Аквамариновое танго - Валерия Вербинина

– Полиция, – сказал он проводнику в спальном вагоне, показывая удостоверение. – Я ищу даму в красном манто с меховой каймой. Может быть, она едет здесь?

– Я видел, как кто-то в красном манто заходил в шестое купе, – ответил проводник.

– Благодарю вас.

Купе номер 8, номер 7, номер 6. Анри остановился и постучал по двери согнутым пальцем. Никто не ответил. Он нажал на ручку и тут только заметил, что дверь открыта. Инспектор распахнул ее…

– О, черт!

Эрнест Ансельм в съехавшем набок парике осел на диване. Красное манто, которое он так и не успел снять, было заляпано какими-то темными пятнами.

– Ансельм! Ансельм! Вы меня слышите?

Анри лихорадочно пытался прощупать пульс, но его не было. Поезд качнуло, тело Ансельма заехало набок. Инспектор стал усаживать его обратно на диван и с досадой увидел, что на его пиджаке остались пятна крови.

– Проводник! Скорее сюда, что вы там возитесь! Кто еще входил в это купе?

Проводник показался в дверях, позеленел и замотал головой.

– Я никого не видел, месье…

– Скажите машинисту, чтобы он остановил поезд на ближайшей станции! Дайте знать полиции! Произошло убийство, и…

Он осекся и посмотрел на висящее на стене зеркало, которое заметил только сейчас.

На зеркале алой помадой было аккуратно выведено: «Номер семь».

Глава 27

Кто убил Лили Понс?

– Я ничего не понимаю, – признался комиссар. – Ничего.

Анри Лемье в состоянии крайнего утомления сидел напротив него, держа в руках стаканчик с остывшим кофе. Пятна крови Ансельма на его пиджаке засохли и уже стали бурыми, но у инспектора не было сил даже на то, чтобы пойти и переодеться.

– Боюсь, тут нечего понимать, комиссар, – тихо проговорил Лемье. – Кто-то опередил меня буквально на минуту или две, вошел в купе Ансельма и зарезал его, потом написал помадой номер на зеркале и ушел. Никто из пассажиров не заметил ничего подозрительного, но вы и сами знаете, что в первые минуты пути люди заняты своими делами, раскладывают вещи и меньше всего склонны смотреть по сторонам…

– Допустим, – кивнул Бюсси. – На билетах нашли отпечатки пальцев адвоката, так что наконец-то я за все с ним поквитаюсь… Он у меня пойдет за сообщничество, не меньше. Что касается мадам Лами… – он выразительно скривился. – Она бьется в истерике, но в самом главном она созналась. Это она стреляла в Андре Делотра, чтобы отвести угрозу от ненаглядного сыночка. План бегства разработала она и адвокат… кстати, как вы узнали, что в машину садилась не мадам Лами, а ее сын?

– Это было не так уж трудно, – ответил Лемье. – Достаточно было увидеть, как он передвигается на каблуках, чтобы обо всем догадаться.

– Вы далеко пойдете, я всегда это говорил, – проворчал Бюсси. – Но, черт возьми, это убийство переворачивает все с ног на голову! Потому что Эрнест Ансельм, какой бы он ни был изворотливый сукин сын, не мог нанести себе шесть ударов ножом, из которых три смертельных, после чего написать на зеркале номер помадой! А это значит… это значит…

– В прессе столько писали про маньяка, что кто-то пожелал сыграть его роль, – пришел Анри на помощь комиссару.

– Или баронесса Корф ошиблась и Ансельм вообще не тот, кого мы ищем, – желчно подхватил Бюсси. – Только как он может быть не тем, когда все сходится? Он испугался, когда Ева Ларжильер стала его шантажировать; у него нет алиби на три убийства, одно из которых было ему выгодно, и на помаде были найдены его отпечатки. Значит, это все-таки он! Но кто же тогда убил его самого?

Анри ничего не ответил. По правде говоря, ему хотелось только одного – вернуться домой и лечь спать.

– И еще меня беспокоит эта встреча, на которую она нас пригласила, – добавил комиссар. – Я не люблю, когда меня пытаются использовать втемную, а сдается мне, она как раз это и делает. Если она хочет, чтобы мы кого-то арестовали, почему не сказать об этом прямо?

– Я думаю, мы завтра сами все узнаем, – смиренно ответил Анри. Бюсси поглядел на своего подчиненного, увидел, что тот буквально валится с ног, и, спохватившись, сказал, что инспектор может идти отдыхать.

* * *

В субботу, в шесть часов вечера, гостиная Амалии была переполнена. Тут был бледный Андре Делотр с рукой на перевязи, возле которого, поджав губы, сидела его встревоженная жена. В углу пристроился Жером, которого одеяние вдовца странным образом красило больше, чем его обычные костюмы. Он не смотрел на комиссара и инспектора, которые сидели несколько в стороне от остальных гостей. Ева Ларжильер, в простом темном платье, похожем на монашескую одежду, устроилась в кресле и молча перебирала четки. Бланш, Эрве, Ксения и Габриэль сидели на диване с кокетливо изогнутой спинкой, а на другом диване, напротив, устроились Жан Майен, который волновался так, что это бросалось в глаза, доктор Анрио, который, напротив, был как-то отрешенно спокоен, и Леон Жерве. Он явился последним и, судя по иронической улыбке на его губах, был настроен не принимать всерьез ничего из происходящего.

