На краю света. Подписаренок - Игнатий Ростовцев

Отец Петр внимательно посмотрел на нас с амвона и сделал знак отцу дьякону, чтобы он затеплил большую лампаду перед архангелом Михаилом. И как только отец дьякон возжег эту лампаду, архангел Михаил, бывший до того в затемнении, сразу же как бы ожил и обратил свой строгий взор и угрожающий жест прямо на нас, так как никого, кроме нас, в церкви уже не было. А отец Петр и отец дьякон прошли после этого на клирос.

Теперь нам стало ясно, что сейчас начнется обряд исповеди и мы должны будем дать отчет господу богу о своей жизни. Мы скромно стояли на своем месте возле плащаницы с изображением положения во гроб Христа и шепотом договаривались о том, кому первым из нас надлежит пойти на клирос к отцу Петру. Но этот вопрос разрешился у нас как-то сам собой, так как Генка Толоконников сам вызвался пойти туда первым.

И действительно, как только отец дьякон показался на амвоне и сделал нам знак рукой, он сорвался с места и опрометью бросился на клирос. Бросился и попал прямо в лапы отца дьякона. Тот схватил его за руку и поволок обратно к нам. Здесь он грубо поставил его на колени и спросил нас:

— Кто следующий?

— Я следующий, — сказал Васька Чернов и высунулся вперед.

— Помнишь, как надо идти на исповедь?

— Помню, отец дьякон, — ответил Васька.

— Тогда давай, — произнес отец дьякон и подтолкнул Ваську вперед. Тут Васька низко склонил голову, опустил вниз руки и с покаянным видом пошел на клирос. Он медленно вступил на амвон, осторожно прошел мимо архангела Михаила и скрылся на клиросе.

— Вот как надо ходить на исповедь, — наставительно, ни к кому не обращаясь, сказал отец дьякон и стал стыдить Генку за то, что он нехорошо ведет себя в храме божием.

— Простите, отец дьякон, — стал оправдываться Генка. — Я думал…

— Ничего ты не думал, — сердито перебил его отец дьякон. — Стой теперь на коленях да отбивай земные поклоны.

Пока у нас тянулась эта канитель, Васька Чернов исповедался у отца Петра и направился к выходу из церкви. Шел он низко склонив голову и опустив руки. Точь-в-точь так, как шел на исповедь, обремененный своими грехами.

Тут отец дьякон даже плюнул с досады.

— Толоконников!.. — сердито спросил он Генку. — Как идет Чернов после обряда исповеди?

— Он неправильно идет, отец дьякон, — уверенно ответил Генка.

— Почему неправильно?

— Он получил на исповеди полное отпущение грехов. Ему надо радоваться этому, а он идет с печальным видом, как будто недоволен священным обрядом покаяния.

— Очень хорошо ответил, Толоконников. Молодец! Теперь вставай и иди к отцу Петру. Да не спеши, не торопись.

После Толоконникова по команде отца дьякона на исповедь пошли сначала наши девчонки — Анка и Шимка, — потом Алешка Баранов. Все они поднимались на амвон и проходили на клирос к отцу Петру со смиренным видом, а потом радостные и довольные, не подходя к нам, уходили домой. Глядя на них, отец дьякон окончательно уверился в том, что ему нечего здесь за нас беспокоиться, и, прочитав нам на всякий случай еще одно наставление, тоже отбыл домой. Теперь на очереди остались только мы — кульчекские — Исаак Шевелев, Мишка Обеднин и я, да еще комский ученик Агап Кириллов. Но Агап Кириллов был у нас не в счет. Мы заранее знали, что он ни за что не пойдет раньше нас. Если Генка Толоконников во все лезет первым, то Агап, наоборот, старается ни с чем не высовываться и всегда норовит быть последним. Такой уж у него характер.

Наконец на амвоне показался Алешка Баранов. На лице его сияла довольная улыбка, как будто он только что слопал у своей мамоньки большую тарелку блинов со сметаной.

Затем и я поднялся на амвон, прошел мимо архангела Михаила и вступил в полутемный клирос. Отец Петр сидел здесь в углу на стуле. Я опустился перед ним на колени, а он накрыл меня своей епитрахилью, возложил руку на мою голову и стал выспрашивать:

— Был ли послушен отцу и матери?

— Не смеялся ли над дряхлыми стариками?

— Не ел ли в постные дни скоромное?

— Не ругался ли нехорошими словами?

— Не дрался ли со своими сверстниками?

— Не осуждал ли добрых людей?

— Не лазал ли в чужие огороды?

— Не курил ли табак?

— Не баловался ли выпивкой?

— Не брал ли чужие вещи без спросу?

