Забытый сад - Кейт Мортон

Позже, через много лет, когда мать Лайнуса, по мнению Аделины старая ведьма, лежала и умирала, перед смертью она поведала причину, по которой выбрала Аделину в протеже дочери.

— Я искала самую серую мышку на свете, лучше всего набожную, в надежде, что часть ее качеств перейдет к Джорджиане. Я и не подозревала, что моя редкая птичка упорхнет, а мышка займет ее место. Вероятно, я должна тебя поздравить. В конце концов, ты победила, не так ли, леди Мунтраше?

Именно так. Имея скромные исходные данные, Аделина упорным трудом и решимостью возвысилась в свете больше, чем ее родители могли бы предположить, отпуская дочь в чужую деревню в Корнуолле.

И она продолжала трудиться, даже выйдя замуж и возвысившись до статуса леди Мунтраше. Она правила твердой рукой, и сколько бы ни бросали грязи, ничто не прилипало к ее семье, к ее замечательному дому. Так будет и впредь. Дочь Джорджианы здесь, ничего не поделаешь. Задача Аделины — проследить, чтобы жизнь в Чёренгорб-мэнор продолжалась своим чередом.

Надо лишь избавиться от мелочного страха, что с приездом Элизы в Чёренгорб ее дочь Роза что-то утратит…

Аделина отогнала дурные предчувствия, продолжавшие терзать ее изнутри, и сосредоточилась на том, чтобы вернуть самообладание. Она всегда была особенно чувствительна ко всему, что касалось Розы, — как и все родители, у которых хрупкий ребенок. Рядом поскуливал пес Макленнан. Ему тоже весь день было не по себе. Аделина опустила руку и погладила шишковатую голову.

— Шшш, — сказала она. — Все будет хорошо. — Она почесала его выпуклые брови. — Я позабочусь об этом.

Бояться нечего. Какую опасность для Аделины и ее семьи может представлять эта чужая тощая девчонка с обрезанными волосами и землистой от нищенской лондонской жизни кожей? Достаточно лишь взгляда, брошенного на Элизу, чтобы увидеть: она, слава богу, не Джорджиана. Что ж, возможно, Аделина взволнована вовсе не от страха, а от облегчения. Ведь она встретилась со своими худшими опасениями и развеяла их. Приезд Элизы стал дополнительным утешением, уверенностью, что Джорджиана и вправду умерла и никогда не вернется. От нее осталась лишь маленькая бродяжка, без особой силы ее матери — силы подчинять людей своей воле, ничего не делая для этого. Открылась дверь, позволив сквозняку разворошить огонь.

— Обед подан, мадам.

Ах как Аделина презирала Томаса, презирала их всех! Несмотря на их «да, мадам» и «нет, мадам», «обед подан, мадам», она прекрасно знала, что они на самом деле о ней думают, что они всегда о ней думали.

— Хозяин? — спросила Аделина самым холодным и властным голосом.

— Лорд Мунтраше уже вышел из своей комнаты, мадам.

Мерзкая темная комната, ну конечно, вот где он. Она услышала шорох колес его кареты по подъездной дорожке, когда терпеливо пила чай с доктором Мэтьюсом, и насторожилась в ожидании характерных шагов мужа в вестибюле — тяжелый, легкий, тяжелый, легкий, — но нет. Могла бы догадаться, что он отправился прямиком в свою дьявольскую темную комнату.

Томас продолжал наблюдать за ней, и Аделина «натянула решимость на колки».[25] Лучше пострадать от когтей самого Люцифера, чем позволить Томасу насладиться зрелищем супружеских разногласий.

— Иди, — велела она, взмахнув рукой. — И лично проследи, чтобы сапоги хозяина отчистили от отвратительной шотландской грязи.

Лайнус уже сидел, когда Аделина подошла к столу. Он ел суп и не поднял глаз, когда она появилась, — слишком увлекся черно-белыми отпечатками, которые были разложены на конце длинного стола: мох, бабочки и кирпичи, трофеи последнего путешествия.

При виде мужа к голове Аделины прилила кровь. Что сказали бы люди, если бы увидели в Чёренгорбе подобное поведение за обеденным столом? Она покосилась на Томаса и лакея, оба таращились на дальнюю стену. Но слуги не могли провести Аделину, она знала, что за их ледяными лицами кипит работа: судят, примечают, чтобы поведать коллегам из других домов о падении нравов в Чёренгорб-мэнор.

Аделина чопорно села на свое место и подождала, пока лакей поставит суп. Она немного попробовала, обожгла язык, посмотрела на Лайнуса: склонив голову, тот продолжал изучение фотографических отпечатков. Волосы на его макушке редели. Словно воробушек, он старательно уложил первые жалкие травинки в новое гнездо.

— Девочка приехала? — спросил он, не поднимая глаз.

Аделина словно почувствовала легкий укол: гадкая девчонка.

— Приехала.

— Ты ее видела?

— Конечно. Она разместилась наверху.

Лайнус поднял наконец-то голову, сделал глоток вина, следом еще один.

— И она… Она похожа?..

— Нет. — Голос Аделины был ледяным. — Нет, не похожа.

Леди Мунтраше крепко сжала кулаки на коленях.

