Питомник - Полина Дашкова

— Конечно. Разве кто-то другой об этом знает?

— Нет… никто… А где тетя Лиля? — девочка задышала часто, тяжело, лицо залилось слезами, задрожали плечи. — Где тетя? Тетечка Лилечка моя, родненькая, позвоните, пусть она меня заберет домой, ну пожалуйста, я не хочу к маме Зое, я не хочу жить здесь, где моя тетечка?

Коробка конфет упала на пол, но Люся этого не заметила. У нее началась самая настоящая истерика. Доктор Руденко поняла, что разговаривать дальше бесполезно. Она решила не колоть успокоительное. Девочка и так запичкана психотропными препаратами.

Евгения Михайловна сидела и гладила ее по волосам. В маленький бокс заглянул фельдшер, хотел войти, но доктор покачала головой. Люся плакала и причитала, повторяла одно и то же, звала тетю Лилю, казалось, она ушла в себя, в какие-то свои жуткие, невыносимые воспоминания. Она проживала травмирующую ситуацию заново, неизвестно, в который раз.

— Не надо! Ей больно, пожалуйста, не трогай ее! Я все сама отдам, я знаю где, не трогай!

Евгения Михайловна пожалела, что у нее нет с собой диктофона. Она старалась не пропустить ни слова. Люсино бессмысленное бормотание со стороны казалось бредом, но содержало в себе бесценную информацию.

— Тетя! Миленькая, хорошенькая, пожалуйста, открой глазки! Почему она не слышит? Нет, я не убивала… я не знаю… мне было плохо… не помню… почему я? Русланчик, прости меня… Она поправится? Да, я поняла, если я признаюсь, что убила, она поправится… Я убила тетю Лилю… я убила… Люся плохая, воняет… Русланчик, не уходи, помоги ей… — Дальше последовал жуткий, сдавленный крик. У Люси закатились глаза, она рухнула на койку.

Евгения Михайловна посчитала пульс, вытерла ей лицо бумажным платком и, наклонившись к уху девочки, тихо спросила:

— Руслан ударил тебя?

— Шею больно, — не открывая глаз, прошептала девочка.

— Сейчас больно?

— Позовите тетю Лилю. — Светло-карие глаза широко открылись и уставились на Евгению Михайловну. Взгляд был осмысленным, испуганным, и опять доктор Руденко не заметила в нем ни капли безумия. — Я сделала все, как нужно, тетя Лиля уже поправилась. Пусть она придет.

— Люся, а кто тебе сказал, как нужно делать?

— Добрый Лоа.

— Кто это такой?

— Добрый дух, который оживляет мертвых. Человек умирает, как засыпает, а потом просыпается, и становится молодым, здоровым, сильным, и живет очень долго, никогда ничем не болеет. Если слушаться Лоа, он будет добрым и оживит мертвого, за которого ты просишь, — все это она проговорила быстрым, свистящим шепотом, четко, без запинки, словно повторяла заученный наизусть текст.

— Как он выглядит, этот Лоа? — осторожно поинтересовалась Евгения Михайловна.

— Никак. Его нельзя увидеть.

— Но тогда как же с ним можно разговаривать?

— Он иногда вселяется в человека и говорит через него.

— Значит, он в тебя вселялся?

— Нет, в меня нельзя, я плохая, больная, глупая, от меня воняет. Лоа любит здоровых, сильных, которые спортом занимаются. Вот Руслана он очень любит, Руслан такой красивый, сильный. Ну, вы же его видели, это он вам передал для меня конфеты.

— Да, конечно. Значит, Лоа вселился в Руслана, убил тетю Лилю и приказал тебе сказать, что это ты убила, — медленно проговорила Евгения Михайловна и почувствовала, как у нее холодеют руки и мурашки бегут по спине.

— Лоа добрый, но строгий, — задумчиво произнесла Люся, — он всегда делает, как лучше для человека. Только кажется, будто он убил. На самом деле это такое испытание для людей. Вот я глупая, не умею говорить не правду, и мне пришлось пройти испытание, сказать всем, что я убила тетю Лилю. Но теперь я очистилась. Из меня вышла плохая кровь, и я должна поправиться.

— Из тети Лили тоже вышла плохая кровь?

— Конечно, — Люся широко, радостно улыбнулась, — но только вы никому об этом не рассказывайте.

— Хорошо, никому не расскажу, — пообещала доктор Руденко и внезапно спросила:

— Ты помнишь свою маму?

— Я не хочу к маме Зое, — живо отозвалась девочка, — я больше туда никогда не хочу, там все думают, что я плохая.

— Кто все?

— Там делают уколы. В подвале страшно, там злые чудовища. Кукле оторвали голову, я плакала, они смеялись. Пожалуйста, позвоните тете Лиле, пусть она меня заберет.

— Люся, у мамы Зои в подвале живут чудовища?

— Да. Вампиры, ведьмы, черти, мертвецы. Я боюсь, я не хочу.

— А кто оторвал кукле голову?

— Бака, — прошептала Люся и тут же зажала рот ладонью.

— Кто это?

— Злой дух, человек-волк.

