Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И мерещится, точно отламывает от Москвы за кварталом квартал, растираемый в пырсни, взметенные свистом и блеском в сплошной – перешурш, перегуд, перем-бам!
Точно взапуск пурговичи бесятся!
Домик фисташковых колеров: снежные вазы повисли над окнами; мимо спешит белоперая: красные волосы в инее – белые.
Снежною тенью огромная масса, которая издали виделась белою, – бросилась из-за угла с оглушительным грохотом.
И все – уносится.
Ботик, усы; нос – лилов.
Сереберни струят по стене, по забору; и тихая баба в зеленом платке спину гнет: ветер душит, врываяся в рот; кисея с кисеи под ногами снимается: фосфорный фейерверк нитей серебряных.
Голос несется по воздуху, – незабываемый: веер открылся из кружев над домиком. Нет его. Нет и метели; и месяц упал: синероды открытые: сине-зеленая звездочка —
– красненьким вспыхом, зеленьким вспыхом —
– мигает.
И как мелкогранные серьги, слезящийся выблеск заборов; на стеклах алмазится молния.
Пырень!
Глава седьмая. СЕРДЦА ВОЛНУЕТ
Снег, как цвет миндалей
Серафима Сергевна в ушастенькой шапке и в шубке с коричневым мехом упрятала в муфту лицо – защититься от блесков: и лед – сверкунец; и жестянка – звездянка: и —
– ах!
– «Бриллиантистей всех бриллиантов!»
Двуглазкой ловила блестинки снежинок; профессор в медвежьей, заплатанной шубе, засунувши варежки под рукава и подняв рукава под лицо, шел неровной походкой из инеев.
Мягкими метами бледный фонтан за фонтаном под бледное небо взлетевши, стал инеем; роща березовая появилась из света сапфирового, точно кружево: снилась.
И веялись иней в синие тени.
И – замерли: великолепное блестение серого камня из дряни заборной.
И блески сблисталися.
– Дас-с!
Глаз, как быстрый маяк, из-за века открыл на нее; и понесся из тени: на блески.
– Я сделал открытие!
И – глаз: погас.
– Вы?
И беличье что-то в ней дернулось:
– Где и когда?
Он надулся усами и ей не ответил.
Она закусила свой ротик; и стало ей горько: зачем он таится:
– Я – не понимаю!
Ее посерело лицо: от усилий понять.
– Я уже!
– Что?
– Сказал-с!
И – расставила ноги; и – рот растянулся:
– Про что?
– Про открытие.
Сосредоточенно выслушала:
– Вы сказали тогда Синепапичу, что никакого открытия нет, а теперь говорите, что есть: как же так?
– Оно – сделано-с; но-с… Мне открылось, – так и посмотрел, будто глазом зажечь хотел снег.
– Оно – вздор-с!
– В каком смысле?
Нос – в ноги:
– Ну, – ясное дело: открытия вроде как нет!
И пошел, давя снег, как на гору; и шубу тащил за собою по снегу; из меха морозом нащипанный нос вылезал.
Ее гневное личико, точно на крыльях: на плещущих мехом наушниках, – дернулось.
Он повернулся к ней, точно из сна:
– Что вы это? Я – так-с.
И уставился в сон, расстилавшийся инеем; иней от доха слетал.
Выражение гневное свеялось, будто слетающий иней; и отсвет улыбки явился в лице: это просто – шарада.
– Герон, – и серебряная борода появилась из меха, – писал свои дроби, лепта, – гладил бороду, – буквой со знаком.
Уловка: укрыть настоящую мысль; он, как с мышкой, играл:
– Так: две пятых писалося: «бэта», – два-с – черточка.
В синие тени плыла его шуба.
– А «эпсилон»[107], – выставил нос, – пять, две черточки-с: знак знаменателя, – ясное дело.
Локтями прижавшись к бокам, распахнулся мехами клокастыми; и на усах, как стожары; и – млечная, вся, борода. Взяв за руку ее,
показав ей, как прйзорочит —
– там —
– цветами из света: сквозными и розовыми, как миндаль!
Показал ей на сон бирюзовый
С любопытством вгляделся: вон – черные валенки; серо-зеленый армяк; мех – с отжелчиной; морда – безглазая: кучею меха на морду он двинулся через нацоки ледышек.
И прыгнувши, грохнулся носом и ботиками, как тяжелая кукла:
– Вы, – что-с?
Человечек – вскочил.
Серафима – кузнечиком прыгнула.
Ус – из мехов; из усов нос, мортирою выстрелив, точно в кусты, сел в усы; и усы ушли в мех:
– Это – хмарь!
Рогом котиковым на сосулечник, через блещак, стал от-рустывать; но под серебряной крышею, бросившей яхонты, встал:
– Хмарь: такая есть станция!
Помнил: —
– стояли жары; липы зыбились в дымке; их лист – замусоленный; кто-то таился за листьями; взглядом поймал – человечка, который себя догонял на обоях его каби-нетика: черно-зеленый и желтый, —
– с обой убежал!
Серафима же силилась высмыслить:
– Хмарь – аллегория?
– Хмарь, – он впечатлял морщиною, – дачное место такое, где жили мы с Наденькой; коли направо идти, будет лес, а налево – зеленое поле под серою пылью; там желтые тучищи; пыль-с, буерачники; там оборванцы ютились; и – тропка оттуда вела.
