Есть ли будущее у капитализма? - Дерлугьян Георгий

США применили стимулирование экономики, более ориентированное на рост, и были награждены достаточно скромным повышением экономических показателей — возможно, 2 %-ным ростом, что намного лучше, чем в Европе с ее ростом в 0–1 %, но вряд ли это действительно ободряющий результат. Перспективы США несколько улучшились, по крайней мере на какое-то время, в силу новых источников энергии, а в долгосрочном плане — благодаря более предпринимательской экономики. Однако динамизм страны подорван тупиковым политическим процессом. Хотя сегодня «Чайная партия» в электоральном отношении организована как крыло Республиканской партии, ее корни представляются намного более антиполитическими, то есть она не сильно отличается от «Движения пяти звезд». Ее идеи отвращают правых республиканцев от возможных решений и заставляют их все больше сопротивляться компромиссам и, следовательно, всем доступным политическим вариантам действий. Администрация Обамы придерживается в основном центристской технократической позиции, хотя она и сумела провести небольшое число либеральных инициатив, ставших ее главными политическими инновациями. Однако она не смогла осуществить общую переориентацию после кризиса. В финансах по-прежнему господствуют все те же организации, чьи программы мало отличаются от докризисных. Некоторые из наиболее значительных угроз американской экономике заключаются в отягощенных долгами бюджетах штатов и муниципалитетов. Сокращение расходов на этих уровнях снижает воздействие федеральных затрат на стимулирование, но еще более важно то, что правительства местного уровня и уровня штатов имеют долгосрочные обязательства, которые могут привести к бюджетному провалу, если только рост в сочетании с инфляцией не снизит их бремя.

Хотя кризис 2008 года коренился в США и Евросоюзе, его последствия оказались глобальными. Из-за тесных связей и быстрых потоков глобального капитализма и глобальных медиа стало казаться совершенно очевидным то, что кризис попросту глобален. Наполовину это было истиной, а наполовину — иллюзией или, возможно, искажением перспективы. Волнения на рынках капиталов имели далеко идущие последствия. Снижение цен на активы нанесло ущерб суверенным фондам в Абу-Даби и практически разорило соседний эмират — Дубай. Обострившаяся безработица, особенно среди молодежи, вероятно, способствовала так называемой «Арабской весне» (хотя, конечно, экономический кризис выступал в этом случае лишь одной из составляющих более сложной истории). Фондовые рынки в Шанхае, Токио и Йоханнесбурге опустились вместе с рынками Нью-Йорка и Лондона, хотя потом они восстановились намного быстрее. Заводские рабочие Китая и Вьетнама остались без работы из-за спада глобального спроса, однако китайская и вьетнамская экономики, сбавив на какое-то время темпы, продолжили рост. Цены на энергию и другие природные ресурсы остались чрезвычайно волатильными. Сначала они значительно упали, а потом восстановились на спросе с продолжающих расти экономик вроде китайской, но затем снова просели, как и сама китайская экономика.

Какое-то время, когда США старались избежать второй волны кризиса, а Европа боролась с суверенным долгом отдельных стран — членов ЕС, Китай, Индия и некоторые другие развивающиеся страны сохраняли быстрый рост. В самом деле, главной заботой китайских политиков в 2011 году был не экономический спад как таковой, а, скорее, «перегрев», при котором экономический рост перекрывает поставки сырья, рабочей силы и других факторов производства, порождая инфляцию, которую трудно усмирить. Хотя Китай стал одним из крупнейших кредиторов США, он (как и другие иностранные инвесторы) должен был обеспокоиться стоимостью своих долларовых активов, как и рынками для своего экспорта. На момент написания этой статьи рост в Китае по-прежнему удерживается на уровне, который не может не впечатлять европейцев, однако он быстро снизился, доказывая то, что Китай не защищен от влияния глобального спада. Перегретые финансовые рынки создают и другую проблему. В Пекине и Шанхае тысячи квартир стоят пустыми, их купили спекулянты, надеявшиеся на быструю перепродажу. Если рост не усилится в ближайшее время или, еще хуже, упадет ниже 5 %, этот пузырь недвижимости может лопнуть, создав нисходящую спираль, когда отягощенные заемными средствами собственниками будут избавляться от своего имущества. Это относительно локальный и ограниченный пример системного риска, однако есть и другие примеры гораздо большего масштаба, обусловленные тем, что широко используемые заемные средства и финансовые рынки тесно связаны друг с другом.

