Пьющие ветер - Буис Франк

Он вернулся к себе и поднялся в комнату номер тридцать два, чтобы обдумать последовательность предстоящих событий. Выиграть время, чтобы восстановить контроль над ситуацией. И согласился принять забастовщиков на следующее утро на теплоэлектростанции.

Опираясь на край фонтана, Эли стоял под защитой генерала. Железным наконечником костыля он старательно что-то писал на воде, выводил вымученные буквы, наклонив голову вперед так, что его щеки исчезли под густыми седыми волосами, которые он стриг только раз в год, так что виден был лишь крючковатый нос, похожий на нарост на голой скале. Он не обращал внимания на солнце, лучи которого жгли ему спину, шею и затылок. Уже несколько дней колющая боль пронзала бедро, доходя до низа живота. Он никому не рассказывал об этом, ничего не показывал, прятался, когда боль становилась слишком сильной. Он поклялся себе, что ни один врач больше никогда к нему не прикоснется.

Он скрипел зубами, набивая трубку табаком, смешанным с травами, которые помогали облегчить боль, насколько это было возможно. Зажег спичку, поджег табак и сделал длинную затяжку. Прошло несколько минут, и он перестал думать о костях, теле и мышцах. На поверхности воды проступило изображение — молодое лицо в прозрачном овале, закрепленном на надгробии. Это была его жена Лина, у нее появилось тело, которое он так когда-то желал, которое так долго было покрыто землей и травой. Он откинул голову, умоляя солнце заставить изображение исчезнуть.

— Я тебе не мешаю?

Эли чуть заметно благодарно улыбнулся, почти детской улыбкой, которую скрывала борода.

— Ну что ты, — сказал он, с нежностью глядя на внучку.

— Прости, что я так долго не приходила.

— Главное, что ты здесь.

— Как у тебя дела?

— Получше.

Мабель положила руку на исхудавшее плечо старика.

— Пойдем прогуляемся, — сказала она.

— Хорошая мысль, уже почти время обедать, я тебя приглашаю.

— Куда?

— Домой, конечно!

Наступило долгое молчание. Мабель отдернула руку. Генерал в фонтане все еще храбро сражался с врагом.

— Это не очень хорошая мысль, — сказала она, чуть помедлив.

— А я считаю, что лучшей мысли у меня еще не было.

Мабель села рядом с дедом.

— Я не очень хочу туда возвращаться, и я не думаю, что они будут рады меня видеть.

— Твоя мать все еще читает разную чепуху, но она прошла долгий путь с тех пор, как ты уехала. А твой отец не такой. Знаешь, мужчины часто говорят о том, что у них на уме, слишком поздно или вообще не говорят, а иногда даже не понимают этого. Твой отец, например, вообще не знает, как это делается... не больше, чем кто-либо другой.

Мабель задумчиво смотрела на небо.

— Я не уверена, что могу их простить.

— А никто и не говорит, что их нужно прощать, и, кроме того, подумай о братьях, они будут очень рады снова увидеть тебя.

Мабель представила себе улыбку Люка, но тут же помрачнела.

— Ты и правда думаешь, что они могут измениться?

— Конечно, нет.

— В чем же тогда смысл?

— Им не нужно меняться, потому что они оба знают, что были неправы... Им просто нужно найти слова, чтобы признать это, а без тебя они не смогут этого сделать.

— Ты хочешь сказать, что у меня нет выбора.

— Выбор есть, но я просто говорю, что так будет лучше для всех.

Группа человек из десяти шла через площадь, все размахивали руками. Они были во фланелевых штанах и чистых рубашках и отбрасывали гладкие тени. Эли с удивлением смотрел, как эти люди проходят мимо, ожидая, когда они уйдут.

— Странно, они обычно не здороваются со мной... Кроме того, сейчас не тот день и не тот час, чтобы разгуливать в такой одежде.

— Ты не в курсе?

— Не в курсе чего?

— Рабочие решили бастовать.

Эли ударил рукой по воде.

— Черт возьми, забастовка, ничего себе!

— Решили вчера вечером в «Адмирале». Папа ничего тебе не сказал, когда вернулся домой?

