Родина – за нами! - Дмитрий Юрьевич Манасыпов

не два десятка лет, не давала видеть людям творящиеся под самым носом страшные вещи. Шли рапорты, подаваемых казачьими и гусарскими разъездами, ходившими в сторону врага для разведки. Уходили они практически в никуда. Никто из генералов армии не обращал внимания на сёла, в которых не осталось ни одного человека.

На обозы, пропадавшие бесследно. На омуты, набитые как кадушки телами, почти полностью обескровленными. На разодранные в клочья останки, развешанные порой по осинам, одиноко стоявшим на глухих лесных перекрёстках. На танцы мёртвых, тёмными ночами среди осквернённых могил сельских и деревенских погостов. На мелькавших за арьергардами войск, только начавших своё наступление, непонятных личностей, передвигавшихся зачастую только ночью. На церквушки, часовенки и небольшие храмы, которые порой находили с иконами, болтающимися вниз головами, с церковной парчой, измазанной в лучшем случае нечистотами. На алтари, в которых на стенах засыхали красно-коричневые надписи на неизвестных языках, давно и прочно забытых. Не до того было обладателям высоких треуголок с плюмажами, гнавших перед собой недобитые до конца многотысячные орды. Война на дворе, читалось в их глазах, строго и требовательно обращённых на отважных и лихих партизанских вожаков. Не дело рассказывать бабкины сказки и чертей с упырями по всем тёмным углам искать.

Но зато было дело до всех этих непотребств тем, кто шёл за армией. Только начавшим свою историю частям, которые чуть позже государь-император передаст в ведение графу фон Бенкендорфу. Им было дело до всего, что отличалось от нормальной жизни, пусть даже и сведённой с ума огнём войны. Уже после того, как одышливого и полного корсиканца отправили на остров, на сукно стола Александра Павловича Романова лёг доклад. В папке изрядной толщины, коротко изложили всё, никак не вписывающееся в рамки человеческого восприятия. Чуть позже при особой канцелярии появилась новая служба, не входившая в подчинение никому, кроме монарха.

Особый комитет по надзору за не-людьми просуществовал вплоть до Великой Октябрьской, так и не канув в лету в кровавом вихре, закрутившим страну. У руля организации, уже тогда имевший собственный институт по исследованиям, выявлениям и средствам противодействия, стоял к моменту исторического звонка из Смольного контр-адмирал Лесников. На самом флоте сухопутный военачальник провёл всю свою гардемаринскую юность, подаренную отцом, из кондукторов выслужившегося до мичмана эскадренного миноносца «Забияка».

В одна тысяча девятьсот пятом году будущий флотоводец, ставший к тому времени капитаном первого ранга, командовал флотилией тральщиков на Дальнем Востоке. Призвание своё он любил и много времени проводил в море, вместе с командами выходя в него при первой же возможности. Когда трал вытащил на палубу одного из кораблей непонятное существо, попытавшееся разодрать боцману глотку, Лесников оказался на соседнем тральщике. Существо, которое скрутили по рукам и ногам, до Владивостока не дожило, погибнув, как выяснилось впоследствии, от длительного контакта с атмосферным кислородом. Сложно выжить, когда полноценных лёгких как таковых нет, а в океан никто не отпускает.

Вышестоящему командованию о выловленном при тралении фарватера ихтиандре Лесников ранее времени ничего не докладывал. Тем больше было его удивление, когда на берегу небольшие, выкрашенные в серый цвет военные корабли ожидало оцепление из жандармов и три автомобиля. В двух больших грузовых ФИАТах, удививших каперанга странными кузовами, похожими на клёпаную броню башен корабельных орудий, находились сотрудники тогдашнего Института. Вернее, его отделения в дальневосточных губерниях. А в сверкавшем лаком корпуса и хромом металлических деталей армейском варианте «руссо-балта» сидел сам столоначальник всего Особого комитета, граф Трубецкой-третий, как раз-таки прибывший к театру военных действий с инспекцией.

Где война, там и появляются существа, за которыми граф был призван наблюдать и уничтожать… при необходимости. Агентурная сеть комитета была широка, хотя зачастую сам «казачок» и не подозревал о том, на кого работает. На свою то ли беду, то ли удачу, капитан первого ранга Лесников решил поспорить с вальяжным престарелым атлетом, который, помахивая тросточкой, давал приказания об изъятии странной находки. Спор вытек в интерес, причём взаимный.

Через три месяца, сдав дела и сев на поезд, несущийся в сторону столицы. Лесников отправился принимать дела у погибшего в одной из операций заместителя Трубецкого. Войну четырнадцатого года он встретил уже временно исполняющим обязанности начальника комитета и в чине контр-адмирала. Тогда многие, имевшие отношение к комитету и Институту, гибли часто. Золотые эполеты с чёрными орлами, по правде говоря, ему довелось одеть лишь дважды. В первый раз, на торжественном приёме, получая из высочайших рук очередной орден и звание. Во второй на приёме далеко не торжественном и могущим закончиться для контр-адмирала плачевно.

Во всяком случае, невысокий человек с бородкой клинышком и большой залысиной был очень удивлён, когда в его кабинет, находившийся в только что занятом большевиками Кремле, вошёл царский адмирал. Тем более что в Москву новое правительство переехало только что. Из колыбели революции, на которую давили с запада немцы, большевики скрылись быстро и тайно. Тем более странным было появление в коридорах Кремля адмирала бывшей империи. Но Владимир Ильич на то и был гением революции и вождём пролетариата, чтобы действовать не спонтанно. А вовсе даже наоборот, взвешенно и осознано.

Москва — это, конечно, не Питер, и уж тем более не Кронштадт. Там сейчас озверевшая матросня рвала в клочья всех «золотопогонников» до которых могла добраться. Но «братишек», тогда ещё не успевших оказаться в застенках только организованной ЧК[22], в охране хватало. И если адмирал, не побоялся какими-то неведомыми путями проникнуть в Кремль, а потом не струхнул и пройти мимо них, гордо полощущих клешами в древних коридорах, то выслушать его как минимум стоило. Хотя кто знает, что подумал вождь мирового пролетариата, глядя в уставшие глаза человека в форме с золотым шитьём под обычным драповым пальто? Это не было дано знать никому. Хитроглазый, похожий на калмыка мужчина лишь встал, почему-то абсолютно доверяя этому самому царскому прихвостню, и закрыл двери с густой лепниной. Говорили они долго, всполошив не на шутку и охрану, и помощников. Но так как разговор шёл спокойно, и Владимир Ильич никоим образом не показывал напряжённости, либо страха, то в какой-то момент все успокоились.

От Ленина бывший глава Особого комитета вышел уверенной походкой, сжимая в ладони, спрятанной в кармане, мандат, подписанный лично «самим». Когда же навстречу ему, ухмыльнувшись в прокуренные усы, качнулось несколько фигур с лихими завитыми чубами, торчавшими из-под бескозырок, ощутимо пахнущие перегаром и сжимающие в крепких, жилистых ладонях отполированные тела винтовок с примкнутыми штыками, он даже не подумал взяться за браунинг, лежавший по соседству с мандатом. Вместо этого за его плечами, как