Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой - Борис Соколов

Оставшись один на один с победившей Францию Германией, Польша, скорее всего, попыталась бы все-таки найти взаимопонимание с Советским Союзом. Не исключено, что тогда поляки пошли бы на союз со Сталиным, как это сделал румынский король в 1944 году, свергнув маршала И. Антонеску. И Сталин, скорее всего, пошел бы на такой союз, чтобы не оставаться с победоносным Рейхом один на один. Замечу, что в этом случае геополитическое положение Советского Союза было бы даже более благоприятным, чем в июне 1941 года. Вряд ли к тому времени Сталин успел бы осуществить агрессию против Финляндии и оккупацию румынских Бессарабии и Северной Буковины, равно как и оккупацию Прибалтийских стран. В этом случае СССР мог бы рассчитывать на нейтралитет Финляндии и Румынии, а страны Балтии, возможно, даже заключили бы с ним оборонительный союз против Германии.

Кстати сказать, при таких обстоятельствах далеко не факт, что Гитлер решился бы атаковать Польшу и Советский Союз еще весной—летом 1940 года. Вполне возможно, что он предпочел бы подождать развертывания новых дивизий вермахта, особенно танковых, и усиления люфтваффе — и отложил бы войну на Востоке до 1941 года. Тогда бы примерно повторился реальный сценарий плана «Барбаросса», за тем исключением, что на стороне вермахта, вероятно, не было бы финских и румынских дивизий, а вместе с Красной Армией сражались бы польские дивизии. Вероятно, советские и польские войска все равно бы потерпели поражение, но оно не было бы столь всеобъемлющим, как реальная катастрофа 1941 года. И тогда, вполне возможно, перелом на Восточном фронте в пользу Красной Армии был бы достигнут уже в 1942-м, а не в 1943 году.

Но мог реализоваться и другой сценарий: Гитлер рискнул бы напасть на Польшу и СССР еще весной или в начале лета 1940 года. В этом случае вермахт конечно же был бы слабее, чем год спустя, и располагал бы значительно меньшим числом танков и самолетов. Правда, в таком случае Гитлер, вероятно, не стал бы оккупировать Норвегию и Балканы и туда не пришлось бы отвлекать значительную часть германских вооруженных сил, которые можно было бы использовать в Восточном походе. А что же Красная Армия? Весной 1940 года она еще не имела на вооружении танков Т-34 и KB, а также самолетов новых конструкций, по своим тактико-техническим характеристикам способных противостоять германским истребителям Me-109. Но надо признать, что и в 1941 году наши бойцы и командиры не смогли использовать новейшую технику должным образом, так как еще не научились уверенно управлять ею. Поэтому наличие новых танков и самолетов у советской стороны почти никак не повлияло на ход боевых действий в 1941 году. Соответственно их отсутствие в 1940-м также не могло существенным образом осложнить положение Красной Армии. В значительной мере отсутствие новейших видов боевой техники было бы компенсировано наличием союзных польских дивизий, а также тем немаловажным обстоятельством, что на стороне Германии не было бы румынских и финских дивизий. Так что решение Гитлера отказаться от первого удара по Франции и расправиться, по классическим канонам стратегии, сначала со слабейшим противником — Польшей, никак нельзя признать ошибочным.

Даже если бы каким-нибудь чудом план «Барбаросса» удалось полностью осуществить, это все равно не привело бы Гитлера к конечной победе во Второй мировой войне. Предположим — только предположим, ибо шансов на реальное воплощение такого сценария не было никаких, — что немецкие войска в ходе кампании 1941 года и еще до начала распутицы, то есть до середины октября, достигли бы вожделенной линии А — А: Архангельск — Астрахань, что было заявлено конечной целью операции «Барбаросса». Подчеркну, что это было бы просто чудом, поскольку требовало таких темпов продвижения вермахта, которые не были достигнуты ни разу не только в ходе французской и польской кампаний, но даже при самых успешных боевых действиях в России в 1941 году. На самом деле для этого требовался полный крах сталинского режима, что никак нельзя было предвидеть заранее. Так вот, вообразим себе, что формальная цель плана «Барбаросса» достигнута и германские войска, значительно продвинувшись к востоку от Москвы, сталкиваются только с разрозненным сопротивлением остатков Красной Армии, не способных к наступательным операциям, и действиями партизан. Подобный сценарий реализован в фантастическом романе Роберта Харриса «Фатерланд», более известном по одноименному голливудскому фильму. Но ведь даже победа в России сама по себе не гарантировала Германии выигрыш войны в целом. Ведь оставалась еще Британская империя, а за ней — Соединенные Штаты.

