Пьющие ветер - Буис Франк

— Я не понимаю, почему это так вас беспокоит.

— Связаться с Даблом и Снейком — значит, связаться с Джойсом, а это не очень хорошо для бизнеса.

— Я не заметила, чтобы сегодня здесь было меньше людей.

— Неизвестно, как все обернется, а я не люблю, когда в жизни что-то меняется.

— Это все, что вы хотели мне сказать?

Роби на мгновение замолчал, пристально глядя на Мабель.

— Это все, да... пока.

В последующие дни весь город стал перешептываться. То, о чем его жители думали, сидя у себя дома, вышло на поверхность, сначала в сердце леса, в альковах, в подвалах, где люди встречались тайно. Гигант, считавшийся непобедимым, был сражен мстителем, инкогнито, удивительным существом, явно сверхчеловеком, который противостоял самому Джойсу. Вид трупа, плавающего в реке, разрушил все принятые ранее формы рабства. Приходило постепенное осознание того, что прежде дремало где-то в подкорке, что-то начало клокотать внутри, это что-то было всегда, это что-то также существовало в их родителях, в их предках. Люди робко поднимались с колен, утешая друг друга, обретая новое чувство собственного достоинства, как птенцы, что пробуют летать.

Сообщество росло, самоорганизовывалось. Взаимные обиды превратились в общий сдержанный гнев, это будоражило людей, они были готовы бороться за свои права. В конце концов пришло осознание того, что восстание — это единственный способ вновь не родиться мертвецом. Никто не вспомнил уроки истории, которые учат, что бесполезно сжигать идола, чтобы поставить на его место копию, что все идолы ненавистны, что жертвы легко превращаются в палачей, не испытывая ни малейших угрызений совести. Люди не хотели оглядываться назад. Их заботил только настоящий момент, которой, быть может, обернется победой. Произносились громкие слова: «борьба» и «сопротивление», слова, которые все еще были у людей на устах с прошлой войны. Чем больше они говорили, тем увереннее становились, но все равно оставались скрытными, терзались сомнениями, а страх витал вокруг, как пьянящий аромат. Рождались новые мысли, а потом их стали записывать, облекать в форму, чтобы воплотить в манифест. Появились требования, а также средства для их удовлетворения. Были заложены основы профсоюза. Сообщество протестующих неуклонно росло. Они постоянно тайно собирались и чувствовали себя все сильнее и сильнее. Страх исчезал по мере того, как люди произносили важные речи. Они почти забыли о Линче и его авторитете. Главное было не ошибиться в противнике. Люди думали, что игру можно выиграть, если они будут едины и достаточно многочисленны. Вскоре их стало больше, и когда наконец встал вопрос о том, кто найдет в себе силы и мужество, необходимые для того, чтобы поднять восстание, стало ясно, что нужен лидер, харизматичный вождь, который поведет за собой все стадо.

Они искали в своих рядах такого человека, но не находили. Люди размышляли. Произнесли одно имя, потом повторили и на нем и остановились.

Как будто иначе и быть не могло. Но человек, отзывающийся на это имя, был не их роду и племени.

Их было не менее сотни, они шли через площадь. Многие держали в руках музыкальные инструменты, струнные или духовые. Молчаливые музыканты, составляющие теперь большой оркестр, — те, кто раньше репетировал в одиночку или небольшими группами. Они двигались со всей серьезностью, шагали нестройно, но в одном темпе, как солдаты с оружием в руках, идущие на передовую, не зная, что они там увидят и что такое эта передовая на самом деле. Те, кого всегда устраивало положение дел, шли вперед к какому-то немыслимому ранее идеалу, те, кто всегда ходил небольшими группами, теперь шли тесным строем. Геометрия бойцов. Они шли решительно, они поддерживали друг друга, то было настоящим мужеством, которое заставляет верить, что всегда есть на кого положиться, даже не задумываясь о том, что этот кто-то — только ты сам.

