Дом духов - Исабель Альенде

Хайме поступил в университет, а Николас все еще искал свою судьбу. У них был доисторический автомобиль. Братья купили его на доходы от продажи серебряных блюд, которые похищали из родительского дома. Автомобиль окрестили «Ковадонга», в память о дедушке и бабушке дель Валье. «Ковадонгу» много раз разбирали и снова собирали с помощью уже других деталей, так что обычно на ходу он держался недолго. Автомобиль срывался с места под шум заржавленного мотора, выплевывая дым и гайки через выхлопную трубу. Братья поделили его, прибегнув к соломонову решению: в четные дни им пользовался Хайме, а в нечетные — Николас.

Клара была счастлива оттого, что находится вместе со своими сыновьями, и стремилась жить с ними в дружбе. Она мало бывала с ними во времена их детства и в стремлении сделать их «настоящими мужчинами» вынуждена была не слишком их нежить. Теперь они стали почти взрослыми, истинными кабальеро, и она хотела доставить себе удовольствие баловать их, как следовало бы делать, когда они были маленькими. Близнецы выросли без ее ласк и привыкли обходиться без них. Клара поняла, что они оба не принадлежат ей. Она не потеряла голову от отчаяния, оставаясь в прежнем добром расположении духа. Приняла юношей такими, какими они стали, и радовалась общению с сыновьями, ничего не прося взамен.

Зато Бланка без конца ворчала, потому что ее братья превращали дом в помойку. За ними по пятам шел беспорядок, ералаш и суматоха. А девушка полнела на глазах и с каждым днем становилась все более вялой и унылой. Хайме обратил внимание на изменившуюся талию сестры и побежал к матери.

— Думаю, что Бланка беременна, мама, — сказал он без обиняков.

— Я это предполагала, — вздохнула Клара.

Бланка ничего не отрицала, и, когда эта новость подтвердилась, Клара записала о ней в дневнике своим круглым каллиграфическим почерком. Николас оторвался от практических занятий по китайскому гороскопу и подсказал, что нужно сообщить отцу, потому что недели через две этого уже нельзя будет скрыть, и все обо всем узнают.

— Я никогда не признаюсь, кто отец! — твердо ответила Бланка.

— Я имею в виду не отца ребенка, а нашего отца, — сказал ей брат. — Папа имеет право узнать новость от нас, прежде чем ему кто-то об этом расскажет.

— Пошлите телеграмму в деревню, — грустно распорядилась Клара, понимая, что когда Эстебан Труэба узнает, что Бланка ждет ребенка, это станет трагедией.

Николас составил послание как истинный специалист по тайнописи, ведь у него в этом был опыт: сочинение стихов для Аманды. Он не хотел, чтобы телеграфистка поселка прочитала телеграмму и пустила бы сплетню: «Пришли инструкции на пустой ленте. Точка». Как и телеграфистка, Эстебан Труэба не смог расшифровать телеграмму и вынужден был позвонить домой в столицу. Давать разъяснения пришлось Хайме, и он добавил, что беременность имеет немалый срок и думать о каких-либо решительных мерах невозможно. По другую сторону провода воцарилось продолжительное и мрачное молчание, а затем отец повесил трубку. В Лас Трес Мариас Эстебан Труэба, мертвенно бледный от возмущения и бешенства, схватил трость и разбил телефон во второй раз. Никогда раньше ему не приходило в голову, что его дочь могла бы совершить столь ужасную ошибку. Поскольку он знал, кто отец ребенка, ему было достаточно секунды, чтобы раскаяться в том, что он не пустил пулю тому в затылок, когда представилась такая возможность. Он был уверен, что скандал произошел бы и в случае рождения внебрачного ребенка, и в случае замужества его дочери с сыном крестьянина: общество подвергло бы ее остракизму при любых обстоятельствах.

Два часа Эстебан Труэба кружил по дому, на каждом шагу нанося удары тростью по мебели, стенам, бормоча сквозь зубы проклятья и строя несуразные планы, начиная от заточения Бланки в какой-нибудь монастырь в Эстремадуре[38] до убийства ее с помощью его крепкой трости. В конце концов, когда он немного успокоился, ему пришла в голову спасительная мысль. Он приказал седлать коня и помчался в поселок.

Он нашел Жана де Сатини, которого не видел с той злополучной ночи, когда граф разбудил его и рассказал о любовном свидании Бланки; француз потягивал сок дыни без сахара в единственной кондитерской поселка вместе с сыном Индалесио Агиррасабаля, начищенным до блеска щеголем, который говорил высоким голосом и декламировал Рубена Дарио.[39] Без всякого почтения Труэба поднял графа за лацканы его безупречного пиджака из шотландской шерсти, протащил того через всю кондитерскую, почти по воздуху — к изумлению остальных клиентов — и опустил посередине тротуара.

— Вы мне подкинули немало проблем, молодой человек. Сперва с проклятыми шиншиллами, а потом с моей дочерью. Я устал от этого. Собирайте чемоданы, поедете со мной в столицу. Вы женитесь на Бланке.

