Кукольник - Родриго Кортес

— Ты что-то говорил о Втором. Кто он?

— Я еще не знаю, масса Джонатан, — гулко отозвался негр. — Он какой-то странный. И не черный, и не белый…

— Индеец, что ли? — презрительно усмехнулся Джонатан.

— Нет. Индейцы ничего не знают о Мбоа.

— Как и белые? — издевательски продолжил его мысль Джонатан. — Вроде меня.

Платон обиженно засопел, и Джонатан примирительно похлопал его по плечу. Конечно же, он был и должен был оставаться единственным белым, «сотрудничающим» с этой почти мифической силой. Бедный Платон даже не знал, сколь несерьезно относится его господин к этому Мбоа. Даже несмотря на то, с какой точностью Платон обычно предсказывал грядущее.

— И что ты намерен делать, чтобы оградить меня от этого Второго? — повернулся назад к выходу Джонатан.

— Нужно дать Мбоа свежей крови, масса Джонатан, — тихо произнес негр. — Другого способа нет.

Джонатан усмехнулся. Он никогда не был против чего-нибудь по-настоящему свежего, но еще слишком хорошо помнил все прелести американского правосудия, чтобы столь глупо рисковать.

В Новом Орлеане Луи Фернье показаться не рискнул; он слишком хорошо знал, как дотошно работает тамошняя полиция, а потому отвез Джудит к знакомому фермеру по окружной дороге. Оставил Джудит, поменял рубашку и сюртук, не теряя времени, выехал снова и спустя четырнадцать часов прибыл к небольшой рощице у реки. Привязал лошадей, дождался захода солнца, закутался в широкий черный плащ и словно превратился в тень.

Он двинулся прямо вдоль реки, по вытоптанной в камышовых зарослях звериной тропе. Прошел порядка четырех миль, пересек старый яблоневый сад и оказался возле старого бревенчатого дома. Оглядевшись по сторонам, скользнул к окну и замер.

Его бывший хозяин Леонард де Вилль сидел в старом, вытертом и продавленном кресле и, нацепив на нос пенсне, ремонтировал башмак.

Луи улыбнулся. Скупость Леонарда была достаточно известна, но чтобы самому ремонтировать обувь? Он еще раз огляделся и сунул руку в карман. Вытащил жестяную коробочку из-под чая и быстро, стараясь не потерять ни единой секунды, двинулся к собачьей будке.

Почуяв чужака, старый пес угрожающе заворчал, заворочался, высунул нос наружу и тут же, получив щепотку порошка прямо в ноздри, отчаянно взвизгнул и завертелся волчком.

— Тихо-тихо, — поймал и прижал его голову к земле Луи и достал нож. Стремительно ударил и, дождавшись, когда пес утихнет, скользнул к дверям.

— Что еще там? — протяжно скрипнув дверью, точь-в-точь как его пес, высунул нос наружу Леонард де Вилль и ошарашенно замер.

— Как поживаешь, масса Леонард? — широко улыбнулся Луи и рванул дверь на себя. Шагнул вперед и коротким ударом в грудь отбросил фермера внутрь. — Чужих нет?

— Зачем ты пришел? — хватаясь за грудь, просипел фермер.

— За тобой, Леонард, за тобой, — ласково улыбнулся ему Луи.

— Хочешь денег, я дам, — испуганно предложил фермер.

— Спасибо, Леонард, — вытащил узкий, отточенный, как бритва, нож Луи. — Деньги мне тоже не помешают.

— Не убивай! — взмолился фермер. — Только не убивай! Хочешь, я тебе вольную дам? Прямо сейчас!

Луи отрицательно покачал головой.

— Я всегда был вольный, Леонард. Жаль, что ты этого раньше не понял. А теперь уже поздно.

Пожалуй, никого Луи Фернье не убивал с таким остервенением. Он совершенно потерял разум, и, когда сумел остановиться, труп старого фермера был совершенно обезображен.

— Спо-кой-но, Луи, спо-кой-но, — дрожащим голосом произнес он, бросил нож и вышел во двор, к большой деревянной кадке с дождевой водой. Тщательно вымыл трясущиеся руки, ополоснул потное горячее лицо, утерся подолом выбившейся из брюк забрызганной кровью рубахи, вернулся и сел на крыльцо. Достал сигару, оторвал зубами и выплюнул кончик, прикурил и оперся спиной о дверь.

Удивительно чистое звездное небо обещало ему прекрасную, полную удивительных событий жизнь, как тогда, когда он, одиннадцати лет от роду, впервые осознал, что ничем — ни умом, ни силой духа, ни судьбой — не уступает своим «владельцам».

Путь к этому был непрост. В возрасте примерно четырех лет, едва ощутив свою непохожесть на остальных рабов, Луи — только из детского любопытства — начал учиться простейшему: двигаться, как белый, есть и пить, как белый, и даже жестикулировать и ругаться, как белый.