Женщины смотрели из окон, как они проходят мимо. Будущие герои еще до первого боя оказались втянуты в войну, которая была объявлена столько лет назад; разве они думали когда-нибудь, что осмелятся на такое. Чувствуя, что за ними наблюдают, они не отнекивались от будущей славы, которую им пророчили. Не смотрели они и на статую генерала, не обращали больше внимания на этого древнего воина, плечи которого были покрыты коркой из засохшего помета, на этого доблестного солдата в лохмотьях, закрепленных четырьмя ржавыми болтами; его вытянутая вперед сабля была направлена в противоположную сторону от их собственного пути. Они собирались встретиться со своим вождем, они знали, где его найти. Они договорились о том, что именно он поможет им стать героями, именно он сделает из их группы настоящее войско.

Они пошли медленнее из-за человека с кларнетом, который выдул первую ноту, и зазвучала мелодия, музыка, которую играют, чтобы войны казались не такими ужасными. Инструменты зазвучали в унисон. Вскоре группа покинула площадь. По мере того как они проходили по улицам, все больше мужчин присоединялось к ним, их привлекла музыка. Потом появились слова, и они слились в песню, которую на улицах пели хором. Они пели, чтобы убедить себя в собственной силе, чтобы выйти из вечного оцепенения.

Они подошли к «Адмиралу». Голоса стихли, и инструменты один за другим замолкли, мелодия потухла, как пламя, лишенное кислорода. Человек с кларнетом, которого все звали Лаз, вошел в бар первым, и немногочисленные завсегдатаи недоуменно переглянулись. Он сел за стол и положил на него кларнет, который напоминал шею высовывающегося из мутной воды баклана с тонким клювом; вокруг витал сигаретный дым. Остальные мужчины последовали за ним. Некоторые сели рядом с Лазом, другие расположились за соседними столиками. Они заказали пиво. Говорили тихо, перешептывались, кивали друг другу и бросали довольно красноречивые взгляды в глубину зала. Линч сидел за первым столиком, прямо напротив выходящего на улицу большого окна. Через некоторое время никто уже не обращал внимания ни на него самого, ни на то, что под столиком он прятал оружие.

Лаз допил свое пиво, затем встал, и те, кто сидел за его столом, тоже поднялись. Он медленно направился в глубину зала. Когда он проходил мимо мужчин, те вставали и стояли, как вколоченные в пол гвозди, и это было прекрасное зрелище: даже Линч поднялся, чисто рефлекторно, и тут же сел обратно. Лаз шел, и люди вокруг него еле сдерживали эмоции. Подойдя к Гоббо, он оглядел бар, чтобы расхрабриться. Чтобы выполнить возложенную на него миссию, стать тем, кого наверняка навсегда запомнят. Никто из мужчин не опустил взгляда. Некоторые держали стаканы обеими руками, как свечу. Эта сцена напоминала конец религиозной процессии, люди доверились этому человеку, хотя еще не знали, согласится ли он принять их предложение, не говоря уже о том, достойны ли они его согласия. В баре было необычно тихо, изредка раздавался скрип зажигалок. Все девушки стояли, прижавшись к перилам, как будто смотрели представление, как будто были вне игры и принимали в ней участие лишь в качестве зрителей. Лаз быстро сел между Гоббо и Мартином. Наступила тишина.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил Гоббо через мгновение, не отрывая глаз от своего пустого стакана.

Лаз прочистил горло и заговорил тихо, чтобы не услышал Линч:

— Мы решили попросить Джойса улучшить условия нашего труда.

— А мне какое дело, и хватит шептать, — громко ответил Гоббо.

— Мы хотим, чтобы ты нам помог.

— С какой стати? Это ваши требования, а не мои. — Гоббо поднял голову и уставился на мужчин, толпящихся у стола, затем остановил взгляд на Лазе. — Похоже, вы и сами можете справиться, — заметил он.

— Мы знаем, что ты перед Джойсом не отступишь.

— Кто это тебе сказал?

— После всего, через что ты прошел, всего, что ты нам рассказывал, не думаю, что отступишь... а мы в этой дыре всю жизнь прожили.

Гоббо посмотрел на Мартина.