Ленинградский панк - Антон Владимирович Соя

понимаешь, программу СОИ. Гадят в мирном космосе. Правда, с английским у меня все плохо. Не поймет.

– А я бы с Куртом Воннегутом поговорила, – мечтательно говорит Мурзилка. – Просто о жизни. Вот только осталось его телефон найти.

Она знает, кто твой самый любимый писатель? Ну знаете, это уже совершенно запрещенный прием. Она точно инопланетянка. Береги свой хой. Ой, береги свой мозг, Энди! Ах, да. Ты же не слышишь меня. Никогда меня не слышишь.

– Ты еще и Воннегута читала? Ничего себе. Да ты крута нереально, герла. Обычно я всех на него подсаживаю. Когда прочитал «Колыбель для кошки», было такое чувство, что это я написал. Только в другой жизни.

– Ага. «Колыбель» и «Бойня» – две любимых книжки форева. Я сразу почувствовала, что ты из моего карасса.

Нет, так нельзя. Она прикольная. Интересная. Нельзя вот так ее отпускать!

– Слушай, мы уже пришли. Это моя парадная. Только теперь я тебя провожу. Ты на чем поедешь домой?

– На трамвае, – улыбается Мурзилка. – Мне две остановки за Славу.

Только этого тебе не хватало.

– Так ты в Болоте живешь? Мне сейчас туда никак. Извини. Но до трамвая тебя провожу. Постой тут минутку, пожалуйста. Я сейчас только за собаком заскочу, и мы тебя проводим.

Глава 21. Твои старые добрые тигры

«Мурзилка, конечно, забавная, но…» – думаешь ты, открывая дверь длинным ригельным ключом. Вы с Кузей только что героически проводили ее до самого дома, наплевав на возможную встречу с врагами и неминуемые последствия. Это очень на тебя непохоже, чувак. Что за безрассудство? На обратной дороге в пустом поющем трамвае твоя голова решила разболеться, напомнив о полезных таблетках Больного, а к ней перед домом прибавился живот, в котором с утра еды, кроме хитрых конфет, не было. Но болит он так, что есть совсем не хочется. Нужно отлежаться часок. Ты заходишь в прихожую с песиком и, не включая свет, пытаешься быстро пробежать по коридору к себе в комнату.

– Ма, па, привет, – бросаешь ты в полузакрытые двери кухни.

– Андрей, зайди-ка к нам на разговор, – возвращается к тебе оттуда.

Проскочить не удалось. Ты заходишь в кухню с виноватой улыбкой. Щуришься от яркого света. За столом пьют чай и курят твои милейшие мама и папа. Кругленькие очкарики. У тебя отличные отношения с родителями. Ты их очень любишь. А они тебя. Это пару лет назад ты все время хотел сбежать из дома. Тщательно продумывал свой лихой побег и то, как они будут искать тебя и жалеть о своих напрасных претензиях. Сейчас тебе это кажется глупым детским капризом. Все отлично. Тебя практически перестали доставать. Да вы почти что и не пересекаетесь в последнее время. Утром, когда они уходят, ты еще спишь, вечером, когда ты приходишь, они уже спят, Идеальный режим сосуществования. Семейные обеды по выходным, шутки-прибаутки – все это куда приятнее ежедневных нотаций, слез и обид. Иногда вы общаетесь на нейтральной территории на нейтральные темы. Но долго ли еще будет так кайфово?

– Привет, родители. Как дела? Есть не хочу. У Больного, тьфу ты, у Димы поел, – нагло врешь ты.

Живот возмущен и отвечает на твою ложь гневным бурлением. Но слышишь его, к счастью, пока только ты.

Мама с папой с интересом тебя разглядывают. Давно не видели. Пару дней точно. Смотрят и курят вонючие болгарские сигареты. В школе ты активно боролся с их курением. Таскал сигареты у них из пачек для своих друзей-одноклассников. Не помогло.

– Что за девушка с тобой Кузяву выгуливала? – отец заговорщицки улыбается. Твои девушки – его любимая тема.

– Девушка? Да просто знакомая.

А вот сейчас ты даже не врешь.

– Симпатичная знакомая.

Мама стряхивает пепел в хрустальную розетку. Чего б им пепельницу не купить? Скептически смотрит на своих мальчиков.

– Ой, да что ты там разглядел в темноте-то? – этому отвесила, теперь тебе. – Андрей, а ты помнишь, что мы завтра вечером уезжаем?

Мы уезжаем? Да нет же, конечно. Они уезжают. Голова у тебя ужасно тупит после таблеток Больного.

– Куда?

– Понятно. Все забыл. Голова только девками да музыкой дурацкой забита. – Ой, а мама-то не в настроении – спасайся кто может. – У нашей однокурсницы из Калининграда юбилей. Она нас всех собирает. Десять раз тебе говорила. Вспомнил?

«Фе-ли-чи-та» – констатируют из радиоточки коротышка Аль Бано и высоченная Ромина Пауэр. Парочка типа вас с Объектом. И ты не можешь с ними не согласиться. Феличита! Хата твоя, чувак! Феличитее не бывает.

– Я думал, это в июле будет, – говоришь ты, еле сдерживая радость.

– Нет, в июне, – отвечает отец. – Оставляем на тебя квартиру на четыре дня. Как на взрослого. Вот деньги на еду, возьми сразу себе. С Кузей три раза в день гуляй. Рыб корми. И хомяка. И никаких этих ваших, как вы там их называете…

– «Тусовок», – помогает ему мама. – То есть пьянок и гулянок! Понял? Чтоб никаких Васильева, Белянова и Ульянова здесь даже и духу не было!

Мама знает фамилии твоих друзей. А папа даже имен их не знает.

– Даже Ульянова нельзя? – ты наигранно пугаешься. – А если он фамилию на Ленин сменит? Тогда можно?

– Не ерничай, – устало говорит мама. – Глупая шутка. Ты все понял?

– Девочку можешь в гости позвать. Только хорошую, – смягчает удар отец.

– О, господи! Как вы мне надоели с этими девочками, – отвечает мать вместо тебя. – Зла не хватает. Пусть учебники читает. К учебе готовится.

– Я все понял. – Ты пытаешься уйти к себе.

В животе опять какое-то оживление. Спазм за спазмом. Революционные матросы бузят.

– Подожди, – останавливает мама. – Это еще не все. Алка с четвертого видела, что ты сегодня опять наряжался, как клоун. Дети соседские за тобой по двору бегают. Пальцами показывают. Ты долго нас еще позорить собираешься? Мы с отцом вкалываем, как проклятые, чтобы тебя нормально одевать, а ты в лохмотья какие-то наряжаешься? Ты понимаешь, что все над тобой смеются? И значит, над нами тоже? Понимаешь меня, срань болотная?

– Да ладно тебе, мать, – неожиданно вписывается за тебя батя. – Это ж возраст такой. У него последнее лето детства. Перебесится – станет, как все.

Обычно мама защищает тебя от отца. Но, видимо, сегодня необычный день.

– Вот спасибо тебе за поддержку, муж! Отцовское воспитание. Чего удивляться тогда, что у нас такое чудо-юдо выросло?

– Что выросло, то выросло. Ма! – делаешь ты жалобное лицо. – Не ругайся, пожалуйста. Хочешь, я тебе свой новый стих прочитаю?

Это надежное, проверенное средство. Мама уверена, что стихоплетство передалось тебе исключительно от нее. Папа