Грозная Киевская Русь - Борис Греков

О соображениях Шахматова, Пархоменко и самого Преснякова о «еврейском документе» и пр. — в своем месте. Сейчас я ставлю перед собой очень скромную задачу показать, в каком положении находится в настоящее время вопрос о политическом строе Киевской Руси, даже не весь вопрос в целом, а лишь одна его сторона. Мне хотелось высказать несколько соображений относительно взглядов авторов, либо совсем не склонных признавать Киевское государство в качестве одного из этапов в истории нашей страны, либо признающих Киевскую Русь государством, но со столь большими оговорками и ограничениями, что самое признание делается равносильным непризнанию.

Продолжаю рассмотрение вопроса в следующей главе, посвященной специально положению в Киевском государстве княжеской власти, причем предполагаю пользоваться главным образом договорами Руси с греками и некоторым другим актовым материалом, прибегая к летописному рассказу лишь в редких случаях. Это ограничение в круге источников делаю умышленно, чтобы избежать упреков в следовании за концепцией нашего первого историка-летописца, действительно не чуждого тенденциозности, особенно в вопросах, связанных с характеристикой деятельности князей Рюрикова дома.

2. Князь и киевская знать

Все русские историки всегда интересовались вопросом о положении князя в Киевский период нашей истории. Не удивительно, что в этом отношении у нас богатое наследие прошлого. Но едва ли нужно приводить здесь все их мнения. Мне кажется вполне достаточным привести соображения только тех авторов, у которых были продуманные научные концепции всего процесса развития нашей страны.

Представители «родовой теории» выводили значение княжеской власти Киевского периода из принципа принадлежности власти всему «владетельному дому», считали всю землю русскую «семейственным достоянием» и ее князя — представителем княжеского рода[360]. Род Рюриковичей, пришлый или призванный, был, по мнению С. М. Соловьева, необходимостью, вызванной сознанием невозможности жить общею жизнью при наличии родовых усобиц: «Нужно было постороннее начало, которое условило бы возможность связи между ними, возможность жить вместе; племена знали по опыту, что мир возможен только тогда, когда все живущие вместе составляют один род с одним общим родоначальником; и вот они хотят восстановить это прежнее единство… чего можно было достичь только тогда, когда этот старшина, князь, не принадлежал ни к одному роду, был из чужого рода». «Князь должен был княжить и владеть… он думал о строе земском, о ратях, об уставе земском; вождь на войне, он был судьею во время мира; он наказывал преступников, его двор — место суда, его слуги — исполнители судебных приговоров; всякий новый устав проистекал от него… князь собирал дань, распоряжался ею». Князь собирал эту дань либо лично с дружиной, либо получал ее от покоренных племен путем доставки ее самими подвластными племенами («возить повозы»).

Князь становился во главе войска, собранного от зависимых от него племен и народов. Это и называлось быть «нарядником Земли»[361].

Иное представление о князе у противников школы «родового быта». Самый чувствительный удар был ей нанесен В. И. Сергеевичем, его известной книгой «Вече и князь», вышедшей в 60-х годах прошлого столетия. В предисловии к своей книге автор высказал исходные принципы своих главнейших положений. «„Древняя история России“ распадается на два периода, не одинаковые по времени и различные по характеру своих учреждений. В течение первого, княжеского периода Россия представляется разделенною на множество независимых одно от другого княжений; в течение второго, царского, она является соединенной в одно государство с политическим центром в Москве»[362]. Сергеевич, стало быть, не признает в истории России особого периода существования «варварского» Киевского государства, предшествующего периоду раздробленности (уделов). И позднее В. И. Сергеевич оставался на тех же позициях. В «Русских юридических древностях» уже в начале XX в. он высказался по этому предмету с полной определенностью: «Нашим древним князьям приходилось вращаться в очень сложной среде. Они находились в известных отношениях к народу, к другим владетельным князьям и, наконец, к своим вольным слугам». Отношение к народу выражалось, по мнению Сергеевича, в отношениях князя к вечу, которое его призывало, заключало с ним ряд, показывало ему «путь чист на все четыре стороны», когда было им недовольно. Взаимные междукняжеские отношения определялись договорами между князьями, «правителями независимых одна от другой волостей»[363]. Сергеевич словно не хочет замечать того, что в IX–X и половине XI в. вече, за единственным исключением для Новгорода, где первое вече упомянуто под 1016 годом, не функционирует, что князей народ не выбирает и не изгоняет, что в то время нет еще независимых волостей, что князья друг с другом никаких договоров не заключают. Наблюдения Сергеевича ценны только для периода уделов (феодальной раздробленности). Князь Киевского периода, которого Сергеевич пытался втиснуть в рамки удельного строя, по существу остался в его труде не изученным.