Лайнус коротко выдохнул, отломил кусок хлеба и начал есть. Он заговорил с полным ртом, несомненно, лишь бы ее позлить.

— Мэнселл то же самое сказал.

Если кого и стоило винить за приезд девчонки, так это Генри Мэнселла. Лайнус мог желать возвращения Джорджианы, но именно Мэнселл питал его надежду годами. Сынок, владелец аккуратных усиков и пенсне, брал у Лайнуса деньги и присылал ему частые отчеты. Каждый вечер Аделина молилась, чтобы Мэнселл потерпел неудачу, чтобы Джорджиана не вернулась, чтобы Лайнус сумел отпустить ее.

— Поездка прошла хорошо? — спросила Аделина.

Нет ответа. Его глаза снова впились в отпечатки. Гордость уберегла Аделину от очередного косого взгляда на Томаса. Она придала своим чертам выражение спокойной, невозмутимой удовлетворенности и попыталась съесть еще одну ложку супа, уже немного остывшего. Неприятие Лайнусом Аделины — это одно, он начал ускользать от не вскоре после бракосочетания, но полное отречение от Розы — совсем другое. Она его ребенок, кровь Лайнуса течет в ее жилах, кровь его благородной семьи. Аделина не могла постичь, откуда в нем такое равнодушие.

— Сегодня снова приходил доктор Мэтьюс, — сказал она. — Очередная инфекция.

Лайнус поднял глаза, которые заволокла знакомая пелена отрешенности, и откусил еще хлеба.

— Слава богу, ничего серьезного, — продолжила Аделина, воодушевленная его взглядом. — Можно не бояться самого страшного.

Лайнус проглотил хлеб.

— Я завтра еду во Францию, — невыразительно сообщил он. — В Нотр-Дам есть ворота…

Он не договорил, не чувствуя обязательств более подробно докладывать Аделине о своих передвижениях.

Леди Мунтраше чуть изогнула левую бровь, непроизвольно, но заметила это и вернула лицу спокойное выражение.

— Прелестно, — сообщила она, вновь растягивая губы в тонкой улыбке. Словно из ниоткуда возник образ Лайнуса в лодке, его камера направлена на фигуру в белом. Аделина поежилась. — С нетерпением жду твоего возвращения, хочу взглянуть на снимки.

Глава 27

Тредженна, Корнуолл, 1975 год

Вот и она, черная скала из рассказа Уильяма Мартина. С вершины утеса Нелл смотрела, как белая морская пена бурлит у подножия скалы, прежде чем устремиться в пещеру и отхлынуть с океанской волной. Несложно было представить бухту сценой для сокрушительных штормов, гибели кораблей и полуночных рейдов контрабандистов.

Вдоль вершины утеса выстроились деревья, загораживая вид на усадьбу Чёренгорб, дом матери Нелл.

Она засунула руки глубже в карманы куртки. Ветер здесь был жесток, и ей приходилось изо всех сил удерживать равновесие. Шея у Нелл затекла, а щеки одновременно горели от растирания и мерзли от ветра. Она повернулась, чтобы спуститься с края утеса по тропе из примятой травы. Дорога туда не доходила, даже тропа была узкой. Нелл шла осторожно: ее колено опухло и посинело после весьма опрометчивого визита в поместье Чёренгорб днем раньше. Она пришла, чтобы оставить письмо, в котором говорилось, что она — торговец антиквариатом из Австралии и просит позволения осмотреть дом в любое время, удобное его владельцам. Но когда она стояла у высоких металлических ворот, кто-то словно вселился в нее, в каждой клеточке тела возникла потребность, не менее острая, чем потребность дышать. В следующее мгновение Нелл отбросила всяческое достоинство и принялась отнюдь не изящно карабкаться на ворота, отыскивая опоры для ног среди декоративных металлических завитушек.

Нелепое поведение для женщины ее лет, но так уж вышло. Было невыносимо стоять совсем рядом с фамильным домом, местом своего рождения, и не иметь права даже взглянуть на него. К сожалению, сноровка Нелл не шла ни в какое сравнение с ее упорством. Нелл была равно смущена и благодарна, когда рядом неожиданно появилась Джулия Беннет. К счастью, новая хозяйка Чёренгорба приняла объяснение нежданной гостьи и пригласила ее войти.

Нелл странно себя почувствовала, когда заглянула в дом. Странно, но не так, как сама ожидала. Она лишилась дара речи от предвкушения. Нелл прошла через вестибюль, поднялась по лестнице, заглянула в дверные проемы, без конца повторяя себе: твоя мать сидела здесь, твоя мать ходила здесь, твоя мать любила здесь. Нелл ждала, что масштаб происходящего захватит ее, ждала, что некая волна узнавания покатится от стен, обрушится на нее и глубинная часть ее личности поймет — она дома. Но подобное ощущение так и не появилось. Увы, глупо было ждать, конечно же, и совсем не свойственно Нелл. Даже самый прагматичный человек становится временами жертвой томления по чему-то большему. По крайней мере, теперь она может добавить красок тем воспоминаниям, которые пытается восстановить. Теперь воображаемые беседы будут происходить в реальных комнатах.