Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

– Все делалось в строгой секретности. Главным противником массового переселения еврейских семей в Крым стал председатель КрымЦИКа Вели Ибраимов. Он выступил со статьей в крымско-татарской газете «Ени-Дунья» с критикой. Его поддержала татарская интеллигенция. Ибраимова вызвали в Москву, обвинили в возбуждении «недовольства политикой советской власти в полутемных татарских массах», добавили обвинения в уголовных преступлениях в годы Гражданской войны и расстреляли. Более двухсот видных татарских деятелей, писателей, ученых, были арестованы и высланы в северные края за Урал. Меня резко понизили в должности. Новый председатель КрымЦИКа Мамет Исмаил Кубаев на партконференции едва только скромно заявил, что такая политика «разоряет трудовые массы Крыма, прежде всего татар», как его тут же осудили за «контрреволюционное выступление» и сняли с поста.

– Не знал этого, – задумчиво повторил Мокроусов.

– Слушай дальше! В 1931 году Организационный комитет ВКП(Б) и Крымское правительство в принятом документе констатировали, что «еврейское переселение в Крым себя политически и хозяйственно оправдало». Был создан еврейский национальный район с центром в Фрайдорфе, появилось более 150 поселков, заселенных, как значилось в документе, «лицами еврейской национальности», создано 86 колхозов, 32 еврейских национальных сельсовета, начала издаваться газета «Ленин Вег» на идише.

– Об этих колхозах много писали в газетах, рассказывали по радио, – вспомнил Мокроусов.

– Писали в газетах о красивой жизни на новых местах, а на самом деле еврейским переселенцам тоже досталось. Натерпелись лиха и они! Я сам все видел. Новые, непривычные условия жизни, крестьянский труд на земле, к которому большинство не имело навыков, непривычный климат… Радости и у них было мало.

– Давай ближе к главному вопросу, – остановил его Мокроусов.

– А тут все связано, – ответил Мустафа. – Переселение еврейских семей совпало с так называемым «раскулачиванием», а под этой маркой и насильственным выселением из Крыма главным образом татар. Они в основной массе жили в селах. По всему полуострову были развернуты специальные переселенческие лагеря, только в Симферопольском районе их было четыре, сам видел. И читал секретный доклад Салыня, ответственного сотрудника ОГПУ, в котором значилось, что число раскулаченных и выселенных уже достигло тридцати тысяч семей, определены к раскулачиванию и выселению за Урал еще шестнадцать тысяч татарских и несколько сот немецких и русских кулацких семей. Народ, конечно, начал роптать и возмущаться. Особенно те, кто воевал, – красноармейцы, партизаны. Ты об Ускутском восстании в Крыму слышал?

– Слышал! – ответил Мокроусов. – Из соседнего полка, рассказывали, направляли батальон на подавление того антисоветского контрреволюционного вооруженного выступления.

– Вот-вот! Свои стреляли в своих только за то, что они, мирные трудолюбивые татары, отказались покидать места, где жили их деды и прадеды, покидать землю, которую советская власть дала им и клятвенно заверяла, что дает на вечные времена! А народ обмана и вранья не терпит и обиды не прощает! Вот где, как говорят русские, зарыта собака и спрятан ответ на твой вопрос! – Мустафа Абдувалиев налил сам себе в стакан, выпил, криво усмехнулся уголками губ. – Меня за пару слов, за поддержку того выступления татар, если тебе интересно, исключили из партии, осудили и выслали в Сибирь. Сделали контрреволюционером, врагом народа! Врагом своего народа! В те годы, когда ты воевал в Испании, я был зеком и в лютый мороз под охраной вкалывал на лесоповале.

– Понятно, – неопределенно произнес Мокроусов и задумчиво повторил: – Понятно!

– Наш народ маленький, с открытой душой и добрым сердцем, но зло помнит и никогда не забывает!

– Русский народ тоже с открытой душой и добрым сердцем, тоже все обиды помнит, но зла ни на кого не держит, – ответил Мокроусов. – Три сотни лет, чуть ли не каждый год, татарская конница совершала набеги, доходила до Киева и Москвы, грабила и каждый раз угоняла в плен десятки тысяч русских и украинцев, мужчин, женщин и детей, а потом в Феодосии на невольничьем рынке продавала в рабство. В Феодосии был последний в Европе рынок рабов! Каждая пять земли в Крыму полита русской кровью и слезами жен, матерей. Когда я был в Испании, то там узнал, что слово «славянин», «слав» обозначает «раб». Миллионы русских и украинцев прошли через невольничий рынок в Феодосии и проданы были в рабство. Карл Маркс называл Крымское ханство страной разбойников. Может, этого не было? Было! Но ты когда-нибудь слышал хоть одно упоминание об этом, хоть один упрек в вашу, в татарскую сторону от русских людей? Молчишь? Никогда не было! Мы, советская власть, утверждала только одно – дружбу между народами!

Мустафа Абдувалиев опустил голову, сверкнув белками глаз.

– Молчишь? То-то и оно, против правды не попрешь! – веско произнес Мокроусов и спросил: – А как же ты очутился в Крыму?

– Это уже другой вопрос и длинная история, – ответил Мустафа и посмотрел в лицо Мокроусову. – Теперь можешь меня расстреливать!

– Это татарские прихвостни, которые пошли на службу гитлеровцам, зверствуют и расстреливают без суда и следствия! Вырезали партизанский госпиталь, сожгли парашютистов, которых сначала приютили, расстреляли жителей греческой деревни Лаки и рабочего поселка Чаир, сожгли деревни Айлянма и Чермалык, – резко ответил Мокроусов. – А тобой будут заниматься особый отдел и военная прокуратура.

3

– Я во второй сектор! – сказал Петров, усаживаясь рядом с водителем в потрепанную «эмку», борта которой испещрены царапинами от осколков и пулевыми дырками.

Командующий Приморской армией установил себе правило: если позволяет обстановка, каждый день или через день обязательно побывать в одном из секторов обороны Севастополя. Появлялся без предупреждения, чтобы своими глазами увидеть работу подчиненных войск и на месте оценить боевую обстановку.

С раннего утра день выдался ясный, солнечный. Весна в Крыму наступила рано и своим теплом, безоблачным, бездонно синим небом и молодой зеленью напоминала Ивану Ефимовичу родную с юности ташкентскую, такую же раннюю, солнечную. Щедрая южная природа Крыма, несмотря на войну, расцветала в свои, издавна заведенные, сроки. Весенний день радовал, а на душе у командующего было пасмурно. Короткое затишье на всех секторах обороны настораживало. Враг что-то замышляет. Надежда на то, что Приморская армия скоро соединится с войсками Крымского фронта где-нибудь у Бахчисарая или на внешнем обводном рубеже, постепенно отодвигалась и отодвигалась в будущее, особенно после оставления Феодосии. Наши войска топчутся и топчутся на Ак-Монайском рубеже, не делая решительного шага вперед.