Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осенью 1919 г. мы получили сведения, что Роза, Катя Румянцева, Сурен Магаузов и еще несколько наших товарищей арестованы в Армавире. Лично для меня это было большим ударом. Некоторое время я даже избегал появляться в квартире Каспаровых: мне все казалось, что я виноват перед ними.
Вскоре всех арестованных перевезли в Пятигорск. Несмотря на тяжкие избиения и пытки, белогвардейской своре так и не удалось вырвать у молодых коммунистов ни одного слова признания, не удалось сломить их дух.
Удивительны по стойкости и мужеству письма Розы, посланные из тюрьмы родным и товарищам. После пыток и избиений она пишет: "У нас есть надежда на выздоровление, постарайтесь сделать так, чтобы не повесили, а все остальное ерунда". В другом письме (матери) Роза писала: "Страстно не хочется умирать, не пожив! Ведь я почти еще не жила и вдруг - умереть! Ну, долой мрачные мысли, а то еще подумают, что я боюсь смерти. Ерунда! Ни разу со дня ареста я не заплакала, даже не прослезилась, и так будет до конца..."
Незадолго до прихода Красной Армии, 20 февраля 1920 г., в Грозном Роза и Катя были повешены. Вслед за ними был казнен и Сурен Магаузов.
За несколько часов до казни Сурену удалось послать друзьям на волю два письма, написанных на лоскутках материи, оторванных от рубашки. Поразительные письма! Какая сила духа и мужества!
Привожу здесь оба эти письма:
Милая Тамара, посылаю последний товарищеский привет. 12 часов. Жду смерти, но чувствую себя бодро. Жизнь - в полном смысле этого слова не изведанная для меня область. Не успел осуществить свои последние желания. Сижу отдельно от Розы. Она чувствует себя геройски. Всех осужденных к повешению - 16 человек. Привет товарищам. Целую всех крепко. Сурен.
* * *
Милые друзья! Судьбе моей нужно было стать свидетелем смерти моих славных товарищей. Тяжело мне без моей милой и славной Розы. Она погибла смертью храбрых: смело, без ропота и без страха она шла к эшафоту. Погибла и молодая работница Катя.
Я позволил себе это небольшое отступление от основной темы моих воспоминаний, считая моральным долгом сказать хотя бы несколько добрых слов о совсем еще молодых людях, которых мне пришлось встретить на своем жизненном пути.
* * *
Кажется, в конце июня 1919 г., приехав в Тифлис на заседание краевого комитета партии, я решил хотя бы на два-три дня заехать в родную деревню, повидаться с близкими.
Я не был здесь более года, полного бурных событий, трагических и радостных переживаний. Возвращался, можно сказать, другим человеком. Все вокруг казалось мне необычайным, неповторимо прекрасным: нигде не видел я такой красоты, столь близкой моему сердцу, гор, покрытых лесами, диких скал и бурных речек.
К середине дня прибыли в Алаверды. Сойдя с поезда, я встретил у станции знакомого односельчанина, и мы вместе отправились вверх.
Отца я в живых не застал. Он умер за год до этого. Мы с матерью бросились друг к другу, у нее по щекам текли слезы. Она все время благодарила Бога за то, что он сохранил ее сына живым. Собралась моя многочисленная родня; каждый спрашивал, всем приходилось отвечать.
Я пошел на кладбище, на могилу отца. Я чувствовал вину перед ним. Весной 1918 г., когда железнодорожное сообщение между Тифлисом и Баку было очень ненадежным и все ожидали, что оно вот-вот оборвется вообще, я получил телеграмму из деревни. В ней сообщалось, что отец серьезно болен и хочет, чтобы я приехал с ним попрощаться. Сыновний долг обязывал меня немедленно поехать, но это означало, что я был бы лишен возможности вернуться обратно в Баку; бросить же революционную работу в Баку с риском не вернуться обратно я не мог. К тому же не было уверенности, что я застану его в живых. Теперь, стоя перед могилой отца, я мысленно просил у него прощения.