Только в случае поражения СССР, возможно, исход войны пришлось бы решать применением американской атомной бомбы не против Японии, а против Германии. Британские острова Гитлер бы все равно захватить не смог из-за отсутствия достаточных сил авиации и флота. Да и поражение СССР и в случае разгрома Франции еще в 1939 году выглядит маловероятным. Ведь при таком развитии событий Британской империи пришлось бы, в борьбе за свое существование, помогать Советскому Союзу всеми имеющимися средствами. Да и США вряд ли бы остались в стороне и, вполне возможно, вступили бы в войну на год раньше, еще в 1940 году.

Гитлер был прав, что Англия в 1939 году была не готова к затяжной войне. Но фюрер не учел того, что практически неисчерпаемые ресурсы Америки очень быстро будут брошены на чашу весов Британской империи.

1 сентября 1939 года с нападения Германии на Польшу началась Вторая мировая война. Выступая в рейхстаге в этот день, Гитлер заявил: «Не хочу ничего иного, кроме как быть первым солдатом Германского Рейха. Вот почему я снова надел тот мундир (времен Первой мировой войны), который издавна был для меня самым святым и дорогим. Я сниму его только после победы, ибо поражения я не переживу». Но теперь он вступал в войну не простым солдатом, а Верховным главнокомандующим.

В первые дни войны Гитлер выдвинул лозунг: «Победа будет за нами». И потом не раз повторял его как магическое заклинание. Однако сам он далеко не был уверен в победе, о чем не раз говорил на совещаниях с министрами и генералами. Так, 23 ноября 1939 года, после победы над Польшей и в период интенсивной подготовки вторжения во Францию, Гитлер заявил: «Пусть всех нас вдохновляет дух великих мужей нашей истории! Судьба требует от нас не большего, чем от них. И пока я жив, я буду думать о победе моего народа. Я не остановлюсь ни перед чем, я уничтожу каждого, кто против меня... Я хочу уничтожить врага. За мной — весь германский народ... Только тот, кто борется с судьбой, может рассчитывать на помощь Провидения. За последние годы я не раз переживал это. И в нынешнем ходе событий я тоже вижу его волю.

Если мы победоносно выстоим в борьбе. —  а мы выдержим ее! — наше время войдет в историю нашего народа. Я выстою или паду в этой борьбе. Поражения моего народа я не переживу. Никакой капитуляции вне страны, никакой революции — внутри ее».

Все надежды на успех Гитлер связывал с тем, что каждого из противников удастся разгромить быстро, в ходе всего одной военной кампании. Тогда на помощь очередной жертве не успеют прийти ее реальные и потенциальные союзники. Уже 27 сентября 1939 года, когда сопротивление польской армии фактически прекратилось, Гитлер заявил своим генералам, что еще до конца осени намерен начать большое наступление на Западе, даже если такое решение противоречит соображениям чисто военного характера. Как вспоминал А. Йодль в Нюрнбергской тюрьме, «командующий сухопутными войсками был не согласен с этим. Он хотел перейти к обороне на границе и у Западного вала приостановить течение войны. Он пытался прикрыть это свое желание военными причинами, и прежде всего — недостаточной готовностью армии к задачам такого гигантского масштаба... Все генералы воспротивились планам Гитлера. Но им это не помогло».

На том же совещании 27 сентября 1939 года Гитлер цинично оправдывал необходимость нарушения нейтралитета Бельгии, Голландии и других стран: «Если учитывать только требования разума, то продолжать войну не следует. Аргументы — за это. Опасно заранее считать эту надежду действительностью. Диктует не разум, а интересы страны и вопросы престижа. Их трудно оценить. Привыкнуть к мысли, что война продолжается!.. Какой будет обстановка через шесть месяцев, предусмотреть невозможно. Договоры также не являются твердой основой для оценки обстановки! Интересы государства выше договоров. Вечно действует лишь успех, сила...

Великие державы видят в нас большую опасность, силу, способную изменить европейский статус-кво. Война, которую мы вели до сих пор, усилила страх и уважение к нам. Любви к Германии нет. Это надо учитывать.

Нет уверенности, будет ли воля к нейтралитету через шесть, восемь или десять месяцев так же сильна, как теперь, под впечатлением немецких побед. Англия попыталась работать против нас. Поэтому нет уверенности в том, как будут развиваться события. Со временем наступит ухудшение. «Время» будет работать в общем против нас, если мы его сейчас же полностью не используем. Экономический потенциал противной стороны сильнее. Противник в состоянии закупать и перевозить. В военном отношении время работает также не на нас... Любые исторические победы бледнеют, если не обновляются... Наша военная промышленность не полностью покрывает потребности вооруженных сил. В будущем соотношение материальных возможностей будет изменяться не в нашу пользу. Постепенно противник усилит свою оборонную мощь».