Большая Охота - Дмитрий Янковский

В полутьме нарастающей глубины подводный мир выглядел очень красиво, но я не забывал и о стаях патрульных торпед, которые ринутся в бухту, если почуят человека. С другой стороны, я ощущал не только тревогу, но и гордость за то, что скорее всего принимаю участие в первом послевоенном погружении в океан. К тому же у нашего погружения были неплохие шансы оказаться успешным.

Освоившись с ластами, я начал догонять товарищей и еще минуты через две заметил впереди внушительное темное пятно затонувшей баржи. Борис показал жест «о'кей», мол, все в порядке, идем по плану. У меня чаще забилось сердце – передо мной замаячила реальная возможность приблизиться к цели, к которой я стремился почти всю свою жизнь.

«Это полнолуние мне надолго запомнится, – подумал я. – Если все пройдет успешно, то окажется, что в течение двух дней я обрел любовь и исполнение главной мечты».

Несмотря на постоянную продувку, давление все равно меня беспокоило. Оно давило на уши, приходилось то и дело сглатывать, но это не всегда помогало, к тому же до предела сухой газ, выделявшийся картриджем, делал каждый глоток не то чтобы болезненным, но довольно неприятным. Лишь феерические картины подводного мира и важность предстоящей задачи скрадывали отрицательные факторы погружения.

Когда мы достигли баржи, глубиномер показал восемнадцать метров. Борта, палуба и надстройки затонувшего судна густо обросли моллюсками и травой, отчего баржа больше напоминала уснувшего зверя, чем испорченный механизм. Катя пристегнулась к лееру поясным карабином и показала, что я должен поступить так же, а не тратить силы на попытки держаться в одной точке пространства вопреки течению. Я тоже пристегнулся рядом с ней, а Борис тем временем внимательно осматривал палубу и ближайшую надстройку в поисках открытого люка. Его поиски не увенчались успехом, но мне в голову пришла мысль, что внутрь можно проникнуть через пробоину, которая стала причиной гибели судна. Поскольку не было ни малейших сомнений в том, что баржа пошла ко дну вследствие одного из первых нападений биотехов, то пробоин могло быть несколько, однако все они должны были быть расположены ниже ватерлинии. Но Борис об этом, похоже, не подумал. Я догадался, что у него попросту нет нужного опыта – с затопленными объектами, как и Катя, он работал в пресной воде, а там причины затоплений иные, поэтому пробоины чаще всего маленькие и не годятся для проникновения внутрь. На войне же у него были совершенно другие задачи, чем извлечение груза из затонувших кораблей.

Я помахал рукой, привлекая к себе внимание, и попытался жестами показать, что надо искать пробоины ниже. Но Борис моих знаков не понял. Тут-то я и пожалел, что не было времени и возможности обучить их с Катей тому языку жестов, которым мы пользовались в детстве. На нем можно было довольно быстро объяснить что угодно, причем пользуясь только одной рукой.

Сообразив, что на расстоянии что-либо объяснить будет сложно, я отстегнул карабин и, подплыв к Борису вплотную, потянул его за руку. В полном непонимании он попытался меня оттолкнуть, но я его удержал, показав жестом другой руки, что все нормально. Видно было, как он нахмурился за стеклом маски. Я не стал обращать на это внимания. В конце концов он понял, что я хочу показать ему нечто важное, и мы с ним опустились вдоль покосившегося борта до самого дна. Песок был довольно зыбким, к тому же его покрывал слой ила толщиной в несколько сантиметров, поэтому, несмотря на плоское днище, баржа увязла довольно глубоко, да еще завалилась на бок. На заросшем борту без дополнительного освещения разглядеть что-либо было сложно, и в первый момент я подумал, что нам попросту не повезло, что пробоина оказалась с другой стороны. А если так, то воспользоваться ею из-за крена скорее всего было невозможно. К тому же Борис так и не понял, зачем я его сюда притащил, а на пальцах я ему этого объяснить не мог. Пришлось несколько раз ткнуть пальцем в борт и сложить руки кольцом, намекая на пробоину. Похоже, Борис понял, о чем речь, кивнул и медленно двинулся вдоль баржи, ощупывая руками проржавевший, густо заросший металл. Катя наблюдала за нами сверху.

Наконец, в носовой части судна Борис остановился и показал знаком, что все в порядке. Я подплыл к нему, но в полутьме даже вблизи не сразу заметил пробоину, так сильно закрывали ее колышащиеся заросли морской травы. Прежде чем пролезть в дыру, Борис жестом велел мне подниматься наверх, к Кате. Я кивнул, заработал ластами и вскоре оказался рядом с ней.

Почти сразу, едва я пристегнул карабин к лееру, мне стало трудно дышать – сработал физиологический индикатор истощения кислородного картриджа. Каждый вдох теперь требовал вдвое большего усилия, чем прежде. У Кати все было в порядке, очевидно, ее богатый опыт в погружениях позволял ей расходовать значительно меньше кислорода, чем мне.

Сняв с пояса новый картридж, я потряс им перед лицом, давая Кате понять, что нуждаюсь в новом источнике кислорода. Она улыбнулась глазами сквозь стекло маски и взяла у меня порошковый патрон.

«Задержи дыхание», – вынув загубник, сказала она одними губами, выпустив при этом несколько пузырьков изо рта.

Я сделал вдох и замер до тех пор, пока она не извлекла из гнезда старый картридж и не поставила на его место свежий, предварительно сняв заглушку. Когда замена была закончена, Катя хлопнула меня по плечу, мол, дыши давай. Взяв загубник, она продышалась и тоже заменила картридж, чтобы потом не возиться. Брошенные ею гильзы медленно пошли на дно, все еще испуская пузырьки газа.

Через несколько минут появился Борис. Первым делом он сунул мне в руки противоторпедный локатор, знаками показав, что внутри, под обшивкой, он все равно не работает. Затем показал пальцем вниз, давая Кате понять, что все в порядке и пора погружаться. Она отстегнула карабин, махнула мне и, гибко согнувшись, скрылась за кромкой борта вслед за Борисом.

На экране локатора мерцали всё те же шесть искорок, правда, за время нашего погружения их снесло дальше от берега и чуть севернее. Я немного встревожился: учитывает ли Коча то, что растворенную в воде отраву значительно сносит течением? Правда у меня еще ни разу не было повода заподозрить австралийца в некомпетентности, когда речь шла о любых делах, за которые он брался со знанием и умением. Но все же ответственность в настоящий момент была значительно больше, чем при ловле рыбы с помощью той же отравы. Хотя может и нет, если рассудить здраво, ведь от улова в голодное время могла зависеть жизнь целого племени. Об этом я знал не понаслышке – мой отец однажды спас весь остров, наловив рыбы с риском для жизни. Да и вообще Кочу сложно было упрекнуть в беспечности и безответсвенности, так что я взял себя в руки и постарался унять внезапно навалившуюся тревогу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});