Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Честно говоря, мне только сейчас показалось странным, что Квош до сих пор не прибег к помощи Бена, который мог бы решить все затруднения с изготовлением оборудования. Я нахмурилась и ждала его ответа.
Он набычился, будто вел какую-то внутреннюю борьбу – хотел что-то сказать, но не мог себе позволить, – затем поднял голову. На его лице отражалось смешение чувств – сомнение, обида, боль, но и робкая надежда.
– Как вышло, что Бен научился читать? – спросил он.
С того дня, как Квош задал мне вопрос, почему Бен умеет читать, я стала плохо спать. Сны мои сделались ярче и тревожнее, чем раньше.
Однажды ночью детские воспоминания устроили такую кутерьму у меня в голове, так бесцеремонно ворвались в сновидения, что за ночь я несколько раз просыпалась и не могла уразуметь, правдивые это были картинки из моего прошлого или же игра воображения.
Мне снилось, что мы стоим под навесом хозяйственной пристройки, ветер колышет пальмовые листья, и они тихо постукивают по дереву; над нами переговариваются птицы.
– Un mystère pour un mystère[6], – говорит Бен, и его полные губы кривятся в озорной улыбке. Раньше я никогда не слышала, как он изъясняется по-французски.
Бен в свои одиннадцать очень высокий. У него четко вычерченные, почти европейские черты лица и кожа цвета обжаренного кофе.
– Нет тут никаких тайн, – важно поучаю я, – это всего лишь буквы.
Следующая картинка – Бен теперь старше, серьезнее. Мы под открытым небом, и уже стемнело. У меня взмокли ладони, я нервничаю и все время оглядываюсь на дом, почти неразличимый во мраке. Мне здесь сейчас быть нельзя.
– Ты – день, я – ночь, – шепчет Бен.
Мы сидим рядышком, плечо к плечу.
– Твои глаза как реки, – подхватываю я, продолжая нашу игру. Мы читали стихи при свете свечи, и теперь играем в слова – ищем разные способы сказать о самых простых вещах.
– Такие мутные? – подначивает меня Бен.
Я нервно хихикаю.
– А твои глаза как зеленые камни, – говорит он.
– Как изумруды? Ну, едва ли мои глаза сравнятся с драгоценностями.
– И правда. Драгоценности мне без надобности.
Тихий голос Бена меня смущает, я не понимаю, что он имеет в виду. Что мои глаза для него дороже драгоценностей?
– Ты меня смущаешь, – шепчу я.
– Нас же никто не слышит. Мы тут en secret[7]. – В речи Бена то и дело проскальзывают французские словечки, которых он нахватался от бабушки. – Да и как тебя может смущать цвет твоих глаз?
Сердце суматошно колотится у меня в груди.
– Не цвет, а то, как ты видишь мои глаза.
Бен пристально вглядывается мне в лицо. Я замечаю отблески пламени нашей свечи, танцующие в его зрачках.
– Я вижу глаза женщины. Незабываемые глаза женщины.
У меня перехватывает дыхание.
– Какая же я женщина? Я девочка.
– Неважно. Я вижу то, что вижу.
– То есть будущее? Это дар, которым наделены твои глаза? Ты можешь «видеть», как твоя бабушка?
Он качает головой и после долгой паузы, во время которой на его лице отражаются противоречивые чувства – будто тени от облаков, скользящих по хмурому небу, – произносит:
– Сегодня день прощания.
– Почему? – удивляюсь я и хмурю брови.
– Ты уедешь. Очень далеко. Туда, где тебя запомнят навсегда.
– Вот уж нет. Никуда я не уеду.
Я только вернулась из Англии. Никто в семье не заговаривал о том, чтобы покинуть Антигуа.
Он снисходительно качает головой:
– Уедешь. Но мы все равно еще встретимся.
– О чем ты говоришь?
– Однажды тебе понадобится моя помощь. И я приду. – Он поднимает два пальца и прижимает их к кожаному мешочку, который висит у него на шее.
– Бенуа Фортюне, ты самый странный мальчишка на свете. Разумеется, мы встретимся. Завтра.
Я вскочила на постели рывком, сердце гулко колотилось, в горле пересохло. Еще раз прокрутив в голове сон, я пришла к выводу, что весь разговор после того, как мы с Беном прочитали несколько стихотворений и он нашел их трудными для понимания, был плодом моего воображения, а не воспоминанием. Но живот у меня все еще сводило от волнения, и пристальный взгляд темных глаз Бена казался абсолютно реальным.
Я свесила ноги с кровати, посмотрела в окно – и почувствовала облегчение, потому что уже пора было вставать.
Поспешно одевшись, я пробежалась по списку дел на день, добавила новые и отметила первоочередные. Затем тихонько спустилась по лестнице и вышла из дома в тусклое сияние занимающегося утра. Вдохнула свежий солоноватый воздух Уаппу-Крик, сдобренный ароматом жасмина, направилась к полю индигоферы и первым делом тщательно осмотрела маленькие зеленые побеги – боялась нового нашествия паразитов.
Краем глаза я поймала какое-то движение в поселке рабов. Кто-то там уже проснулся и развел огонь в очаге. Дым поднимался клубами и растворялся на фоне серого неба. Я различила высокую горделивую фигуру Сары – она подходила к своей двери. Открыла створку и бесшумно проскользнула внутрь.
На мгновение я решила, что мне это померещилось. Стиснув зубы, я перевела взгляд туда, откуда она пришла. От соседней двери. В этом не было сомнений.
Позавтракать я еще не успела, но в желудке вдруг возникло ощущение, что он набит обломками устричных раковин.
Ноги сами понесли меня к двери Бена.
Дверь была открыта, и выражение, промелькнувшее на лице Бена, показалось мне легким удивлением. Он как будто ждал кого-то другого, а явилась я. То есть не то чтобы он меня совсем не ждал… В общем, я восприняла это как разрешение войти, но одновременно так занервничала, что почудилось, будто сердце сейчас выпрыгнет – оно колотилось уже где-то в районе горла, невозможно было ни сглотнуть, ни заговорить.
Бен стоял с обнаженным торсом и держал в руках мокрую тряпицу. К горькому запаху щелочного мыла с миртовой отдушкой примешивались другие, хорошо различимые – солоноватый запах свежего пота и мускуса.
Похоже, я отвлекла его от умывания.
Мгновения летели в полной тишине. Лицо друга было таким привычным и вместе с тем незнакомым.
На груди у Бена висел маленький кожаный мешочек, и я чуть не вздрогнула, вспомнив его.
Бен отступил, впуская меня в свое жилище.
Но я вдруг оцепенела, ноги словно приросли к земле.
Тогда он, увидев, что
- Крым, 1920 - Яков Слащов-Крымский - Историческая проза
- Фараон. Краткая повесть жизни - Наташа Северная - Историческая проза
- Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер - Историческая проза
- Укрощение тигра в Париже - Эдуард Вениаминович Лимонов - Русская классическая проза
- Сын - Наташа Доманская - Классическая проза / Советская классическая проза / Русская классическая проза
- 10 храбрецов - Лада Вадимовна Митрошенкова - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Царь Ирод. Историческая драма "Плебеи и патриции", часть I. - Валерий Суси - Историческая проза
- Дарц - Абузар Абдулхакимович Айдамиров - Историческая проза
- Желтый смех - Пьер Мак Орлан - Историческая проза
- Волшебник - Владимир Набоков - Русская классическая проза