Поначалу это вызывало у хозяев смех. Его приставили в обучение к черному лакею, а уже через пару месяцев Луи с блеском развлекал хозяйских гостей, на бис показывая в лицах разницу между белым и черным человеком.

Затем, увидев, с какой жадностью Луи рассматривает картинки на обрывках газет, хозяин разродился крамольной мыслью обучить мулата грамоте. Да, это было незаконно, но кто в наше время будет соблюдать закон? Тем более что те же сенаторы, что вводят эти ограничения для черных, сами предпочитают держать в доме исключительно грамотную прислугу.

Азы грамоты Луи схватил в несколько дней, но толком ему выучиться так и не дали. Хозяин попал в очередной финансовый переплет и продал восьмилетнего мулата на первом же аукционе вместе с остальными своими рабами. И вот с этого дня для Луи началась совершенно другая жизнь.

Леонарду де Виллю не нужен был ни шут, ни лакей; скупой и уже тогда немолодой фермер нуждался только в ниггере для работы. А потому все, что было в Луи «белого», начиная от мимики и жестов, выколачивалось жестоко и последовательно. Но коса нашла на камень, Луи уперся. Он отказывался ходить расслабленной походкой черного раба. Он отказывался жрать кашу руками и коверкать язык, делая вид, что не может выговорить якобы неуловимые для черного звуки. Но главное — он не опускал глаз.

Фермер взъярился, хорошенько выпорол мальчишку и подвесил его на цепях, для начала на день. Луи не сломался. Фермер добавил ему еще. И еще. А когда мулата сняли, он сбежал, как только пришел в себя.

За три последующих года он будет сбегать еще восемь раз. Поначалу его поймают через несколько часов, затем только на третий день, и в конце концов он доведет искусство побега почти до совершенства. Так что в последний свой побег Луи сразу начал с главного — ограбил белого одногодку, сняв с него все, вплоть до подштанников, и прокрался на идущий вверх по течению пароход. Но его все равно поймали и вернули, миль через триста.

И вот тогда Луи впервые ударил хозяина — кулаком в живот. Его снова подвесили на цепях, но объяснили, что это был последний раз, и если он за ночь не одумается, назавтра ему просто отрежут уши, и не от жестокости, а в строгом соответствии с законом.

А той же ночью к нему пришел Аристотель. Огромный, черный, весь покрытый шрамами раб отомкнул своим ключом замок, взвалил мальчишку на плечо и отнес к берегу Миссисипи.

— Отсюда бежать некуда, — тихо сказал он. — Белый всегда поддержит белого, а здесь от моря до моря — их земля.

Луи не знал, что такое море.

— Поэтому ты не там ищешь свободу, — улыбнулся негр.

— А где мне ее найти? — серьезно спросил его Луи.

— Не где, а когда, — поправил его негр. — Оставь день для белых. Будь хорошим рабом, а когда придет ночь, бери у белых все, что хочешь. И тогда ты, может быть, вырастешь и станешь таким же, как я.

Этой же ночью, часа через два, Аристотель специально для Луи поймал патрульного-добровольца. Тот вырывался, пытался дотянуться до оружия или хотя бы крикнуть, но все было бесполезно. Аристотель зажал патрульному рот огромной, почти деревянной от мозолей ладонью, стащил его в придорожный овраг, поставил на колени и сунул в руки Луи нож.

— Хочешь начать?

Луи хотел.

Наутро фермер снял измученного мальчишку с цепей, с изумлением выслушал его покаянную речь, и с тех пор у Леонарда де Вилля не было оснований жаловаться на своего раба. Целыми днями одиннадцатилетний Луи Фернье ходил, как черный, говорил, как черный, и даже жрал, как черный. А потом приходила черная ночь, и он выходил на дорогу и становился белым — для всех, кроме поджидающего в кустах неподалеку Аристотеля.

Они убили многих, очень многих, но каждый раз наблюдательный Аристотель так толково инсценировал обстоятельства убийства, что ни у одного из белых и мысли не возникло, что это дело рук обычного раба. Грешили на ирландцев, много говорили о приехавшей с севера банде, порой даже вспоминали индейцев… но на рабов не подумал ни один.

Тогда Луи и узнал, кто такой Мбоа.

Лейтенанта Фергюсона пригласили на осмотр тела Леонарда де Вилля сразу же, как только стала ясна связь между этим и предыдущими ритуальными убийствами. Понятно, он немедленно выехал на место, но, когда вылез из экипажа, даже присвистнул от удивления: так не походило это убийство ни на одно из предыдущих.

То, что фермеру отомстили по глубочайшим личным мотивам, становилось ясно с первого взгляда. Выпотрошенное, зверски изрезанное тело было заковано в цепи и подвешено на огромном дубе у дороги — как раз там, где обычно подвешивали рабов. Здесь вообще не было никакой идеи — только надругательство.