Он прошел этой тропкою:
– Моль-с!
Серафима же думала, что аллегории.
– Что вы, профессор?
Ударами ботиков закосолапил:
– Оттуда гонялись за мной!
– Кто?
– Да он, человечек: с собой; а его растереть между пальцами: моль-с желтоватая!
– Вы объяснитесь, профессор!
– Ну-ну-с: ничего-с… Заведем нафталин.
Возмущалась на эти шарады глазами, огромными, синими, ротик зажавши с достоинством горьким; и серыми ботиками за ним топала; и не вникала; берег ее: —
– девочка-с! Как ей сказать, —
– что ходил он дорогой, которой никто не ходил?
Ровно несся по снегу, блаженным пространством дыша; он, дорогою страхов пройдя, не боялся.
И – там: —
– синева отдаленных домовых квадратов – совсем голубая; как в паре опаловом; розово-желтыми персиками пронежнел – красный дом; тот, вишневый, – вино; а этот, беленький, – розовый воздух невидимый.
Он ей сказал, точно светом облещивал:
– Не обращайте внимания, – в корне сказать… Я тут, – ясное дело, – шучу!
Изумлялись: —
– вершина сосны, схватясь ветками в облако, розово вспухшее, свесилась каре-янтарного, ставшего ясным, ствола; ствол сосновый, вот этот, как смолотый кофе; и карий, и красный; березовый ствол, как коралл; —
– дом, —
– лимон, —
– апельсиновый!
Сделал рукою с достоинством ей пригласительный жест:
– Ну-с, – мы завтра отправимся с вами: ко мне-с!
Красным носом – к земле, точно знак подавая стоящим в низине:
– За томиком Клейна… Там в томике, – листики, кое-какие мне нужные: для вычисления.
Заговорил в первый раз с ней о доме своем; шарчил в черч ветвей – на прозор заревой: через розовый иней.
Как шапки миндальных цветов, возникала за дальними купами купа лесная; и лес над лесочком висел, точно в небе, —
– дымеющим облаком!
Медленно шел под деревья, с которых свевались охапками иней, – на бирюзу; и – на облачко, облачко срезавши шапкой; и – шапкой означился: в розовом фоне забо-Рика.
Тер-Препопанц
Огнецовой блесной стали тяжести красочных линий; поскрипывал стол:
– Уезжаете?
– Мое почтение, – скрипнуло кресло, в которое сел над столом; десятью задрожавшими пальцами бегал.
Внырнула в себя, вздернув плечи под окнами; стиснула пальцы, растиснула: белые пятна остались; рванулись навстречу.
И думала: он затаил про себя свою главную мысль.
Наблюдала за ним, как кричал:
– Дроби, дроби, – «лепта», скажет грек.
И схватяся за голову, вздернувши плечи, качнулся – налево и вниз: точно голову, сняв с головы, – бросил в пол ее:
– Чорт побери, надробят челюстей: и налепят затрещин!
Пошел, выбивая ногами, как на плац-параде солдат:
– Тоже, – дроби, взять в корне!
Унять не умела его.
Наблюдала: ладонь, как лягушка, прыжком пролетела в жилетный карманец; и нож перочинный явился подскакивать в воздух (ловил превосходно его).
Равновесие восстановилось.
Над дальним забором, в окошке поблескивать стала звездиночка: зирочка.
Видел малютку —
– в зелененьком платье,
поправивши золото мягких волос и сиренево-серую шаль завязавши в изящную, венецианскую шапочку, билась, как птичка.
И стало ему и добрее, и лучше: от шлепов двух ножек.
И он разразился сентенцией:
– А Диофант, – к ней поехал он носом под носик, – писал свои дроби – «лепта», скажет грек, – как и мы-с.
И поставил два пальца себе:
– Ставя букву под буквой и их отделяя чертой.
И стоял перед ним Пифагор, как фантазия мысли, и точной, и образной.
____________________
Крытую бархаткой лавочку в ножки поставила; ножки – на лавочку.
Личико из-за коленок заигрывало: то в открытки, то в прятки; и напоминало ему щебетливую мордочку ласточки; выставив очень задорненькии носик, скосив его, зубками нить перекусывала, улыбаяся мило малиновым ротиком, очень задорненьким; что-то такое она вышивала: узорчик лилейчатый строился.
Ушки прислушались: ножки с подлавки слетели.
– Шаги?
И округлым движеньем, как в ветре, – прыжком: мягко вылетела; промельканьем зеленого платьица —
- Печки-лавочки - Василий Шукшин - Классическая проза
- За рекой, в тени деревьев - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
- Москва под ударом - Андрей Белый - Классическая проза
- Московский чудак - Андрей Белый - Классическая проза
- Солнечные пятна - Максим Ехлаков - Классическая проза
- Перед восходом солнца - Михаил Зощенко - Классическая проза
- Гусар на крыше - Жан Жионо - Классическая проза
- Дожить до рассвета - Василий Быков - Классическая проза
- «Пасхальные рассказы». Том 2. Чехов А., Бунин И., Белый А., Андреев Л., Достоевский М. - Т. И. Каминская - Классическая проза
- Сочинения - Шолом-Алейхем - Классическая проза