Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

Итак, сегодня утром я даю себе новое обещание. Я больше не буду бояться воображаемого зла, не допущу, чтобы оно овладело моим разумом, как однажды — телом. Наоборот, я постараюсь ощутить поддержку мистера Райта, миссис Влюбленной Секретарши и остальных реальных людей, что находятся в этом здании рядом со мной. Да, у меня по-прежнему случаются обмороки, чаще, чем раньше, силы постепенно уходят, но я не поддамся безотчетному ужасу и телесному недугу. Вместо того чтобы воображать все плохое и уродливое, я постараюсь разглядеть красоту в привычных, ежедневных вещах, как делала ты. И самое главное, я буду думать о том, что пришлось вынести тебе, думать и сознавать, что в сравнении с этим кошмаром мои призрачные угрозы — ничто, и довольно себя жалеть.

Пожалуй, сегодня кофе буду подавать я. И руки у меня вовсе не дрожат, ничуточки. Вот посмотри. Я беру в автомате два стаканчика кофе и спокойно приношу их в кабинет.

Мистер Райт удивленно благодарит меня за любезность. Он заправляет в диктофон новую кассету, и мы приступаем.

— В прошлый раз вы закончили на том, как расспрашивали однокурсников Тесс об Эмилио Коди и Саймоне, — напоминает мистер Райт.

— Все верно. После встречи в кафе я вернулась на квартиру. У Тесс был телефон с древним автоответчиком. Кажется, она купила его на распродаже с машины, и ее он вполне устраивал.

Я опять хожу вокруг да около, хотя нужно продолжать.

— Войдя, я увидела мигающую лампочку автоответчика — знак того, что пленка дописана до конца.

Не снимая пальто, я нажала кнопку воспроизведения. Ничего важного, сообщение от газовой фирмы. Остальные монологи, обращения к тебе разных людей, я прослушала еще раньше.

Я разделась и хотела перемотать кассету, но тут вдруг заметила, что она двухсторонняя, и решила прослушать сторону «Б». Каждое сообщение предварял механический голос, извещавший о дате и времени звонка. Последняя запись была сделана во вторник, двадцать первого января, в двадцать часов двадцать минут. Всего через несколько часов после того, как ты родила Ксавье. Комнату заполнили звуки колыбельной. Сладкие, зловещие звуки.

* * *

Я стараюсь говорить бодро, может быть, даже громковато, желая, чтобы слова заглушили колыбельную, звучащую в моей голове.

— Запись была профессиональная, то есть тот, кто ее поставил, поднес трубку к динамику проигрывателя.

Мистер Райт кивает; он слышал запись, хотя в отличие от меня не выучил ее наизусть.

— От Эмиаса я уже знала, что какой-то мерзавец изводил Тесс звонками, — продолжаю я, — и что она боялась этого человека. Он проделывал свой гадкий трюк много раз, но лишь однажды звонок попал на пленку.

Неудивительно, что, придя к тебе, я обнаружила отключенный аппарат. Ты больше не могла выносить этот ужас.

— Вы сразу же позвонили в полицию? — спрашивает мистер Райт.

— Да, оставила голосовое сообщение для детектива Финборо. Рассказала о фальшивом дипломном проекте Саймона; о том, что выяснила причину, по которой Эмилио, задумавшему убить Тесс, пришлось бы ждать до момента рождения ребенка. Я поделилась своими подозрениями насчет эксперимента профессора Розена — во-первых, непонятные выплаты участницам, во-вторых, пропажа медицинской карты Тесс, — однако упомянула, что прямой связи между этими фактами не вижу. Я также сказала, что ключом к разгадке считаю колыбельную. Если полиция вычислит звонившего, то найдет и убийцу. Нельзя сказать, что я говорила спокойно и рассудительно, однако, представь, я только что прослушала эту жуткую колыбельную. Спокойствие и рассудительность оставили меня.

Оставив сообщение для сержанта Финборо, я поехала в больницу Св. Анны. Мои горе и гнев требовали физического выплеска. Я направилась в психиатрическое отделение, где доктор Николс принимал амбулаторных больных, нашла дверь, на которой висела табличка с его фамилией, и практически вломилась в кабинет, опередив собиравшегося войти пациента. За моей спиной раздались негодующие возгласы медсестры-администратора, однако я пропустила их мимо ушей.

Доктор Николс явно не ожидал увидеть меня.

— У нее на автоответчике записана колыбельная! — выдохнула я и начала петь: — «Спи, малыш, засыпай / И отцу не докучай, / Мама деревце тряхнет, С ветки сон упадет. / Спи, засыпай».

— Беатрис, прошу…

— Тесс слушала ее в тот вечер, когда вернулась из роддома, — перебила я. — Всего через несколько часов после смерти ребенка. Бог знает, сколько раз этот негодяй прокручивал ей колыбельную. Телефонные звонки не были слуховыми галлюцинациями! Кто-то подвергал мою сестру изощренной пытке!