– Захватывающая сцена, – сообщил он Жану. – Признаться, о чем-то подобном я не раз читал в детективных романах… Всех подозреваемых собирают в одной комнате, а потом – оп! – выходит гениальный сыщик и говорит: господа, вот убийца!

Он негромко засмеялся. Жан поглядел на него с неприязнью и отвернулся.

– Здесь нет подозреваемых, кроме одного человека, – заметила Амалия, которая только что показалась на пороге. – И я вовсе не сыщик, я всего лишь оказываю полиции небольшую помощь… по их просьбе.

Габриэль открыл рот, хотел сказать что-то, но оглянулся на Ксению и промолчал.

– Мы все собрались здесь, чтобы окончательно разъяснить один вопрос, – продолжала Амалия. – Потому что каждый из нас так или иначе хочет знать, кто убил Лили Понс. Этого хочет мадам Делотр, чтобы больше не подозревать своего мужа; этого хочет мсье Жером Делотр, в голову которому наверняка лезли неприятные мысли насчет участия его близких; этого хочет месье Майен, которого напрямую обвиняли в том, что он и есть преступник; этого хотят хозяева замка, друзья убитой, полицейские, здесь присутствующие – словом, все. Только один человек не заинтересован в том, чтобы была поставлена точка в этом деле, и по вполне естественным причинам. Потому что этот человек и есть убийца.

Люсьенн, и так сидевшая очень прямо, казалось, стала еще прямее.

– И вы надеетесь на то, что вот вы собрали нас всех, и убийца не выдержит и покается? – высокомерно осведомилась она.

– Он не покается, – спокойно ответила Амалия. – Не тот у него характер, поверьте мне. А теперь позвольте мне рассказать, как все было. Возможно, по ходу дела вы сочтете нужным добавить кое-какие детали, я не возражаю.

Двадцать четвертого декабря 1915 года неожиданно умирает Лоран Тервиль. Кто сказал Лили об этом – вы, доктор?

– Да, – Филипп Анрио нехотя кивнул.

– Как она это восприняла?

– Сильно побледнела. Я даже испугался, но она стала говорить, что просто не любит разговоров о смерти.

– Тело должны были увезти из замка?

– Совершенно верно, но машина не приехала. Вероятно, все были заняты из-за сочельника. Я посовещался с мадам Рошар, и мы переместили его в погреб. Поверьте, это была только временная мера…

– Я вам верю, – кивнула Амалия. – В тот же день Лили Понс получила очередное отчаянное письмо из Тура. Как и предыдущие, она не стала его читать. Впрочем, тот человек давно догадался, что письмами ничего не добьешься, и решился на отчаянный шаг. Он приехал в Поршер и спрятался, как я полагаю, в одной из беседок, расположенных в саду. Ему казалось, что если он сумеет лично поговорить с Лили, то убедит ее. Но подходящего случая так и не представилось, а по некоторым причинам показываться на глаза гостям Лили тот человек не хотел. Наблюдая за замком, он понял, где именно находится спальня Лили, и стал ждать, когда все разойдутся. Затем он забрался на ее балкон и, убедившись, что Лили одна, постучал…

– Как он мог забраться на третий этаж? – прервал Амалию Габриэль. – Да еще учитывая высоту тамошних потолков…

– Вы забываете о плюще, – ответила баронесса. – Плющ обвивает фасад, доходя до самой крыши. И хотя мы знаем, что это растение цепляется за любой выступ, оно никогда не смогло бы подняться так высоко без помощи людей. На чем держится ваш плющ, господин граф? На решетке или на веревках?

– На веревках, – машинально ответила за брата Бланш, глядя на Амалию во все глаза.

– Вот вам и решение. Да, плющ подвернулся как нельзя кстати. Итак, некто постучал в стекло спальни Лили, и, узнав этого человека, она его впустила. Вероятно, первым ее порывом было все же его прогнать, но он был красноречив и умел уговаривать. Он ссылался на опасность, которая ему угрожает, на высоту, которую он преодолел ради встречи с ней, и, возможно, на то, что ему холодно. Не забывайте, что дело было в декабре…

Оказавшись наедине с Лили, он стал клясться ей в любви, говорить о своих чувствах и снова клясться в любви. Я не знаю, насколько Лили поверила в его объяснения или сделала вид, что им поверила. Беда в том, что она совершенно точно знала, что вовсе не любовь подвигла ее гостя на подвиги, а деньги. И когда ей наскучила эта игра, она, вероятно, не преминула сказать посетителю что-то оскорбительное – вроде того: что он может говорить что угодно, но ее денег он не увидит. Обычно Лили умела соразмерять силу своих слов, но в тот день, после того как она узнала о смерти Лорана Тервиля, она забылась и перегнула палку. И тот человек, когда она повернулась, в ярости ударил ее. Его кулак попал ей в правый висок, – продолжала Амалия, – а на пальцах у него было множество колец, потому что он жить не мог без украшений. И эти кольца образовали нечто вроде кастета, который нанес Лили смертельную рану. Обливаясь кровью, она упала на ковер…