Отмороженный - Дэн Симмонс

В вестибюль вошел санитар и провозгласил, словно дворецкий на приеме:

— Ваше такси прибыло, мистер Рафферти.

Он попытался встать, но медсестра, которая ему не понравилась, покачала головой, и он снова уселся в инвалидное кресло.

— Такова политика нашей больницы, — сказала она, выкатывая его под навес. Великое дело, политика больницы, — подумал Рафферти. — Им нужно, чтобы ты оставался в инвалидном кресле до тех пор, пока не покинешь здание, а дальше полагайся только на самого себя. Ты можешь вернуться домой и в тот же день отбросить концы — это их нисколько не беспокоит. Тоже мне, каменные сиськи.

Водитель такси даже не вышел, чтобы открыть дверь или помочь Рафферти забраться на заднее сиденье. Совершенно типичное поведение. Уродливая медсестра одной рукой поддерживала Рафферти, пока тот выбирался из инвалидного кресла. Сломанная рука чертовски болела, а голова кружилась так, что он еле-еле держался на ногах. Сотрясение, похоже, оказалось сильнее, чем он думал. Он опустился на сиденье и несколько раз тяжело вздохнул. Когда же он повернул голову, чтобы сказать медсестре, что с ним все в порядке, та уже повернулась к нему задом и покатила кресло обратно в больницу. Сука.

На секунду Рафферти захотелось сказать водителю, чтобы тот высадил его у одного из любимых баров, хотя бы того, что на Бродвее. Несколько порций спиртного, вероятно, помогли бы ему куда лучше, чем этот никчемный «тайленол» по три таблетки, который они с великой неохотой дали ему. Но затем Рафферти передумал. Во-первых, снег валил, как из мешка с дерьмом, и, если это слишком долго протянется, могут закрыть дороги. Во-вторых, он хотел собрать вещи и быть готовым выехать сразу же, как только Ди-Ди заедет за ним. Сейчас нельзя было терять время впустую.

— Локпорт, — сказал он водителю. — Локуст-лейн. Я скажу вам, у какого дома остановиться.

Водитель кивнул, включил счетчик, и машина выехала из-под широкого козырька под снегопад.

Рафферти потер виски и на минуту закрыл глаза. Когда он открыл их, такси ехало по Кенсингтонской автостраде, но совсем не в ту сторону: к центру города, вместо того чтобы двигаться на восток, а потом повернуть на север. Гребаный идиот, — подумал Рафферти сквозь головную боль. Он постучал по пуленепробиваемой стеклянной перегородке и открыл переговорное окошко пошире.

Водитель повернулся к нему.

— Привет, Донни, — сказал Курц.

Глава 31

Хансен ехал к отелю «Ройял делавер армз», чтобы подбросить 38-дюймовый пистолет в комнату Курца, когда у него в кармане зазвонил сотовый телефон. Он решил не отвечать: все равно, жизнь капитана Роберта Миллуорта вплотную подошла к концу. Однако, немного подумав, все же извлек телефон и нажал кнопку. Он хотел, чтобы коллеги-полицейские узнали о его исчезновении не раньше чем хотя бы через сутки.

— Хансен? — произнес мужской голос. — Джеймс Б. Хансен? — В первый момент Хансен ничего не ответил, но ему пришлось отвести «Эскаладу» на обочину дороги. Это был голос Джо Курца. Потому что никому другому этот голос принадлежать не мог.

— В таком случае, Миллуорт? — сказал голос. А потом перечислил еще полдюжины имен прежних ипостасей Хансена.

— Курц? — наконец собравшись с силами, ответил Хансен. — Чего вы хотите?

— Вопрос не в том, чего я хочу, а в том, чего могли бы хотеть вы.

Шантаж, — сказал про себя Хансен. — Все это не может быть ничем иным, кроме шантажа.

— Я вас слушаю.

— Я на это и рассчитывал. У меня находится ваш железный чемоданчик. Очень любопытная коллекция. Мне кажется, что вам хотелось бы получить ее обратно.

— Сколько?

— Полмиллиона долларов, — сказал Курц. — Наличными, конечно.

— Почему вы считаете, что у меня под рукой имеется такая сумма?

— Я думаю, что те двести тысяч, которые я сегодня выпустил на волю из вашего сейфа, были только вершиной айсберга, мистер Хансен, — ответил Курц. — Многие из тех людей, которых вы изображали, зарабатывали очень и очень неплохо: например, биржевой маклер, агент по продаже недвижимости из Майами, в конце концов — ради Христа! — даже пластический хирург. У вас есть эти деньги.

Хансен не мог не улыбнуться. Ему становилось плохо при мысли о том, что он уедет отсюда, а Курц и Фрирс останутся в живых.

— Давайте встретимся. У меня прямо сейчас есть при себе сто тысяч долларов наличными.

— Прощайте, мистер Хансен.

— Подождите! — воскликнул Хансен. В трубке не было слышно гудков, а это значило, что Курц не выключил телефон. — Я хочу получить Фрирса, — добавил Хансен.