— И зачем он это сделал?

— Чтобы убить.

— Кого?

— Не знаю, кукла была как будто этот человек, которого хотели убить. Они так играли.

— Кто они?

— Все ребята.

— Ребята у мамы Зои?

— Нет! Я к маме Зое не хочу, — Люся вдруг замерла с открытым ртом, несколько секунд глядела куда-то мимо Евгении Михайловны, в глазах у нее застыл ужас, словно там, за спиной врача, она увидела нечто очень страшное, — пожалуйста, никому не говорите про Лоа, — прошептала она, и как будто весь воздух вышел из нее вместе с этим шепотом. Она упала на подушку, лицо ее стало бледным и равнодушным. — Люся, ты знаешь свою фамилию?

— Коломеец Люся, восемьдесят пятого года. — А как фамилия мамы Зои?

— Я спать хочу, я сразу усну, я буду хорошо себя вести, — пробормотала девочка и широко зевнула.

— Мама Зоя тебя удочерила и дала тебе свою фамилию, — Евгения Михайловна взяла Люсю за руку, — ты должна мне ее назвать, тебя никто не будет ругать за это.

— Я Коломеец Люся, я не хочу другую фамилию, я хочу домой, позвоните тете Лиле…

— Хорошо. Как фамилия Руслана?

— У Лоа нет фамилии. Ему не нужно…

— А мама Зоя тоже Лоа?

— Руслан Лоа Барон Самади, мама Зоя Лоа Маман Бригит.

— Они муж и жена?

— Нет.

— У мамы Зои другой муж?

— Был. Но умер.

— Когда?

— В том году.

— Как его звали?

— Папа Василий.

— Отчего же он умер?

— Долго болел. Лежал в кровати, не двигался, только кушать просил. А потом умер. Я спать хочу, я сразу усну…

— Хорошо, Люся, сейчас ты будешь спать.

— Только скажи, ты помнишь свою родную маму? Ее звали Ольга, — ласково произнесла Евгения Михайловна.

— Да. Я помню маму Олю. У нее светлые кудрявые волосы, как у тети Лили.

— Она погибла. Это тоже было испытание Лоа?

— Нет. Она сама себя убила. Прыгнула на улицу из окошка и разбилась. Лоа ни при чем.

— Ты это видела или тебе кто-то рассказывал? — Я спала, ничего не помню. Можно, я посплю? Тетя Лиля придет, вы меня разбудите, хорошо? — Она закрыла глаза, лицо ее обмякло, расслабилось. Она уснула моментально. Евгения Михайловна несколько минут сидела на краешке койки, низко опустив голову, и слушала тихое, тревожное сопение девочки.

«Ведь не могла она все это сочинить. Она говорит о том, что знает, что видела своими глазами. Похоже, речь идет не об одном маньяке, а о целой команде психопатов, — думала доктор Руденко, — сейчас столько развелось всяких чудовищных сект. Сатанисты, любители черной магии. Но каким образом попала к ним эта девочка? До сих пор она упрямо повторяла, что убила. А теперь говорит совсем другое. Вероятно, правду. Значит, ход с конфетами оказался верным».

Идея принести Люсе коробку шоколада «Черный бархат», точно такую, какая лежала на столе в ночь убийства, пришла в голову Евгении Михайловне после того, как Бородин в кафе натянул на себя жуткую маску черта. Она чувствовала что Люсю надо сдвинуть с мертвой точки, сломать психологический ступор. Демонстрировать ей черта Евгения Михайловна раздумала. Испуг только усугубил бы проблему. А вот радость могла пойти на пользу. Евгения Михайловна очень надеялась на конфеты, но такой бурной реакции, такого потока новой информации не ожидала. Получилось нечто вроде следственного эксперимента. Девочка практически разыграла перед ней сцену убийства,

Наконец, как будто очнувшись, Евгения Михайловна бесшумно вышла из палаты, отправилась в свой кабинет, закрыла дверь и записала все, стараясь не упустить ни слова.

* * *

Черный бронированный джип мчался по главной улице подмосковного города Лобни на огромной скорости, весь прочий транспорт в панике жался к обочинам, пешеходы шарахались, самые впечатлительные вскрикивали и провожали черного убийцу возмущенными, испуганными взглядами. На выезде из города молоденький инспектор у поста ГАИ выскочил на шоссе, но вовремя был остановлен старшим товарищем.

— Запомни их и никогда не трогай, — тихо и мрачно сказал старший младшему.

— А кто это?

— Неприкасаемые.

Джип между тем свернул с шоссе на проселочную дорогу, миновал живописную дубовую рощу, за которой прятался дачный поселок, свернул еще раз, проехал вдоль высокого глухого забора, остановился у железных ворот и коротко просигналил. Ворота грохнули, тяжело распахнулись. За ними была аккуратная зеленая лужайка, обрамленная молодыми березками, и красный кирпичный двухэтажный дом. Маленькая худенькая девочка лет пятнадцати в спортивных трикотажных штанах с вытянутыми коленками и линялой широкой футболке закрыла ворота и встала перед джипом, сложив руки на груди.