подчеркивали влияние, оказываемое древними китайцами на иноэтнические группы населения империи Хань. «Во времена Чжоу, — писал, например, в I в. до н. э. философ Ван Чун, — жители округов Ба, Шу, Юэси, Юлинь, Жинань, Ляодун и Лэлан ходили непричесанными или заплетали волосы в косички; ныне они носят [древнекитайские] головные уборы. Во времена Чжоу они общались [с жителями Срединных царств] через переводчиков; ныне они наизусть цитируют [древнекитайские классические книги] „Шицзин“ и „Шаншу“…»[445]

Такая оценка этнического развития населения империи Хань страдает односторонностью. Взаимодействие древних китайцев и их соседей не ограничивалось культурным влиянием «хуася». Хозяйственный уклад и многие черты культуры древних китайцев существенно изменились за эти столетия под влиянием тех этнических групп, которые находились с ними в постоянных контактах. Этот процесс был особенно заметным в «пограничных округах». Археологические данные позволяют проследить, как древнекитайское население в южных районах империи Хань постепенно перенимает у аборигенов тех мест отдельные элементы их материальной культуры (например, технику строительства свайных домов, ранее древним китайцам совершенно неизвестных). Показательно, что конфуцианец Бань Гу, давая в I в. до н. э. характеристику основных региональных подразделений древнекитайского этноса, вынужден был признать, что специфика культуры некоторых из них сложилась под непосредственным воздействием «варваров»[446].

Взаимовлиянием эллинской культуры с традициями местного населения были отмечены и сложные этнические процессы на территории империи Александра, а позднее — в государствах диадохов. Исследование открытых в Дуре эпиграфических памятников показывает, что, например, личные имена в надписях — греческие, однако там немало было семей, в которых братья носили греческие имена, а сестры — азиатские. Это можно объяснить тем, что греческие переселенцы женились на местных женщинах и сыновья их по обычаю получали имена на языке отца, а дочери — на языке матери[447]. Для населения селевкидских городов также характерно появление двойных имен — греческих и местных, заимствование элементов обычаев и одежды[448]. Оказывая воздействие на местное население, не оставался без изменений и сам по себе греческий язык он, в частности, менял формы своей грамматики. Надпись на могиле Антиоха I, царя Каммагены, например, написана цветистым греческим слогом, но употребление артикля не соответствует классическим правилам[449]. Эллинизированные общества Азии стали ареной трансформации многих аспектов греческой культуры. Жившие в Египте греки принимали египетскую религию и обычаи, вплоть до бальзамирования покойников[450]. Как было убедительно показано Г.А. Кошеленко, восстание греков в Бактрии и Согдиане в 323 г. до н. э. было вызвано тем, что, говоря словами Диодора, они «страстно желали греческого образа жизни»[451]; однако со временем само понятие «греческий» начинает менять свое содержание. Красноречивым свидетельством результатов, к которым приводили ассимиляционные процессы на территории эллинистических государств, может служить упоминание в одном