Власть без славы - Иван Лаптев

Вот эта записка:

ПРЕЗИДЕНТУ СССР

тов. ГОРБАЧЕВУ М. С.

(только лично)

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Ситуация, которая складывается с подготовкой двух концепций перехода к рынку, представляется чрезвычайной. Возможные варианты ее развития Вы, конечно, уже проанализировали, но жизнь, как обычно, может быть богаче любого анализа. Ибо невозможно сегодня учесть поведение ВС РСФСР да и ВС СССР, нет уверенности в том, что та или иная группа депутатов не будет настаивать на рассмотрении обоих вариантов. Случись так — вполне вероятно принятие концепции, подготовленной «правительственной» группой, как ее называют. Что последует после этого — самоочевидно.

В этой обстановке одним из коренных условий сохранения контроля над ситуацией мне представляется позиция, которую Вы займете при обсуждении обоих проектов на Президентском совете и Совете Федерации. Ваша заинтересованная активность будет толкать Вас к тому, чтобы сделать выбор.

Если я ошибаюсь, то извините мою ошибку, но я глубоко убежден, что пока, до Верховного Совета, Вы должны от этого выбора воздержаться, избрав позицию равного отношения к обоим проектам, сколь это ни будет для Вас непривычно. Я предвижу здесь разворот громадного спора, и для страны жизненно важно, чтобы это был спор не с Вами.

Считаю, что мне нет необходимости обосновывать свое беспокойство и свое отношение к делу перестройки и к Вам — все это Вам известно. Именно это и продиктовало мне столь необычное письмо к Вам, с таким непрошеным советом.

Ваш И. Лаптев

29. VIII.90.

На совещание собралось человек пятьдесят. Приехали Б. Н. Ельцин и И. С. Силаев. Были представители по меньшей мере еще десяти республик. В 16 часов вошел президент СССР, увидел меня в первом ряду, подозвал и сказал негромко:

— Я прочитал твою записку. Ты не прав. Зачем мне таить позицию, если я ее уже определил да кое-кому и сказал об этом? Сейчас верну тебе твою бумагу.

Он стал рыться в разбухшей от документов папке, не нашел мою «бумагу».

— Ладно, потом, — и пошел на председательское место. Открыл совещание и сразу же, без каких-либо оговорок заявил, что он твердо выступает за программу «500 дней». Надо ее скорее провести через парламент и запускать в дело.

Дискуссия была жаркой, прежде всего, потому, что республики отстаивали программу «500 дней» как свою собственную. Два раза выступал с возражениями Н. И. Рыжков, два раза отвечал ему С. С. Шаталин. Коротко и четко выступил Ельцин: мы — за сохранение Союза ССР, и только данная программа экономических действий, экономического прорыва открывает для этого реальные возможности. Он оговорился, что Верховный Совет РСФСР (Б. Н. Ельцин тогда еще оставался его председателем) через два дня собирается обсудить и принять «500 дней». Горбачев своими репликами направлявший обсуждение, оставил это заявление без внимания.

В 18 часов Ельцин попрощался и уехал, его ждали на другом совещании. Силаев остался. М. С. Горбачев готовился закрыть дискуссию, кое-кто стал уже потихоньку уходить из зала — все ясно, согласие достигнуто. Неожиданно Н. И. Рыжков вновь вышел на трибуну и начал резко критиковать работу Шаталина — Явлинского, призывая президента и всех нас к ответственности. Академик Шаталин, конечно, не мог усидеть на месте и начал тоже в повышенных тонах отвечать Рыжкову. В воздухе запахло порохом. И я, по дурацкой привычке вмешиваться не в свое дело, снова написал записку президенту:

«Михаил Сергеевич, этой дискуссией мы торпедируем достигнутое согласие! Ведь остались-то для обсуждения документы для публикации, где главное:

а) мы видим ситуацию;

б) мы будем решать ее едиными усилиями;

в) мы знаем, как ее решить;

г) мы готовы и обладаем достаточной волей для этого.

Собственно, и все. А так — новый раздор.

И. Лаптев».