Он не дал ему опомниться от удивления. Прошел вместе с ним в отель, где ждал его с хлыстом в одной руке и с тростью в другой, пока Жан де Сатини собирал свой багаж. Затем привел его прямо на вокзал и без церемоний посадил в поезд. Во время путешествия граф пытался объяснить ему, что не имеет ничего общего с этим делом и что никогда даже пальцем не дотронулся до Бланки Труэбы; вероятно, ответственность несет бородатый монах, с которым Бланка встречалась на берегу реки. Эстебан Труэба испепелил его свирепым взглядом.

— Не знаю, о чем вы говорите, это вам приснилось, — бросил он ему.

Спустя некоторое время Труэба перешел к изложению статей брачного договора, что весьма утешило француза. Приданое Бланки, ее месячный доход и перспективы наследовать состояние делали ее завидной партией.

— Как видите, это предприятие понадежнее торговли шиншиллами, — заключил будущий тесть, не обращая внимания на хныканье растерянного графа.

Вот таким образом в субботу Эстебан Труэба приехал в «великолепный дом на углу» с мужем для своей обесчещенной дочери и отцом для внебрачного ребенка. Гнев его не знал удержу. Одним ударом он сокрушил вазу с хризантемами у входа, дал пощечину Николасу, когда тот пытался кое-как объяснить ситуацию, и крикнул, что не желает видеть Бланку, которая должна сидеть взаперти до дня свадьбы. Клара не вышла его встречать. Она оставалась в своей комнате и не открыла ее даже тогда, когда он стал ломать дверь ударами серебряной трости.

По дому гулял вихрь неотложных дел и ссор. Казалось, этим воздухом невозможно дышать, и даже птицы умолкли в своих клетках. Слуги бегали, выполняя приказания этого беспокойного и грубого хозяина, который не допускал ни малейшего промедления в исполнении своих желаний. Клара продолжала жить своей жизнью, не замечая мужа и не удостаивая его даже словом. Жениха, по существу пленника своего будущего тестя, устроили в одной из комнат для гостей, где он проводил дни, меряя шагами комнату и ничего не предпринимая, не видя Бланку, не понимая, как его угораздило стать участником этого фарса. Не знал, жаловаться ли ему, жертве этих варваров, или радоваться тому, что исполняется его мечта — вступить в брак с какой-нибудь южноамериканской наследницей, молодой, богатой и прекрасной. Однако, будучи оптимистом в здравомыслящим человеком — истинным представителем своей нации, он предпочел второе и в течение нескольких дней успокоился.

Эстебан Труэба назначил дату бракосочетания через две недели. Решил, что пышная свадьба будет лучшим способом избежать скандала. Он хотел, чтобы его дочь венчал епископ, хотел видеть ее в белом платье со шлейфом в шесть метров, который несла бы пажи и юные барышни, хотел, чтобы ее фотографию поместили в газетах, хотел праздника времен Калигулы, чтобы в глаза бросались блеск и траты, лишь бы никто не обратил внимания на живот невесты. Единственным, кто помогал ему в его планах, был Жан де Сатини.

В тот день, когда Эстебан Труэба позвал дочь, чтобы примерить свадебный наряд, он увидел ее впервые после той страшной ночи. Он пришел в ужас. Бланка вся расплылась, лицо было в пятнах.

— Я не выйду замуж, отец, — сказала она.

— Замолчи! — прорычал он. — Ты выйдешь замуж, потому что я не хочу незаконнорожденных в своей семье. Слышишь?

— Я полагала, у нас они уже были, — ответила Бланка.

— Не болтай! Знай, что Педро Терсеро Гарсиа мертв. Я убил его своими руками, так что забудь о нем и постарайся стать достойной супругой того, кто поведет тебя к алтарю.

Бланка заплакала и проплакала все последующие дни, не переставая.

Бракосочетание с благословения епископа состоялось в соборе. Невеста была в сказочном наряде, выполненном лучшим портным страны, который совершил чудо, скрыв выступающий живот невесты гирляндами цветов и греко-римскими складками. Свадьба завершилась эффектным празднеством, куда были приглашены пятьсот человек, заполнивших «великолепный дом на углу», где вдохновенно играл оркестр из наемных музыкантов. Подавали сногсшибательные блюда из дичи, приправленные острыми травами, свежих креветок, балтийскую икру, норвежского лосося, фаршированную птицу, лился водопад экзотических ликеров и нескончаемый поток шампанского. Всевозможные сласти, безе, наполеоны, эклеры с сахарной пудрой, огромные хрустальные чаши с замороженными фруктами, земляника из Аргентины, кокосовые орехи из Бразилии, чилийские папайи, кубинские ананасы и другие деликатесы — всех не перечислить — громоздились на длинном столе, который извивался в саду и увенчивался невероятных размеров тортом в три этажа, сооруженным специалистом из Неаполя, другом Жана де Сатини. Этот кудесник превратил обыкновеннейшие продукты: яйца, муку и сахар в копию Акрополя, увенчанную меренговым облаком, на котором покоились двое мифологических возлюбленных, Венера и Адонис, выполненные из миндального поджаренного теста с розовым оттенком кожи, рыжеватыми волосами и глазами цвета синего кобальта, а рядом с ними восседал пухлый Купидон, тоже съедобный, которого разрезали серебряным ножом гордый жених и безутешная невеста.