Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Коваль Алекс

Башка кружится, сознание местами плывет, перед глазами дурацкие мухи. В ушах “серый шум”. Ощущение, что сейчас сдохну. Как умудрился с больнички до дома за рулем доехать, не разбившись, сам удивляюсь. Съездили, блть, на задержание…

Если бы не Герман, вовремя подскочивший на место, занимали бы с Рыбкиным сейчас "соседние койки". Это мне, к счастью, только битой по голове досталось. А молодой мало того, что всю операцию сорвал, так еще и огнестрел схлопотал. Благо, в плечо. Жить будет, важные органы не задеты. А вот работать дальше в “органах” – сильно вряд ли. Шумилов и так на х*ях полбольницы оттаскал, еле успокоили.

Мой косяк тоже есть, неосмотрительность и самоуверенность – признаю. Но кто мог знать, что эта зеленая истеричка Ваня вылетит из тачки, как пробка из шампанского, игнорируя приказ старшего по званию?! Ему с его дисциплиной реально только котов ловить да сумки бабулькам через дорогу перетаскивать.

Начинаю заводиться, и боль с затылка в виски перетекает. М-м! Делаю легкое движение головой, разминая затекшую шею – простреливает. Зубы свожу и глаза зажмуриваю. К горлу подкатывает желчь, сглатываю с трудом. Нет, я сегодня не жилец. Нащупываю телефон в кармане куртки и нахожу номер Кулагиной. Он издевательски прочно поселился в списке "под звездочкой", как важный контакт.

Пара длинных гудков. Давай, девочка, бери трубу. А то двину кони, кто Ру на футбол отвезет?

– Волков?

– И тебе привет… конфетка.

Мне кажется или у меня даже речь заторможена? Язык не ворочается. Судя по повисшей в трубке задумчивой тишине – нет, не кажется.

– Вик, с тобой все в порядке?!

Очень хочется верить, что это реальное беспокойство в ее тоне, а не игра моей отбитой битой головы.

– Не совсем. Мне нужна твоя помощь, Тони.

– Что случилось? Ты можешь нормально объяснить?

– Не кипишуй ты, все хорошо. Жив.

– Ну, то, что жив, я и так слышу, – злится. – А вот здоров ли? У тебя какая-то странная речь. Ты где?

– Дома. На крыльце. Будь хорошей девочкой… подойди, а? Без тебя вообще никак.

Причем не только сейчас. А в принципе.

Слышу хлопок двери на заднем плане. На крыльцо вышла. Уж не знаю, что такого Кулагина увидела, но, похоже, видок у меня тот еще – конкретно контуженый. Тут же кинула в трубку:

– Жди! Иду.

И сбросила вызов.

Жду. Что еще делать. Один фиг, встать сил нет. Мобильник откидываю, глаза закрываю, потирая ладонями, пытаясь перебороть накатывающую волнами тошноту. Штормит, и ноги не держат. Боюсь, без ее помощи даже до кровати не дойду, прямо на этом месте вырублюсь.

Да, Виктор Денисыч, дожились…

Нина

Странный у него голос. Слабый, вялый, совсем мне не понравился. Приказываю себе сохранять здравый рассудок и не накручивать себя раньше времени – не выходит.

Накинув кофту, впихнув ноги в кроссовки, закрываю дверь и иду в сторону дома Вика. Что уж там – почти бегу! Калитка открыта, ворота тоже. Сам Волков на крыльце. Завидев меня, провожает каждый мой шаг взглядом из-под бровей, держась ладонью за затылок. Чем ближе к нему, тем больше начинают трястись мои руки. Отголоски страха липкими лапами по коже скребут. Что-то не так.

– Что случилось? Вик? Ты… ты в норме?

Броситься к нему хочется. С места сорваться. Убедится, что точно жив! Хотя дышит – уже хорошо. Осмотреть всего и ощупать хочется. Я держусь. Сердце только делает скачок, как баскетбольный мячик, и в горле застревает. Ну, и Вик явно не в норме. Даже ответа его не надо, и так видно: бледный, как привидение, и спокойный, как умертвие, что для него не свойственно.

– Волков? – переспрашиваю, губы поджимает. Отмахивается и, уперевшись рукой в ступеньку поднимается. Хотелось бы сказать, что резво, но ни фига! Выругивается, когда его пошатнув, повело в сторону. Я рванула вперед.

– Вик!