Он прочитал, остался явно недоволен, но совещание закрыл. Я подошел к нему, он уже не сидел, а стоял за председательским столом. Не глядя на меня, президент сказал:

— Что ты мне все указания даешь! Разве я сам не знаю, когда надо оборвать эту перепалку! Возьми свою записку.

К нам подошел И. С. Силаев и обратился к Горбачеву:

— Михаил Сергеевич, наш Верховный Совет послезавтра программу утверждает.

Тот ответил ему, как будто первый раз об этом слышит:

— Ну что вы — не можете подождать три дня? Дайте обсудить вопрос в Верховном Совете СССР и принимайте.

Силаев развел руками — мол, что я могу сделать, повестка сессии утверждена. А Горбачев, по-моему, воспринял этот жест как свидетельство того, что Силаева он уговорил.

Не уговорил. Через два дня Верховный Совет РСФСР единогласно одобрил программу, специально записав в своем постановлении обращение к союзному парламенту и парламентам союзных республик, предлагая им поступить так же. Программа теперь стала уже как бы российской, что, понятно, не было оставлено без раздраженного внимания ни союзными, ни республиканскими депутатами. Этот политический ход Ельцина вызвал первые трещины в апрельском соглашении. И хотя потом, в январе 1991 года, Горбачев и Ельцин подпишут еще одно соглашение, экономическое, эти трещины пройдут и через него.

Когда программу «500 дней» внесли в Верховный Совет СССР, правительство одновременно внесло и свою разработку. Президент выступил с заявлением о безусловной поддержке «500 дней». Реформаторы торжествовали победу. Можно было поставить документ на голосование и сразу утвердить его. Но тут уж проявилось искусство спикера А. И. Лукьянова. Понемному, понемногу он раскачивал зал, умело тасуя выступающих.

Члены депутатской группы «Союз» не отходили от микрофонов. Волна обсуждения вздымалась все выше и выше, список записавшихся в прения все удлинялся. Аналитические выступления сменялись бездоказательными нападками на работу Шаталина — Явлинского. Так прошел первый день праздника программы «500 дней».

«А поутру они проснулись» — заголовок повести В. М. Шукшина как нельзя лучше подходит к тому, что произошло на следующий день. Я не знаю, кто и какую информацию дал тогда Горбачеву, как удалось заставить президента буквально отречься от своих вчерашних слов и оценок. Но произошло невероятное: Горбачев, смущаясь и запинаясь, словно двоечник, повел дело к совмещению двух программ. Вообще-то совместить можно почти любые программы, но не в политической обстановке сентября — октября 1990 года. На этом президент СССР потерял своих ценнейших советников — академиков Петракова и Шаталина, на этом он потерял и нечто большее — нашу уверенность в его самостоятельности.

В перерыве мы собрались в рабочем кабинете президента, расположенном за стеной зала заседаний Верховного Совета почти рядом с комнатой председателей палат, которую все именовали «подковой» — из-за формы установленного в ней стола. За небольшим столом все не уместились, кто-то сел поодаль. В кабинете были М. С. Горбачев, Н. И. Рыжков, А. И. Лукьянов, Н. Я. Петраков, С. С. Шаталин, А. Г. Аганбегян, председатели комитетов Верховного Совета В. Г. Кучеренко, Ю. К. Шарипов, В. М. Вологжин. С торца стола примостился я, Р. Н. Нишанов куда-то отъехал. Горбачев сам правил проект постановления, которое должен был принять парламент. Надо было решиться: утверждать одну программу или же поручать кому-то на базе обеих создавать некий конгломерат, что, как теперь известно, было делом безнадежным. Но президент выбрал именно этот вариант. Шаталин и Петраков были словно заторможенные или уж слишком хорошо понимали тщетность попыток отстоять свои позиции. Оба молчали, глядя, как хоронят их детище. Когда редактировали фразу, определяющую, какую из программ все-таки взять за основу, я снова не удержался и предложил формулировку: «на основе программы «500 дней» и с учетом положений правительственной программы…» Горбачев не прореагировал. Зато Николай Иванович Рыжков просто взорвался:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});