Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - Джон Лайдон

сиденье полицейской машины и разъезжали по округе, пока не арестовали достаточно людей. Я сидел там и думал: «Я облажался, у меня при себе еще и нож, и за кого, черт побери, лучше чтобы они меня приняли?» Я попытался оценить события в очень, очень долгосрочной перспективе. А потом, вспомнив нашу недавно вышедшую пластинку, я осознал, что в суде у меня точно не будет поклонников среди парней в париках и длинных черных мантиях.

Я не считал себя особо склонным к преступлениям, но в те дни полиция обладала большой властью, и за малейшее нарушение можно было получить по шее. У меня был выбор: «Пойти за наркоту или за нож?» Я подумал: «Выберу, что полегче – наркотики!» Очень глупый шаг в конечном счете.

Старший офицер положил амфетамины в пластиковый пакет, сунул его в задний карман и сел на него. Затем они некоторое время ездили по Сохо, приговаривая: «Посмотрите-ка на этого, гррр-рр, забираем!» Итак, что, как вы думаете, будет делать сульфат амфетамина, находясь под прессом его потной горячей плоти? Учитывая мое детальное знание спидов, я был почти уверен, что он испарится. Поэтому по мере того, как шли минуты, я понимал, что мои обвинения уменьшаются.

В участке меня раздели и обыскали в присутствии женщины-офицера, чего, по-видимому, им делать не полагалось. Но что вы тогда могли возразить: «Прекратите, это невежливо?» Это с ними не работает. Под арестом ты, так сказать, задраиваешь люки и готовишься к неприятностям, становясь очень сдержанным на язык. Ты стараешься даже стать ниже ростом, чтобы уменьшить размер мишени.

Когда дело дошло до освобождения под залог, я не знал никого, кто так или иначе не был бы осужден и обладал правом вытащить меня. В результате подобных ситуаций понимаешь, насколько под ударом находятся люди из рабочей среды. Все в чем-то виноваты, если верить властям. Так что было тяжело. Малкольм мог бы меня вызволить, но он не явился.

Я не знаю, как мой отец в конце концов этого добился, как ему удалось вытащить меня под залог. А потом случилась ошибка с моей явкой в суд – они перепутали даты. Дата, стоявшая в бланке, который мне выдали, не соответствовала реально назначенной дате суда, поэтому они провели обыск в доме отца и поймали меня, когда я пытался выпрыгнуть из окна верхнего этажа, так что я был заключен под стражу за уклонение от ареста. Но поскольку рапорт о моем аресте заполнили неправильно, я вышел на свободу. Вы не можете уклоняться от ареста, если на самом деле вас даже не должны были арестовывать.

Малкольму было назначено определенное время, к которому он должен был явиться на слушание дела, и, разумеется, он опоздал. На самом деле Малкольм не смог собрать 40 фунтов, чтобы заплатить штраф, поэтому они назначили новый срок оплаты через несколько часов, и он появился с деньгами буквально за пару минут до его окончания. Иначе все бы сорвалось, и мне пришлось бы отсидеть срок.

Я не думаю, что меня специально выбрали мишенью из-за всей этой суеты с группой. Мне просто следовало быть осторожнее.

К этому времени я, наконец, превратил пиджак АКА «БОЖЕ, ХРАНИ НАШУ МИЛОСТИВУЮ КОРОЛЕВУ» в песню[160]. Однажды я ожидал себе начала репетиции, и это ожидание как-то затянулось. В те дни я вставал около полудня, садился за кухонный стол, готовил себе печеные бобы, брал лист бумаги и просто записывал текст – очень приблизительный набросок, но в нем была суть будущей песни.

Больше всего мне нравилось в этой песне то, что в ней нет припева. Я был весьма впечатлен собой, когда ее перечитал. Повторяющиеся строчки на самом деле не были рассчитаны на то, чтобы служить припевом. Они лишь должны были подчеркнуть и организовать следующий куплет. Я думаю, что «Боже, храни королеву» – это мощный пример того, как поп-песня может быть перевернута вверх дном, с ног на голову, и все же остаться популярной. Это идет вразрез со всеми правилами, определяющими формат популярной музыки.

К сожалению, Глен неверно истолковал «Боже, храни королеву» как фашистскую песню. Он просто услышал словечко, но не уловил общего контекста. И что с этим было делать? С Гленом все пошло совсем плохо, он отказался играть песню на сцене, и вот тут-то все и началось. Прежде чем мы продолжили выступление, я взял мел и написал на его усилителе «Ampeg Stack»: «The Boo Nazis»[161]. Я подразумевал это явно не в благоприятном для нацизма смысле, не так ли? Но Глен воспринял это как какое-то ультраправое заявление. Упаси бог, чтобы вас неправильно поняли! Мое чувство юмора и чувство юмора Глена сильно отличались. Со своей стороны могу сказать, мне не кажется, что то, что я сделал, было мерзким или злым. Я просто повел себя глупо и по-детски, но предполагалось, что в ответ это вызовет лишь улыбку.

В тот момент мы с Гленом довольно часто входили и выходили за дверь. «С меня довольно» – «Я ухожу» – «Тебя нет», но думаю, что в конце концов именно Малкольм и Глен пришли к обоюдному согласию, что в художественном плане это не то, что нужно Глену. Так они это все и порешили.

Итак, бинго, ему пришлось уйти, а поскольку нам больше нечем было заняться, мы сняли небольшой фильм, гуляя по городу, и в нем меня спросили о Глене. Я сказал: «Если ты выглядишь как утка, ходишь как утка и говоришь как утка, ты утка». Правда, я изменил слово «утка» на слово «задница».

Оглядываясь назад, я понимаю, что настоящая проблема заключалась в том, что мы не играли концертов. Мы позволили одержать над нами верх скуке и поэтому отвернулись друг от друга. Мне должно быть стыдно за то, что я так себя вел.

Когда я впервые попал в группу, это реально шокировало Сида. Он и не подозревал, что во мне это есть. Уоббл тоже был потрясен услышанным. Он вообще ничего не знал. Сид был очарован новым моим положением, его тянуло к нам, и он стал нашим самым большим поклонником, однако Уоббл горько обижался на группу, был очень жесток в своем к ним отношении, и они его довольно сильно побаивались. Он и правда воспринял все очень, очень жестко. Поэтому, когда дело дошло до замены Глена, я инстинктивно сказал «Сид», хотя Сиду медведь на ухо наступил.

Я не думал, что они когда-нибудь отнесутся всерьез к моей идее с Сидом, но в тот момент дела в группе обстояли так, что я чувствовал: мне необходим союзник. Я понимал, что