Пауза затянулась.

— Это потянет еще на двести тысяч, — в конце концов нарушил молчание Курц.

— Триста тысяч — вот вся наличность, которой я располагаю.

Курц захихикал. Это звучало очень неприятно.

— Ладно, черт возьми. Почему бы и нет? Идет, Хансен. Встретимся в полночь в заброшенном железнодорожном вокзале Буффало.

— В полночь будет слишком поздно, — попытался возразить Хансен, но Курц прервал разговор.

Еще с минуту Хансен сидел в замершей у обочины машине. Он глядел на то, как «дворники» «Эскалады» сбрасывают с ветрового стекла падающий снег, и пытался не думать ни о чем, пытался погрузиться в отрешенное от всего окружающего мира состояние дзэн. Ему никак не удавалось выкинуть из сознания этот шум, эти события — они продолжали сыпаться на него, словно снежные хлопья. Хансен уже много лет не участвовал в шахматных турнирах, но сейчас та часть его мозга, которая управляла движением фигур, полностью включилась в работу. Фрирс и Курц — он все время воспринимал их только вместе, как партнеров, как единого противника с двумя лицами — сделали эту партию по-настоящему интересной, и теперь у Хансена имелось три варианта развития событий. Он мог либо уехать и навсегда запомнить позицию, застывшую в разгар миттельшпиля, либо смахнуть рукой с шахматной доски все фигуры, либо переиграть противника в том самом варианте, который тот выбрал.

Пока что команда Фрирса — Курца находилась в атаке, причем даже в то время, когда Хансен считал, что сам ведет наступление. Каким-то образом им удалось раскрыть тайну его нынешней ипостаси — скорее всего, это был вклад в игру Джона Веллингтона Фрирса, — а после этого их шаги были вполне предсказуемы. Ограбление его дома, предпринятое для того, чтобы получить доказательства, являлось омерзительной акцией, хотя, рассуждая задним числом, такой поступок был почти неизбежным. Но его врачи до сих пор не обратились в полицию. А из этого следовало, что они намерены разыграть один из трех эндшпилей: А) Фрирс — Курц жаждет его прикончить; Б) Курц рассчитывает надуть своего партнера, чтобы самому провернуть шантаж, и может на самом деле раскрыть Хансену местонахождение Фрирса, если получит деньги; В) Фрирс — Курц собираются убить его и выманить у него деньги при помощи шантажа.

Хансен хорошо помнил Джона Веллингтона Фрирса и точно знал, что чернокожий скрипач был чересчур цивилизованным человеком. Даже двадцать лет скорби по поводу смерти его дочери, вероятно, не подготовили Фрирса к убийству; он должен был предпочесть передачу Хансена законным властям. Хансен даже помнил, что скрипач часто пользовался этим выражением — «законные власти» — в беседах на политические темы, которые они вели между собой, когда вместе работали в чикагском университете.

Значит, оставался Курц. Несомненно, вышедший на волю преступник должен был заправлять всем шоу и не принимать во внимание протесты Фрирса. Возможно, Курц вступил в контакт с Фарино, надеясь получить от них помощь. Но Джеймс Б. Хансен знал, насколько ограниченным сделалось влияние Семьи Фарино в наступившем столетии. Теперь, когда старый дон погиб, ядро Семьи рассеялось, а наркоман Малыш Героин надолго засел в Аттике, Фарино можно было вообще не брать в расчет. Поступали агентурные донесения о том, что Фарино вербовали отдельных новобранцев, но это были в основном мелкие менеджеры: букмекеры, бухгалтеры, несколько телохранителей, и ни одного настоящего боевика, о котором стоило бы говорить. Так что реальная власть в Буффало принадлежала только Семье Гонзага.

Курц потребовал полмиллиона долларов, не считая премии за Фрирса. Разумеется, этого было достаточно для того, чтобы вовлечь в игру Фарино, но Хансен подозревал, что Курц слишком жаден, чтобы поделиться с кем-либо деньгами. Возможно, последняя дочь Фарино, Анжелина, не зная ситуации в целом, оказывала Курцу определенную поддержку. Это казалось вполне вероятным.

Я могу уехать прямо сейчас, — думал Хансен, его мысли текли плавно, подчиняясь ритму, который, словно метроном, задавали «дворники» ветрового стекла. — Подбросить пистолет, сделать анонимный звонок по 911, назвать имя убийцы старой леди в Чиктоваге и сразу же после этого укатить. Это было бы все равно что смахнуть с доски все фигуры и тем самым покончить с трудностями. В таком поступке даже присутствовала бы некоторая элегантность. Но что этот Курц возомнил? — сам себе возразил Хансен. Затевая попытку шантажа, Курц перевел игру на новый, более личностный уровень. Если Хансен не доведет игру до конца, это будет то же самое, что собственными руками положить короля на доску и признать свое поражение. То есть согласиться с тем, что слабак Фрирс и этот социопат, недавно вышедший из заключения, побили Джеймса Б. Хансена в его собственной игре.