Русские сказки - Народные сказки

на желтом песке щука-рыба. Говорит Иван-царевич:

— Ну, сейчас эту щуку съем! Мочи моей больше нет — так есть хочется!

— Ах, Иван-царевич, — молвила щука, — сжалься надо мной, не ешь меня, брось лучше в синее море!

Сжалился Иван-царевич над щукой, бросил ее в море, а сам пошел берегом за своим клубочком.

Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек в лес, к избушке. Стоит та избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается. Говорит Иван-царевич:

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Избушка по его слову повернулась к лесу задом, а к нему передом. Вошел Иван-царевич в избушку и видит: лежит на печи Баба-яга, костяная нога. Увидела она царевича и говорит:

— Зачем ко мне пожаловал, добрый молодец? Волей или неволей?

— Ах, Баба-яга, костяная нога, ты бы меня накормила прежде, напоила да в бане выпарила, тогда бы и выспрашивала!

— И то правда! — отвечает Баба-яга.

Накормила она Ивана-царевича, напоила, в бане выпарила, а царевич рассказал ей, что он ищет жену свою, Василису Премудрую.

— Знаю, знаю, — говорит Баба-яга. — Она теперь у злодея Кащея Бессмертного. Трудно будет ее достать, нелегко с Кащеем сладить: его ни стрелой, ни пулей не убьешь. Потому он никого и не боится.

— Да есть ли где его смерть?

— Его смерть — на конце иглы, та игла — в яйце, то яйцо — в утке, та утка — в зайце, тот заяц — в кованом ларце, а тот ларец — на вершине старого дуба. А дуб тот в дремучем лесу растет.

Рассказала Баба-яга Ивану-царевичу, как к тому дубу пробраться. Поблагодарил ее царевич и пошел.

Долго он по дремучим лесам пробирался, в топях болотных вяз и пришел наконец к Кащееву дубу. Стоит тот дуб, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в землю раскинул, ветками красное солнце закрыл. А на самой его вершине — кованый ларец.

Смотрит Иван-царевич на дуб и не знает, что ему делать, как ларец достать.

«Эх, — думает, — где-то медведь? Он бы мне помог!..».

Только подумал, а медведь тут как тут: прибежал и выворотил дуб с корнями. Ларец упал с вершины и разбился на мелкие кусочки.

Выскочил из ларца заяц и пустился наутек.

«Где-то мой заяц? — думает царевич. — Он этого зайца непременно догнал бы…».

Не успел подумать, а заяц тут как тут: догнал другого зайца, ухватил и разорвал пополам.

Вылетела из того зайца утка и поднялась высоко-высоко в небо.

«Где-то мой селезень?» — думает царевич.

А уж селезень за уткой летит — прямо в голову клюет. Выронила утка яйцо, и упало то яйцо в синее море…

Загоревал Иван-царевич, стоит на берегу и говорит:

— Где-то моя щука? Она достала бы мне яйцо со дна морского!

Вдруг подплывает к берегу щука-рыба и держит в зубах яйцо.

— Получай, Иван-царевич!

Обрадовался царевич, разбил яйцо, достал иглу и отломил у нее кончик. И только отломил — умер Кащей Бессмертный, прахом рассыпался.

Пошел Иван-царевич в Кащеевы палаты. Вышла к нему Василиса Премудрая и говорит:

— Ну, Иван-царевич, сумел ты меня найти, теперь я весь век твоя буду!

Выбрал Иван-царевич лучшего скакуна из Кащеевой конюшни, сел на него с Василисой Премудрой и воротился в свое царство-государство.

И стали они жить дружно в любви и согласии.

Белая уточка

 некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с молодой женой. Хороша была царица, — словно березка на поляне, — и бела, и кудрява, и нравом ласкова. Все ее любили, все ее жалели, только не любила ее старшая сестра. И та хороша была — и бела, и кудрява, да сердцем черна, нравом жестока. Крепко она сестре завидовала, на счастливое ее житье зарилась.

Только год прокатил, как поженились молодые. Не успел еще царь на жену наглядеться, не успел с ней наговориться, не успел ее наслушаться, а уже надо было ехать ему в дальний путь по делам, покинуть жену на чужих людей. Что делать? Говорят, век обнявшись не просидеть.

Долго плакала молодая жена, долго царь ее уговаривал. Повелел он ей не покидать высокого терема, дворцового сада, ни в поле не ходить, ни в леса не ездить, чужих советов не слушаться, чужих людей в дом не пускать.

Попрощался с молодой женой и уехал в дальний путь.

Ну, день прошел, и другой прокатил; скучно царице. Целый день у окошка сидит, на дорогу глядит, на шитье шелковое слезы роняет. Без любимого веселья нет, без хозяина — дом сирота. Вот послала она гонца-скорохода к батюшке своему за старшей сестрой.

«Все, — думает, — мне веселее будет».

Приехала старшая сестра, по дому бродит, на богатства любуется, а все ей не нравится. Что няньки-мамки сделают — все не так, все не так. И кушанья ей не солоны, и перинушки плохо взбиты, и полы плохо метены. Сестрица ее уговаривает, все по ее делает, а ту угомон не берет. Ну, так день идет и другой идет. Раз и говорит царице старшая сестра:

— Не могу я все в терему сидеть, хоть бы по саду прошлись, тоску развеяли…

Надела царица белый шелковый сарафан, повязала белый шелковый платок, обула красные сапожки и с сестрой в сад пошла. В саду цветы — не налюбуешься, в саду яблоки — не наешься, в саду воздух — не надышишься. А старшей сестре все не так, все плохо. И цветы не ярки, и яблоки горьки, и воздух худой. Пристала она к царице:

— Выйдем да выйдем за ограду, там ручей течет, хрустальная вода льется.

Подошли они к ручейку.

— Солнце палит, — сестра говорит, — водица студеная так и плещет. Умой свое белое личико.

Наклонилась молодая над ручьем, а сестра ударила ее между плеч и говорит:

— Плыви по воде белой уточкой!

И поплыла царица по воде белой уточкой, белой уточкой, красные ножки. Взволновался ручей, забурлил ручей, с цветов роса посыпалась — злое дело видят, а сказать не могут.

А сестра побежала ко дворцу, затужила, закричала, всему миру поведала: утонула, дескать, царица в прозрачной воде!

Потужили люди, поплакали, а делать нечего. Зажила сестра во дворце хозяйкой. У нее люди не ходят, а