— Нет.

— Но он был там, он даже один из лидеров — вместе с Гоббо, это бывший моряк, и есть еще некий Лаз...

— Твой отец возглавляет бастующих, да разве может такое быть?

— Его этот моряк за собой и потянул.

— А остальные ничего не сказали?

— Моряк не оставил им выбора, его все слушаются.

Эли посмотрел на северо-восточный угол пустой площади, где исчезли мужчины.

— Теперь ясно, почему они со мной поздоровались. — Опираясь на костыли, он встал. — Можешь рассказать мне все подробности по дороге, ты же знаешь, что твоя мать подает обед в одно и то же время, и не позже.

Прошли сильные дожди, и тропинка стала похожа на шелушащуюся от солнца кожу. Старик сосредоточился на ходьбе. Действие трав, смешанных с табаком, ослабевало. Один костыль часто проваливался в колею, и Эли морщился, опираясь на второй, чтобы не упасть и чтобы боль в культе была не такой острой. Мабель шла рядом на случай, если он споткнется. Она рассказала ему все, что знала. Эли не задавал вопросов. Чем ближе они подходили к дому, тем больше Мабель думала о том, что сейчас произойдет, и о наихудшем варианте развития событий. Вскоре она замедлила шаг, чтобы пропустить деда вперед. Он подошел к воротам и остановился, чтобы перевести дух, и подождал Мабель.

— Иди первой, — сказал он, мотнув головой в сторону входа.

— Лучше ты.

— Нет, моя дорогая, иначе подарок окажется не таким прекрасным.

— Я не уверена, что это подарок для них; и что я должна им сказать?

— Здравствуйте.

Мабель улыбнулась. Отступать уже было поздно.

Она толкнула калитку, пересекла пространство, отделявшее ее от крыльца, и поднялась по ступенькам. На мгновение замешкалась перед дверью, затем подняла руку, чтобы постучать.

— Насколько я знаю, никто не стучит, чтобы попасть в собственный дом, — сказал Эли, который шел за ней.

Мабель осторожно повернула ручку, толкнула дверь и вошла. Много времени спустя она попытается восстановить всю сцену, упорядочить все увиденное. После минутного изумления, вызванного появлением дочери, Марта посмотрела вверх, затем подошла к серванту, словно вспомнив о чем-то важном, открыла его, взяла тарелку, столовые приборы и стакан и поставила их между Люком и Марком, которые немного пододвинулись. Братья были в восторге, это читалось на их лицах, но лишь Люк не мог сдержать эмоций. Он нашел стул и поставил его рядом с собой. Эли занял свое место в конце стола, испытывая облегчение оттого, что наконец-то можно присесть. Мартин проследил за ним взглядом и смотрел на него, пока Мабель устраивалась между братьями.

— А что, мне же еще можно время от времени приводить гостей, — обратился к зятю старик.

Мартин повернулся к жене.

— Я и не возражаю, — сказал он.

Марта кивнула:

— Ну тогда давайте обедать.

— Я голоден, — сказал Люк, беря кувшин с водой.

Он налил воды в стакан сестры.

Марта положила на каждую тарелку по порции тушеного кролика и картофеля, и все принялись за еду. Никто больше не говорил. Потом Эли поковырял вилкой в зубах, чтобы убрать полоску волокнистой плоти, а затем сказал:

— Я слышал, идет забастовка.

Мартин не отреагировал.

— У входа в каменоломни проезд завалили, сегодня никто не смог работать, — сказал Марк.

— А на электростанции?

Мартин казался бесстрастным. Он закончил жевать и только потом ответил:

— Самый минимум делаем.

Старик стукнул ручкой вилки по столу.

— Я считаю, что это чушь собачья, — сказал он.

— Забастовка?

— Нет, я имею в виду минимальное обслуживание. Было бы хорошо, если бы все некоторое время пожили в темноте.

— Это не от меня зависит.

— Но, похоже, ты не самый последний человек в этой истории, — лукаво заметил Эли.

Мартин посмотрел на дочь, и в его глазах не было ни малейшего упрека. Эли поднес кусок мяса ко рту и начал медленно жевать: