Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой - Александр Колмогоров

Пройдёт 90 лет. И вспомнив пророческие слова философа, другой русский писатель и публицист В. Распутин заметит:

…Когда-нибудь, будем надеяться, явится женщина-писательница, которая вслед за Лухмановой изнутри больного вопроса скажет о происшедших в женщине переменах и назовёт их собственными именами. А пока музыкальное звучание женщины в мире сделалось прерывистым, её повлекли механические, диссонансные ритмы, «песнь песней» осталась недопетой, переходя постепенно в «плач плачей». И поэтому ищите женщину. Ищите и находите. В этом и состоит сегодня великая задача женщин…[345]

Издатель, лектор, драматург

17 января 1899 года в актовом зале Павловского института после молебствия в домовой церкви состоялось первое собрание Общества вспомоществования бывшим воспитанницам.

Вслед за «адресом», торжественно поднесённым выпускницами «павлушками» своей начальнице М. В. Розен, и приветствиями баронессе от лица всех её служащих, воспоминаниями о годах, проведённых в родных стенах, поделилась действительный член общества и литератор Н. А. Лухманова. Но главное событие года ожидало её впереди…

14 марта с выходом в свет первого номера литературно-художественного журнала «Возрождение» (с подписной ценой 6 рублей в год) в среде столичных редакторов-издателей появилось новое имя. Контора издания с квартирой для проживания самой Надежды Александровны (Эртелев переулок, 8) стала центром жизни, радужных надежд и забот 57-летней писательницы.

В восторженности чувств целью журнала провозглашалось «возрождение многого старого и забытого с привнесением ясности духа, любви к людям и жизни». Читателям и подписчикам, как водится, сулилось сотрудничество издания с известными авторами: К. К. Случевским, А. А. Голенищевым-Кутузовым, B. C. Кривенко, С. Н. Головачевским и другими. Новому редактору удалось привлечь к совместной работе близких ей по духу журналистов В. А. Бонди, А. И. Фаресова и нескольких молодых сотрудников, но на большее, увы, рассчитывать не приходилось. После второго номера исчезли со страниц и обещанные читателю «громкие имена».

Переоценив собственные возможности и не обладая материальными средствами, прочными связями и поддержкой в издательских кругах, она могла надеяться только на себя. Под своим именем, псевдонимами, а то и вовсе без подписи Надежде Александровне приходилось: вести редакторские колонки; писать статьи социальной направленности — о пьянстве, табачном производстве и чахотке, родильных приютах, интернатах, о помощи голодающим, о реформах ссылки и каторги, о женском образовании, о здоровье молодёжи, о счастье. Она освещала пушкинские торжества в Святых Горах и события европейской светской жизни, помещала переводы европейских авторов, публиковала собственные рассказы, отрывки из дневника и главы автобиографического романа «Институтка»[346] (продолжение воспоминаний «Двадцать лет назад»).

В журнале появились: миниатюра её старшего сына Дмитрия Лухманова и его стихотворение «Молитва»; полемические статьи второго сына поручика Бориса Адамовича — «Отношение военной среды к идее разоружения», «Насколько армия может выполнять задачи школы», «Что может в вопросах чести доказать поединок» и его первый литературный опыт — рассказ «Перекати поле».

В начале лета 1899 года издательница, вверив журнал ближайшим помощникам Бонди и Фаресову, вновь выехала за границу, имея конечной целью посещение Лондона. Однако удача сопутствовала ей только до Будапешта. Заболев, она возвратилась в Вену, выехала в Берлин, где и провела несколько недель в частной клинике, поправляя здоровье. В утешение дома её ожидали увидевшие свет итальянские впечатления «В волшебной стране песен и нищеты (Очерки неаполитанской жизни)» и сборник повестей и рассказов «Женское сердце».

В середине сентября Надежда Александровна была в Москве. Из письма Сумбатову-Южину[347] от 16 сентября 1899 года:

Ваше сиятельство Многоуважаемый Александр Иванович!

Редкая неудача посетила меня в попытке видеться с Вами и переговорить о моей пьесе «Сибирский Риголетто». Ведь я же чувствую, что она недурна и с такими исполнителями, как Вы, князь и Е. К Лешковская[348] в Москве должна иметь несомненный успех.

В Петербурге для неё исполнителей нет, а отдать её на частную сцену я бы не хотела.

Между мужским и женским трудом всегда существует антагонизм, но Вы слишком талантливы и известны для того, чтобы косо смотреть на мою пьесу только потому, что она женская. Именно к Вам я смело обращаюсь за нравственной поддержкой. Для меня это было бы большой наградой за трудовую и невесёлую жизнь. Если Вы найдёте, что мне надо приехать в Москву, напишите…[349]

Зарабатывая на жизнь нелёгким литературным трудом и находясь на пике своего материального благополучия, Н. А. Лухманова не думала о грозящей ей безденежной старости, продолжая оказывать помощь давно взрослым детям. Из письма к сыну Борису в Варшаву от 21 сентября 1899 года:

…Если тебе крайне нужны деньги — дай телеграмму, вышлю 25 рублей, но если обойдёшься — можешь рассчитывать на 75 ко дню твоего приезда. И затем будешь регулярно получать здесь 25 рублей. Живу хорошо и очень спокойно. Но эти дни я нездорова, насморк, жар, упадок духа. Это пройдёт. Я как ребёнок радуюсь, что у меня будет каретка в одну лошадь ещё октябрь и ноябрь, ведь эти месяцы самые дождливые. Мысль, что не будешь мокнуть, что к твоим услугам крытый экипаж, меня ужасно радует…[350]

Всё же заболев и оставив журнал на приехавшего из Варшавы сына, писательница в середине осени решилась ехать в Крым. Из письма к Борису от 30 октября 1899 года:

…Мы благополучно доехали до Севастополя. Погода дивная, солнце сияет и свежо, как у нас в сентябре. Но ночи мои в вагоне были плохи..[351]

От 13 ноября 1899 года из Ялты:

… Всего лишь год назад я будоражила здешнюю публику своими лекциями,[352] а ныне здоровье моё поправляется медленно и плохо. Почти не спала от неврологических болей и припадков сердечного удушья. Если бы ты знал, какие это страшные минуты. Но каждый приступ легче и короче. Потом меня нервно трясёт уже от страха. Массаж, гимнастика и ванны делают своё дело. Какая это благодатная страна Крым! Прохладно, как у нас в хорошем, но не мягком конце августа. Словом, шубку надеть нельзя, а в драповой кофточке хорошо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});