Так же, собственно говоря, рассуждает и М. А. Дьяконов. «Княжеская власть — столь же исконный и столь же повсеместный институт, как и вече. У отдельных славянских племен „княженья“ упоминаются задолго до призвания Рюриковичей. Корни этой власти скрываются в доисторическом патриархальном быту…» Дав эту необходимую справку о корнях княжеской власти, Дьяконов непосредственно за ней начинает говорить об отдельных волостях-княжениях. «Князь — необходимый элемент в составе государственной власти всех русских земель». «В составе государственной власти каждого княжения князь занимал, по сравнению с вечем, существенно иное положение, так как был органом постоянно и повседневно действующим»[364].

Не многим отличаются от этих мнений и суждения Владимирского-Буданова: «Происхождение княжеской власти доисторическое», «…власть принадлежит не лицу, а целому роду». «Члены княжеского рода или соправительствуют без раздела власти…» или «делят между собою власть территориально». «Этот последний порядок с конца X в. взял решительный перевес и создал так называемую удельную систему»[365]. И у него княжеская власть в ее историческом развитии полностью не изучена. Период Киевского государства не отделен от последующего удельного.

Киевский князь Святослав Игоревич

В. О. Ключевский занял в данном вопросе особую, очень интересную позицию. На смену «городовым областям» явилось «варяжское княжество» и потом Киевское государство, во главе которого стал киевский князь со своей дружиной. Этот первый опыт политического объединения Русской земли, по мнению Ключевского, был следствием того же интереса, которым прежде созданы были независимые одна от другой городовые области, делом внешней русской торговли.

Киевское княжество, как и торговые области, ему предшествовавшие, имело не национальное, а социальное происхождение, было создано не каким-либо племенем, а классом, выделившимся из разных племен. Руководившая городовыми областями военно-торговая аристократия поддержала самого сильного из конунгов, помогла ему укрепиться в Киеве… Та же аристократия помогла киевским князьям распространить свою власть из Киева… «…Военно-торговая аристократия больших городов была самою деятельною силой в создании политического единства Руси, которое тем и началось, что этот класс стал собираться под знаменами вышедшего из его среды киевского князя». «Пока новое правительство, князь с дружиной, не укрепилось и нуждалось в помощи городской знати, из которой оно само вышло, обе общественные силы стояли очень близко друг к другу. Весь X век они действуют дружно… вместе воюют и торгуют, вместе обсуждают в думе князя важнейшие вопросы законодательства». С половины XI в. обнаруживается «взаимное удаление» княжеского правительства и городской знати. Появление у княжеских дружинников («бояр») привилегированной земельной собственности, признаки которой, по мнению Ключевского, «становятся заметны в XI веке, еще более удалило этот класс от городского общества, владевшего торговым капиталом». Но и после Ярослава князья «за исключением Мономаха, став уже степными наездниками, боронившими Русскую землю от поганых, во многом оставались верны привычкам и понятиям своих языческих предков IX и X вв., морских викингов на русских реках… Двухвековою деятельностью в русском князе выработался тип, завязавшийся в самом ее начале. Это военный сторож земли, ее торговых путей и оборотов, получавший за то корм с нее. Когда князей развелось много, они стали делиться сторожевыми обязанностями и выгодами, сторожевыми кормами, деля между собою и меняя области по очереди старшинства. Это очередное владение делало князя бродячим гостем области, подвижным витязем, каким он был два века назад. Тогда старшие города остались одни постоянными и привычными руководителями своих областей… местные миры, стянутые к Киеву князьями X века, опять потянули к своим местным центрам»[366].