Том 15. Простак и другие - Пэлем Вудхауз

Песенка «Мы сражаться не хотим, но уж если мы начнем, бе-е-регись!», казалось, написана специально для Мэрвина. Оставьте его в покое, и он вас не будет трогать. Как говорится, сердцем за мир. Но если кто предполагает, что ему недостает гордости и боевого задора, он сильно ошибается.

— Ну, хватит, — сдержанно заметил он, и те, кто знал его хорошо, могли сказать, что больше всего его следует опасаться, когда он говорит мрачным, сдержанным тоном.

Мэрвин приподнял скатерть. Оттуда вопросительно выглянула шафрановая морда. Он махнул рукой в направлении хористок, которые проделывали что-то таинственное с белоснежными туфельками.

— Ату их, Тюльпан! — приказал хозяин.

7

Простак поднялся из канавы неподалеку от отеля «Пьяцца» и суетливо поправил галстук. Припомнить, как он угодил сюда, ему не удавалось, но он помнил, в каком порядке их маленькая компания вылетела на мостовую. Первым приземлился он сам, потом Мэрвин и, наконец, Тюльпан, который проплыл по воздуху и стукнул его между лопаток. Оглянувшись, Простак увидел двух своих спутников; один отряхивал пыль с брюк, второй лаял на администрацию. По-видимому, ни одного из них не тревожило то, что случилось. Мэрвин, например, вообще пребывал в самом радужном настроении. Легкая раздраженность, прорывавшаяся в последний час, растаяла без следа.

— Ну, Фиппс, куда теперь? — жизнерадостно осведомился он.

— В постель? — предложил Простак. Мэрвин удивился до крайности.

— В постель? В самый разгар вечера? Нет, Фиппс. Мы можем отправиться кое-куда получше. Квартал, где мы сейчас находимся, наводнен кабаре, и у искателей удовольствий выбор не ограничен. Как ты насчет «Бриллиантовой Подковы»?

— Нет-нет, спасибо.

— Ну, а «Латинский Квартал»?

— Не стоит, правда.

— Ну, так к «Леону и Эдди»? Или в «Копакабану»? Ты, Фиппс, только словечко скажи. Куда пойдешь ты, туда и я.

Простак ответил, что его больше не тянет в кабаре, и Мэрвин добродушно принял его решение.

— Тогда я скажу тебе, что мы сделаем. Эй, такси! — окликнул Мэрвин. — Отвезите-ка нас на Кинг-Пойнт, Лонг-Айленд, да не жалейте лошадей. Мы поедем, Фиппс, и поболтаем с моей невестой.

— Но послушай!

Добродушие Мэрвина иссякло. В голосе у него вновь пробилась тихая опасная нотка.

— Ты, что же, возражаешь против этой встречи?

— Нет-нет, но…

— Скажи, Фиппс, тебе не нравится моя невеста?

— Нет-нет, что ты!

— Очень надеюсь. Она очаровательная девушка, милее и не сыщешь. Мисс Гермиона Бримбл, дочка хорошо известного финансового магната С. Хамилтона Бримбла, а также, по любопытному совпадению, миссис С. Хамилтон Бримбл. Ты, возможно, видел, как она порхает по этому вашему отелю. Высокенькая такая, личико — мрамор при свете звезд, глаза сверкают, словно изумруды на солнце. Ну, то есть, они зеленые, — пояснил Мэрвин. — Тебе она ужасно понравится. И я уверен, знакомство с тобой дополнит ее счастье.

— Черт побери! Она же не пожелает видеть меня среди ночи.

— Недооцениваешь ты, Фиппс, своей привлекательности. Ты излучаешь обаяние независимо от времени. Я слышал, и не однажды, от очень надежных людей, что как бы поздно ни пришел Сирил Фотеринг-Фиппс, он остается Сирилом Фотеринг-Фиппсом. Водитель, тронулись. Когда доберемся до Кинг-Пойнта, я буду направлять вас жестом и словом.

Чтобы добраться до Кинг-Пойнта на Лонг-Айленде, нужно переехать через мост Трайборо, доехать до Грейт Нек и свернуть на Мидлл Нек роуд. Поездка долгая и была бы крайне утомительной, не разнообразь ее Мэрвин песенками, которые напевал приятным баритоном. Когда они прибыли, Мэрвин подосадовал, что дом тонет в темноте. Как приверженец этикета он указал, что в окне должен сиять свет, путеводный маяк для путника.

— Лампа, — посетовал он, — или хотя бы свеча. Однако, — прибавил он, вновь приободряясь, — мы можем пренебречь формальностями. Вон там, по-моему, комната моей невесты, и если я не ошибаюсь, для нас открыты три пути. Мы можем остаться здесь и покричать погромче. Можем бросать камешками в окно. Наконец, ты можешь взобраться туда по водосточной трубе. Да, это лучше всего. Полезай наверх, Фиппс. Постучи дважды и произнеси мое имя.