И так далее. Все в таком роде. И хотя я все время был послушен родителям, и не ругался нехорошими словами, и не курил, и не лазал в чужие огороды — но все равно на все эти вопросы, как наставлял нас отец дьякон, смиренно отвечал: «Грешен, батюшка…»

Я нисколько не ощущал особой таинственности обряда покаяния и не чувствовал невидимого присутствия возле нас бога. И хотя священническая длань отца Петра покоилась на моей голове, но ничего таинственного в этом для меня не было. А когда он кончил меня допрашивать, тут я сразу понял, что в обряде покаяния наступил самый важный момент и что уже не отец Петр, а кто-то большой и невидимый стоит надо мной, чтобы в подходящий момент поразить меня невидимым ударом, и тогда я, как это было со мной в обмороке от угара, медленно, не ощущая ни рук, ни ног своих, поплыву куда-то в звенящем тумане, пока не накроет меня черной пеленой. Тут я от страха весь сжался в комок и на всякий случай изо всех сил уперся руками в землю.

Но милосердный бог не обнаружил во время моей исповеди никаких видимых и невидимых знаков недовольства, и я благополучно выдержал этот обряд.

С высоты амвона я посмотрел на Мишку Обеднина, на Исаака Шевелева и на Агапа Кириллова. Мишка уже приготовился идти на клирос к отцу Петру и ждал, когда я спущусь с амвона и уступлю ему дорогу. Исаак Шевелев был тоже наготове, а Агап Кириллов оставался возле иконы с изображением конца света и рассматривал, как мертвые по трубному гласу ангелов поднимаются из своих могил, чтобы предстать на Страшный суд божий.

Я понимал, что Мишка, Исаак и Агап тоже трусят идти к отцу Петру, и смотрел на них теперь с чувством злорадного превосходства. А потом довольно равнодушно прошел к выходу.

А дома у тетки Орины была тишь и благодать. На дворе уж потеплело, и Егорка с Максюткой пропадали где-то на улице, а Наташка спокойно спала в зыбке. Дядя Егор с теткой и с Санькой с утра ушли на гумно. Бабушка Апросинья налила мне хлебальную чашку щей и выставила целую сковородку жареной рыбы. Когда я завел разговор о том, что должен воздерживаться сегодня от еды, так как должен пойти завтра к святому причастию, она только махнула рукой и сказала, что одно другому не мешает. Если завтра причастие, то завтра и иди натощак в церковь, а сегодня надо спокойно пообедать и вечером поесть как следует, чтобы завтра выдюжить без еды и заутреню, и обедню.

На следующий день вся школа, как всегда, под наблюдением Таисии Герасимовны и Александры Ивановны выстроилась в церкви на своем обычном месте у правого клироса. Все ребята были одеты по-праздничному. Даже Сережка Кузнечонок, Колька Панкрашкин и Мишка Анашкин держались на этот раз хорошо, никого не толкали и не задирали. Сначала причастились учителя, потом мы. А после обедни все разошлись по домам. С завтрашнего дня нам надо будет снова впрягаться в школьную работу, зубрить закон божий, решать задачи по арифметике, готовить уроки по истории, по русскому и церковнославянскому языкам.

С первого дня поступления в Комское училище я стал интересоваться книгами для домашнего чтения и узнал, что здесь имеется особая школьная библиотека. И ведает этой библиотекой учительница начальной школы Таисия Герасимовна.

Один раз, после уроков, когда все комские ученики разошлись по домам, а Таисия Герасимовна осталась одна в своем классе, я подошел к ней и объяснил, что отец Петр и отец дьякон наказали нам, ученикам двухклассного училища, заниматься чтением назидательных книг и что я пришел узнать, можно ли мне получить на дом из школьной библиотеки такую книгу.

Таисия Герасимовна нисколько не удивилась моей просьбе и стала расспрашивать меня, где я учился до приезда в Кому и что читал там у себя в школе.

Ну, я стал рассказывать ей, какие повести, рассказы и приключения на суше и на море давал нам читать Павел Константинович в кульчекской школе.

Пока я все это обсказывал, Таисия Герасимовна не торопясь открыла свой шкаф и стала перебирать в нем книжки. Книжный шкаф был вроде нашего кульчекского. Тоже двухъярусный, со стеклянными створками вверху. Только у нас шкаф был хороший, выкрашенный свежей краской, а здесь какой-то обшарпанный. Видать, он уж много лет стоит в школе и сильно облупился. И книг в нем было мало. Только две нижние полки во втором ярусе. А третья полка была почти совсем пустая. Нижняя половина шкафа была наглухо закрыта. Она была забита, как я потом узнал, учебниками.

Таисия Герасимовна похвалила меня за то, что я много перечитал в Кульчеке хороших книг, и в заключение сказала, что у них в Коме школьная библиотека пока еще очень бедная. И по количеству, и по подбору книг. И что у нее имеются книги преимущественно религиозно-нравственного содержания.