И это еще один фактор, из-за которого руководители Китая боятся недовольства в стране.

В Индии капитализм остается относительно оживленным, более предпринимательским и менее привязанным к центральному правительству. Последний момент выглядит весьма позитивным, поскольку центральное правительство здесь заметно менее эффективно. В Индии больше застарелых проблем с бедностью и менее развитая инфраструктура. Неэффективность тормозит экономику. Однако ее рост был довольно значительным, и ей, похоже, не так грозят спекулятивные пузыри. Однако, как и в случае Китая, ее экономическая и политическая эффективность ослабляется широко распространенной коррупцией. Подобно Китаю она столкнулась с обширными экологическими проблемами (хотя они и не могут сравняться с катастрофическим загрязнением воздуха в Китае). В Индии, более открытой автономным институтам, намного больше филантропических организаций, нацеленных на снижение рисков и борьбу с бедностью. Однако одна из ее проблем — массовое неравенство, а быстрая урбанизация создает новые, но не менее опасные формы этой проблемы. Государственные институты, которые должны были поддерживать тех, кто не имеет ресурсов для рыночных решений, остаются довольно скромными.

Заметный рост сохранился и во многих странах Африки, а также на некоторых из развивающихся рынков Азии и Латинской Америки. После многих лет пренебрежительного отношения со стороны Европы Турция ныне демонстрирует завидный для Европы уровень роста, хотя это не устраняет политического недовольства.

Однако многие другие экономики по всему миру в лучшем случае выбиты из колеи, тогда как глобальное капиталистическое расширение вот-вот остановится. Тем самым демонстрируется иллюзорность представления и в том, будто БРИК и другие развивающиеся рынки попросту продолжат, подхватив эстафету, капиталистическое расширение, или, другими словами, будто кризис ограничивался исключительно богатыми мировыми экономиками. Это был глобальный кризис, и то, что он включен в капитализм глобализации, как раз и стало одним из его факторов. Вместе с тем его последствия в разных местах различны. Кризис ускорил перенос глобальной экономической власти в Китай (и в разной мере в другие «развивающиеся» экономики) — перенос, который начинался в виде одного из аспектов финансиализации богатых промышленных экономик мира. Ирония в том, что это намного больше сократило разрыв между богатыми и бедными странами, чем программы развития и помощь, предоставляемая в прежние десятилетия промышленного бума. Долгосрочный рост не оградил Китай от влияния глобального спада, тогда как другие страны БРИК столкнулись с намного большей волатильностью (например, Россия) или же с большим спадом (например, Бразилия).

В целом основной вывод выглядит так: вряд ли капитализм придет к своему концу в результате одного лишь экономического кризиса, каким бы он ни был. Больше всего ему угрожает сочетание экономического кризиса с политическим или же расторжение неявного договора, при котором люди соглашались на ущерб обществу или экологической среде, поскольку стремились к росту. Европа пробуждает призрак капитализма без роста, что выглядит едва ли противоречием в определении, и не совсем ясно, как она с ним справится. Азия, похоже, все еще не отказывается от роста, однако он совмещается с неустойчивой и уязвимой политикой. Все чаще возникают политические волнения — и в том случае, когда спад роста разочаровывает тех, у кого росли ожидания, и в том, когда избранные руководители сужают, как может показаться, публичные свободы и подавляют инакомыслие.