Благо, одной рукой он схватился за перила, а с другой стороны я подхватила его за талию. Удержать сама на себе, конечно, не удержу этого мощного гренадера, что вдвое больше меня, но хотя бы попытаюсь.

– Вик!

– Тс-с, башка пухнет, конфетка.Что ты заладила, Вик да Вик.

– Может, потому, что ты молчишь?!

– Выдыхай. Все хорошо. Небольшой сотряс. Бывало и хуже.

– Сотряс?! – охаю, когда мне на плечи его ручища "стокилограммовая" приземляется. – Ты по голове, что ли, получил? От кого?

– От одного бессмертного отморозка, – вжимает меня в себя Волков, опираясь. – Но это херня. Отлежусь. Мне Ру на соревнование надо сегодня катануть, а я не то что рулить, стоять не могу. Выручай, конфетка.

– Я, конечно, выручу.

Удобней руками его за талию обхватываю.

– Но?

Взгляд снизу вверх поднимаю.

Стоит так близко, что опасней не придумаешь. Обнимает, такой горячий и большой. Взгляд слегка дурной. Пахнет от него его парфюмом с легкой примесью больничных препаратов. Этот гад даже подбитый – шикарен! И все равно – не могу смотреть спокойно на него в таком состоянии. Я далеко не фиалка, но боль Волкова будто физически передается и мне. От этого поморщиться хочется и пожалеть. Приласкать, как котенка, ей богу!

– Но больше так не делай, – не сразу, но нахожусь с ответом.

– Переживаешь?

– А если и так?

– То есть, чтобы вытянуть из тебя хоть каплю тепла в мой адрес, надо было получить сотрясение, верно мыслю?

– Ты меня позвал за помощью или эго свое мужское потешить?

Улыбается. Нет, ему по голове засандалили, а он еще и лыбится! На ногах едва стоит, а улыбается ярко, как солнышко. Не дурак ли? Последние мозги, кажись, отбили.

– Ну и ладно.

– Что "ну и ладно", Виктор?

– Не хочешь, не говори, сам все вижу, – заявляет заплетающимся языком с отменной долей самолюбования. – Бледная, взволнованная, кто еще кого на ногах держит? В обморок вот-вот хлопнешься от волнения. В следующий раз под пулю брошусь, может, чуть больше, чем взгляд, перепадет.

– Идиот! – рычу, тыча его в бок.

– Оуч, полегче, конфетка! Что, я не прав? Не перепадет?

– Добью! А потом воскрешу и еще раз добью! Не вздумай!

От одной мысли, что с Волковым может что-то случится фатальное – становится тошно. Мне совсем не до шуток. На такие темы – никогда! А Вик, как ни в чем не бывало, смеется, гад бесстрашный. Тут же морщится, правда. Лишнее движение явно приносит дискомфорт и причиняет боль. Шипит и жмурится, приваливаясь к перилам и, меня за собой потянув, заставляя переступить со ступеньки на ступеньку.

– Млять…

– Сильно больно, да?

– Ерунда. День-два, и буду огурцом. На мне все как на собаке заживает.

– Я всегда знала, что ты кобель, – поддеваю беззлобно.

– Ну, что за женщина? Меня жалеть надо. Целовать. А не обзываться, конфетка.

– Пошли, давай, – тяну его в сторону дома, – лечь тебе надо, а не целоваться, Виктор.

– Думаешь?

– Гарантирую.

– А я другое слышал.

– У тебя фиговые навыки медика. Как тебя вообще в опера взяли?

– Подожди, давай проясним. Ты не права.

– Ха-ха. Идем, Вик, ну же!

За руку тяну к двери. Он меня обратно к себе под бок. Упертый!

– В детстве как? Разбитую коленку ребенку поцелуешь – все прошло. Может, попробуем? Правда, говорят, взрослым, чтобы помогло, надо не место удара целовать, а вот сюда, – на губы свои показывает, – верный способ, точно тебе говорю.

– Ну, так это взрослым. А ты где тут взрослого видишь? Я лично только вечно дурачащегося ребенка тридцати трех годков!

– И все-таки ты такая коза. Еще и несговорчивая.

– Просто ты хреново убеждаешь.

– Поцелуй – лучшее обезболивающее.

– Ляпни еще, что секс – это панацея.

– Заметь, это не я сейчас сказал, – расплывается в улыбке Вик. – Но ход твоих мыслей мне определенно по душе.