Семью нашу в то время содержал мой старший брат. За два года до Первой мировой войны его призвали в армию, где он прослужил более шести лет и вернулся на родину в конце 1917 г. Теперь работал плотником - по профессии отца. По тем временам семья жила неплохо: при отце у нас в хозяйстве были лишь две козы. Теперь появилась и корова. Младший брат Артем закончил к тому времени сельскую четырехклассную школу, и я решил устроить его для дальнейшего обучения в Тифлис. С сентября 1919 г. брат стал жить у Вергинии Туманян в Тифлисе и ходить в армянскую школу.
Вечером мы всей семьей сели за стол на веранде ужинать. Появился сын соседа, с которым мы в детстве были друзьями. Он подошел ко мне, поздоровался, а потом отвел в сторону и сказал, что он служит в милиции "нейтральной зоны" (которая была создана англичанами между Арменией и Грузией после неудачной попытки грузинских властей военной силой "прихватить" эту местность) и пришел предупредить, что его начальство решило меня арестовать. Он предложил мне бежать этой же ночью. Я его поблагодарил. Мы продолжали ужинать, никому ничего не сказав.
Когда все разошлись и настало время сна, я сказал матери и старшему брату, что должен уехать этой же ночью. Они были очень огорчены и никак не могли понять, что же произошло. Тогда я вынужден был объяснить, что, если не уеду этой же ночью, меня арестуют. Муж моей младшей сестры Акоп помог добраться до станции, незаметно сесть в поезд. Я благополучно прибыл в Тифлис, а потом - в Баку.
В июле 1919 г. я вновь приехал в Тифлис на заседание краевого комитета партии. Место для заседания было выбрано на окраине города, в последнем ряду домов на склоне горы Мама-Давыд, в доме портного Раждена, проверенного, но ничем особенно не известного коммуниста. Я шел к Раждену спокойно. Не доходя до места, я решил проверить, не тащится ли за мной "хвост", вошел в магазин, пробыл в нем минуты две-три, потом вышел на улицу. Не увидев ничего подозрительного, пошел далее уже более уверенно.
В доме Раждена я застал Георгия Стуруа и Славинского из Владикавказа. Прошло несколько минут - и вдруг в дом входят двое полицейских. Старший из них обращается ко мне: "Вы Микоян?" - "Да", - отвечаю я. "Вы арестованы". - "За что?" - "Имею указание начальника особого отряда Кедия" (это был меньшевистский отряд по преследованию коммунистов, пользовавшийся очень дурной славой). Полицейский объявил арестованными и двух других товарищей.
Георгий Стуруа, который в таких случаях бывал необыкновенно находчив, тут же начал разговаривать с полицейским, фамилия которого была Липартия. Он уговаривал его, чтобы меня не арестовывали. Говорил он по-грузински, иногда переходя на русский: "Меня и этого товарища вы можете арестовать - мы не возражаем, пойдем с вами в тюрьму, - но Микояна вы ни в коем случае не должны арестовывать". Объяснял, что за Микояном следят деникинцы и английское военное командование и, если его арестуют, меньшевистское правительство передаст его англичанам, те - Деникину, и он будет казнен. "А ведь вы знаете, - говорил он, - что через непродолжительное время, может быть даже через полгода, большевики победят на Кавказе. Вот тогда и станет известным, что вы, Липартия, виновны в аресте и смерти Микояна. Тогда вам придет конец. Поэтому в первую очередь подумайте о самом себе".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР - Нами Микоян - Биографии и Мемуары
- И только лошади летают вдохновенно - Екатерина Кастрицкая - Биографии и Мемуары / Домашние животные / Природа и животные
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Фрегат «Паллада» - Гончаров Александрович - Биографии и Мемуары
- История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 - Джованни Казанова - Биографии и Мемуары
- НА КАКОМ-ТО ДАЛЁКОМ ПЛЯЖЕ (Жизнь и эпоха Брайана Ино) - Дэвид Шеппард - Биографии и Мемуары
- История моего знакомства с Гоголем,со включением всей переписки с 1832 по 1852 год - Сергей Аксаков - Биографии и Мемуары
- Сталкер. Литературная запись кинофильма - Андрей Тарковский - Биографии и Мемуары
- Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история