Доктор Николс, ошеломленно глядя на меня, молчал.

— Тесс не была сумасшедшей, но кто-то очень старался свести ее с ума или по крайней мере убедить окружающих, что она ненормальная!

— Бедняжка, — потрясенно проговорил доктор. — Слушать колыбельную сразу после гибели собственного ребенка — сущий кошмар. Простите, а вы уверены, что здесь налицо злой умысел? Может быть, это просто чья-то ужасная ошибка? Что, если колыбельную записал на автоответчик кто-то из друзей Тесс, не знавших, что малыш умер?

Безусловно, подобное объяснение как нельзя лучше устраивало доктора Николса.

— Я так не думаю.

Он отвел глаза. Сейчас на докторе был мятый белый халат, придававший ему еще более неряшливый вид.

— Почему вы не выслушали Тесс, не расспросили как следует?

— Единственный раз, когда она пришла ко мне на прием, у меня, как всегда, было очень много больных плюс экстренные, и ни минуты лишнего времени…

Я сверлила взглядом доктора Николса, однако он упорно отворачивался.

— Мне следовало уделить больше внимания вашей сестре. Я искренне сожалею.

— Вы знали о фенциклидине?

— Да, полицейские сообщили мне о наркотике, но гораздо позже. Я рассказал, что фенциклидин вызывает галлюцинации, часто кошмарные. Под влиянием отрицательных эмоций их сила и яркость возрастают. Как указано в литературе, это вещество провоцирует суицидальные попытки. Должно быть, колыбельная стала последней каплей.

Здесь в отличие от частного кабинета не было собаки, но я чувствовала, что доктору для обретения уверенности очень хочется погладить мягкое мохнатое ухо.

— Это обстоятельство объясняет перемену в состоянии вашей сестры по сравнению с тем, какой я видел ее на приеме, — продолжал он. — Видимо, она услышала колыбельную, затем приняла наркотик, и сочетание… — Взглянув на меня, доктор запнулся. — Считаете, я ищу себе оправдания?

Меня удивила эта откровенная фраза, первая за время нашего разговора.

— На самом деле мне нет оправданий. Ваша сестра явно страдала галлюцинациями, и не важно по какой причине — под воздействием психоза или наркотического вещества. Я упустил этот важный симптом. Она находилась в опасности, а я не предотвратил угрозу ее жизни, как того требовал профессиональный долг.

Как и при нашей первой встрече, я уловила в словах доктора Николса стыд и раскаяние. Я пришла, чтобы излить гнев, но теперь в этом не было смысла. Уверовав в свою ошибку, он казнил себя и без моих обвинений.

Дверь распахнулась, на пороге показались администратор и рослый медбрат. Тишина в кабинете привела их в недоумение.

Я закрыла за собой дверь. Мне больше нечего было сказать.

Я быстро шла по коридору к выходу, словно стремясь обогнать собственные раздумья, ведь цель, которая позволяла мне отвлечься, исчезла. Теперь меня всецело занимала мысль о том, что ты чувствовала, слушая колыбельную.

— Беатрис?

Я буквально налетела на доктора Сондерса и только тогда осознала, что рыдаю — слезы лились по щекам, из носа текло, пальцы сжимали насквозь промокший платок.

— Перед смертью Тесс подвергли психологической пытке… — всхлипывала я. — Довели до самоубийства…

Доктор Сондерс молча прижал меня к груди, однако его крепкие объятия не давали мне ощущения безопасности. Физический контакт — даже с родственниками, не говоря уж о малознакомых людях, — всегда доставлял мне определенный дискомфорт, поэтому я скорее напряглась, чем успокоилась. Доктор же, который, очевидно, привык утешать расстроенных женщин, держался совершенно непринужденно.

— Позвольте еще раз пригласить вас на чашку кофе.

Я согласилась, потому что хотела побольше узнать о докторе Николсе, получить доказательства его некомпетентности и убедить полицию пересмотреть отношение к той информации, которую он дал. Кроме того, когда я обронила фразу о психологической пытке, доктор Сондерс не выказал ни малейшего скепсиса, что позволило мне отнести его наряду с Кристиной и Эмиасом к тому узкому кругу людей, которые верили моим словам и не считали их выдумкой.

Мы сели за столиком в самом центре оживленного кафе. Доктор Сондерс устремил на меня спокойный долгий взор. Я вспомнила, как в детстве мы с тобой играли в гляделки. «Просто смотри в зрачки, Би, в этом вся штука». Но я так и не научилась этому фокусу. Не могла смотреть в глаза, особенно когда передо мной сидел очень красивый мужчина. Даже в тогдашних обстоятельствах.