Простаку внезапно пришло в голову одно спасительное соображение.

— Твоей невесты нет дома.

— Откуда, интересно, ты это знаешь, если даже еще и в окно не постучал?

— Ты сам мне говорил, что она ушла на танцы.

— Хм, и то правда. Разрази меня гром, правда! Ну, тогда полезай наверх и просто разбей окно.

Как выразился поэт, «это лишь чуточку больше, но как это много!» Будь Мэрвин поменьше ростом, не так пьян и не настолько обижался на малейшее возражение, Простак отклонил бы проект. Но при данных обстоятельствах он счел, что благоразумнее подчиниться. Карабкаясь по трубе, он тупо осознавал, что Мэрвин, прислонясь к стене, звучно декламирует «Выше! Выше!», а когда он добрался до подоконника, прозвучали строки о деве, приглашающей альпийского скалолаза прервать подъем и передохнуть, склонив усталую голову ей на грудь.

Когда же Простак разбил окно, из другого окна, чуть поодаль, высунулись голова и плечи человека в халате. Свет электрического фонарика упал на незваного гостя, а потом человек в халате поднял револьвер и выстрелил в его направлении. Балстрод, дворецкий-англичанин, услышал шум в ночи, а когда дворецкие-англичане слышат такой шум, они действуют.

Выстрелы просвистели мимо уха, не причинив Простаку вреда, но намек был настолько очевиден, что он тотчас уловил его. Крик Мэрвина, лай Тюльпана и его полет совпали во времени.

Когда Простак достиг земли, Мэрвин растворился во тьме, но Тюльпан оставался на месте. Он оскорбленно рычал и царапал лапами дерн.

У собак странный образ мыслей. Казалось бы, он сообразит, что ни один человек, даже с самой неустойчивой психикой, не станет карабкаться по водосточной трубе, чтобы стрелять в себя самого. Тем не менее пес был твердо убежден, что стрелял не кто иной, как Простак, а перебирая недавние события, пес заключил, что тот с самого начала играл дурную роль, и преисполнился решимости раз и навсегда свести с ним счеты. Тюльпан терпеть не мог грубых, вульгарных шуток. Царапнув лапами в последний раз, он бросился в атаку.

Спасла Простака только прыть. Самая крохотная пауза, и с ним было бы покончено. «О, — спросил у себя Простак, — где мои крылья голубки?», и в следующий же миг очутился на верхних ветвях большого кедра. С этой высоты он беспрепятственно мог любоваться разворачивающимися событиями.

Теперь у Мэрвина не было причин жаловаться на отсутствие света. Дом был ярко освещен, как и он сам. Очень скоро начали появляться люди и обыскивать прилегающую территорию. Действовали они, как показалось Простаку, не очень охотно, но все-таки выполняли тяжкую задачу под гипнотическим оком Балстрода. Простак никогда не видел дворецких в халатах и с радостью отказался бы от такого зрелища, пусть и очень впечатляющего.

Через некоторое время церемониймейстер убедился, что вытащили они пустышку, поисковая партия вернулась в дом, и свет потихоньку начал гаснуть. Парадная дверь закрылась. Дом окончательно погрузился в темноту. И Простак был готов поддаться знакомому порыву, который часто охватывал тех, кто проводил вечерок с Мэрвином Поттером, то есть удрать поскорее, когда аромат табака защекотал ему ноздри, и он разглядел, что поддеревом стоит Балстрод, наслаждаясь сигаретой.

При виде него Простак прирос к ветке. Примерно через четверть часа раздался шум машины, затормозившей у ворот, и миссис С. Хамилтон Бримбл с дочкой Гермионой показались на подъездной дорожке. Простак сообразил, что низенькая толстенькая леди — это миссис Бримбл, а повыше и постройнее — ее дочь, когда низенькая сказала:

— Гермиона, под деревом кто-то стоит. На что вторая откликнулась:

— Да это же Балстрод, мама. Ой-ой! Он в халате!

Вид дворецкого, расхаживающего по саду в халате, явно переполошил миссис Бримбл. До этой минуты Балстрод был для нее вкрадчивой фигурой во фраке, сером или черном, и она понятия не имела, что среди его одежды есть халат китайского шелка с вышитыми желтыми драконами. Она шагнула к нему, готовая вскрикнуть: «Вот так штука!», — но воспитание, положение удержали ее и она воскликнула только:

— Балстрод! Что вы тут делаете ночью?

Со спокойствием человека, уверенного в основательности и надежности своих мотивов, дворецкий ответил:

— Добрый вечер, мадам. Я преследовал грабителей.

— Грабителей?

— Да, мадам. Их было двое. Я услышал шум, стал производить расследование и заметил разбойника, карабкающегося по водосточной трубе.

— О, Господи! Балстрод!

— Да, мадам?

— Кто же это был?

— Он не оставил своей карточки, но я узнал его сообщника. Тот оставался внизу и декламировал «Выше! Выше!»