Непутевая - Лиза Альтер

— А… аборт?

— В 1944 году? Ты шутишь? В Массачусетсе? Без гроша в кармане?

— Она еще совсем не старая. И по-прежнему живет поблизости?

Эдди кивнула.

— Может, сходим навестим ее? Я хотела бы познакомиться с твоей мамой. Ты же знакома с моей. Помнишь, учили по психологии: мать — очень важный фактор в жизни человека.

— Тебе она не понравится.

— Но…

— Нет! — отрезала Эдди. — Я не видела ее больше года.

— Пожалуйста.

— Нет! — Я удивленно посмотрела в ее искаженное гневом лицо. — Пора убираться отсюда. — Она схватила меня за руку и потащила назад.

Через месяц мы сняли деревянный флигель по соседству с фермой Моны и Этель. Он стоял на холме, спускавшемся к огромному пруду, в котором жили бобры. От флигеля до берегов, заросших камышом, тянулся широкий луг с тимофеевкой. Над водной гладью то тут, то там торчали серые своды затонувших деревьев.

В первый наш вечер на новом месте мы поставили на веранде плетенные из тростника кресла-качалки и сели любоваться закатом. Эдди расчесала мои распущенные волосы и заплела в аккуратную косу.

— О чем ты думаешь? — не отрывая глаз от неяркого солнца, позолотившего верхушки деревьев, спросила я.

— О том, что мы наконец твердо встали на ноги.

Конечно, по сравнению с Бродвеем Кембриджа узкая грунтовая дорога в Старкс-Бог была концом света. Тогда мы еще не знали, что приехали не в тихое, спокойное место и что вскоре нас ждут настоящие бои. Первый месяц на ферме был безоблачным и счастливым. Нам казалось, что только теперь, после долгих блужданий, мы попали к себе домой. Никому, кроме Вествудской компании, — чтобы знали, куда высылать чеки, — мы не сообщили свой новый адрес.

Флигель примыкал к большому, сгоревшему дотла дому. Его построил несколько лет назад биржевой маклер из Нью-Йорка, и мы недоумевали, почему он решил сдать такой райский уголок. Сам дом когда-то служил нескольким поколениям фермеров, и, естественно, рядом стоял отличный сарай.

В порыве энтузиазма мы купили корову по имени Минни, полдюжины черных и рыжих кур и злобного черно-белого петуха и поселили всех в покрытом плесенью сарае со стропилами из тяжелых сосновых бревен. Потом заказали ульи, сбили их стенками друг к другу и высыпали туда присланных из Кентукки пчел. Ульи поставили в старом яблоневом саду за флигелем. Цветы отцвели, оставив вместо себя крошечные зеленые яблочки. Посевная была на исходе, и мы, вооружившись справочниками, спешили посадить огород.

Город и семья остались позади. План Эдди, нашего теоретика, состоял в том, чтобы жить без помощи американской капиталистической экономики. Мы решили жить, добывая все, или почти все, своим трудом. Налоги будем платить, продавая кленовый сахар: этого добра — кленов — было полно на высоком холме за флигелем, а в сарае лежало необходимое оборудование. Через некоторое время мы выкупим ферму и постараемся вести дела так, чтобы навсегда избавиться от злейшего врага народа — Вествудской химической компании. Вот тогда мы разделим свою судьбу с судьбой народа.

Сколько людей проживало в Старкс-Боге, мы не имели понятия. Изредка ездили туда на стареньком «пикапе» Моны и Этель за продуктами.

С холма был хорошо виден весь город. Вокруг болота, давшего ему имя[3], теснились деревянные дома. Как правило, в Вермонте преобладали каменные здания, выстроенные для нескольких поколений, но в Старкс-Боге был единственный каменный дом — Айры Блисса. Наверно, никто, кроме Блиссов, не собирался жить здесь долго.

Зимой, если верить Моне и Этель, болото замерзало, а весной превращалось в море грязи, в котором, как мамонты в доисторических топях, тонули заблудившиеся животные.

Но сейчас было лето, вокруг болота шелестела трава, а поверхность затянула зеленая блестящая тина, над которой тучами роились москиты.

В городе мы проезжали мимо ларька мягкого мороженого, которым горожане лакомились после ужина в предвкушении главного вечернего зрелища: наблюдать, как пытаются выбраться из зловонного моря несчастные звери. Еще одним развлечением было ожидание экспресса «Нью-Йорк — Монреаль». Он проходил не останавливаясь ровно в восемнадцать двадцать семь, и жители города каждый раз тщетно надеялись увидеть что-нибудь очень интересное.

Как подобает всякому приличному городу, через Старкс-Бог проходило шоссе, соединявшее Сан-Джонсбери с границей и дальше с Квебеком. Вдоль шоссе выстроились магазины фуража, хозяйственный магазинчик, гостиница, в которой останавливались охотники, мастерская чучел, похоронное бюро, избирательный участок и зал демонстрации снегоходов «Сноу Кэт» с сидящим перед фасадом львом. Все эти здания с карнизами, парадными и черными ходами строились еще до 1800 года и сейчас радовали своей простотой всех, кроме жителей Старкс-Бога, которым до смерти надоела архитектура довоенного периода[4] и которые с удовольствием поменяли бы свои деревянные дома на современные — из пластика и бетона, с зеркальными стеклами и неоновыми витринами. Демонстрационный зал принадлежал Айре Блиссу, а поскольку сейчас было лето, в нем были выставлены не снегоходы, а блестящие желтые велосипеды «хонда» с прицепами. Еще одной заветной мечтой каждого домовладельца был сборный домик на ранчо, где можно было бы хорошо отдыхать на досуге.

Мы старались ездить в город как можно реже, но когда все-таки появлялись там, становились объектом общего любопытства: еще бы, мы прогуливались рука об руку в своих желтых джинсах, футболках с надписью «Власть — народу!». Наши косы болтались в унисон. Наш обычный маршрут проходил от фуражного до хозяйственного магазина. Горожане глазели на нас, как инки на испанцев, впервые появившихся на их земле. От Моны мы узнали, что нас называют «соевые бабы», потому что мы каждый раз покупали соевые бобы. Эдди решила, что было бы политической ошибкой не стать вегетарианцами в то время, когда граждане третьего мира умирают от голода. «Тебе нравится, что бедные животные становятся трупами?» — спросила она, отправляя в плиту кулинарные книги.

Через пару жарких, солнечных дней наши продукты стали портиться. Однажды утром Эдди принесла из сарая на завтрак несколько яиц, а я поставила на плиту сковородку и подбросила дров. Потом разбила яйцо в чашку и отшатнулась: в нос ударил отвратительный запах. Яйцо оказалось вонючим и коричневым.

— Эд, по-моему, они тухлые! — Она наклонилась над чашкой. Я разбила еще два яйца — то же самое.

— Может, собирать их раз в неделю — слишком редко? — спросила я.

— Черт! Будь я проклята, если собираюсь всю жизнь только и делать, что собирать яйца! — Она рухнула в плетеное кресло.

— Это займет всего несколько минут в день, — возразила я. — Установим очередь.

— Очередь! Графики! Таблицы! Тебе никто не говорил, что у тебя душа счетовода? Не удивлюсь, если ты отмечаешь в календаре дни, когда занималась сексом.

— Счетовода? — Я задохнулась от возмущения. — Да это чертовски хорошо, что хоть кто-то умеет считать! Не оплачивай я твои счета, Эдди, тебе пришлось бы поднять свою задницу и…

— Ага! — торжествующе воскликнула Эдди. — Наконец-то! Я всегда это знала! Знала, что в глубине души тебе жалко делиться со мной этими кровавыми деньгами! Ты ничуть не лучше своих гнусных буржуев! Я читаю тебя, как книгу.

— Ах так? Что-то я не замечала у тебя желания зарабатывать другие деньги, мисс Святоша! Тебя вполне устраивало тратить мои кровавые!

— Твои, мои! Кому нужны сраные деньги? Засунь их себе в задницу, Скарлетт! — Мы стояли друг против друга, дрожа от ярости.

— Убирайся! Убирайся, ты, вонючка! Я выплачиваю ренту, это мой дом! Я не потерплю, чтобы тот, кто живет на мои деньги, называл меня гнусной буржуйкой! Паразитка! Соси лучше член!

Я никогда не позволяла себе таких выражений, но сейчас не сдержалась. Эдди испуганно замолчала, потом понимающе покачала головой.

— Та-а-к.

— Что «так»?

— Ты отлично знаешь из психологии, Джинни, что дело не в тухлых яйцах или деньгах. Я хорошо поняла — в чем.

— В чем?

— Я надоела тебе, Джинни. Ты хочешь мужчину, — с отвращением проговорила она.

— Нет! Неправда!

— Я ждала этого. Не отрицай. Рано или поздно это произошло бы. Ты только играла со мной, а в сущности ты так же гетеросексуальна, как остальные.

— Неправда! Ты — единственная, кого я люблю. Зачем мне еще кто-то? В конце концов, сколько секса нужно одному человеку?

Я обняла ее, но Эдди мрачно оттолкнула мои руки.

— Все бесполезно. Что сделано, то сделано.

— Ничего не сделано, Эдди! Зачем мне мужчина? У меня уже были мужчины. Ты несравненно лучше, даже смешно сравнивать. — Я снова обняла ее и поцеловала в губы. — Ты сошла с ума, Эдди…

— Наверное.

Я выбросила яйца, вымыла чашку и достала оставшиеся с вечера бобы. Мы молча поели, стараясь не дышать, чтобы запах яиц не отбил аппетит.