Сигнал бедствия. Авантюрист Депар. Охотничьи досуги. - Майн Рид

руки и стала тем удовлетворением, которое Кезей получил за пропажу часов. Но он продолжал стоять на своем, упорно утверждая, что их украл Депар, и я впоследствии получил веские доказательства этому утверждению.

Глава V

ГОСТЕПРИИМНЫЕ ДРУЗЬЯ

Кезей, приехав в Новый Орлеан с коммерческими целями, не успел еще поправиться, как уже получил подходящее место в большом торговом предприятии. Я же путешествовал исключительно для удовольствия.

Благодаря гостеприимству Хотероша, мое пребывание в Новом Орлеане продлилось целых три месяца. Мы быстро сошлись и после месяца знакомства стали задушевными друзьями. Виделись мы ежедневно, вместе посещали театры, катались на лодке, охотились.

По утрам я заходил к Хотерошу в контору, а вечера часто проводил в его маленькой «хижине», как он выражался, — на самом деле, очень красивом домике со стеклянной дверью и виноградной верандой. Он жил с сестрой, которая по вечерам доставляла нам большое удовольствие игрой на арфе и на гитаре.

Они были сироты, дети офицера наполеоновской армии. После поражения при Ватерлоо их отец оставил службу и переселился в Новый Орлеан. Будучи военным, он плохо разбирался в торговых делах и почти ничего не оставил детям в наследство, однако сумел дать им прекрасное образование.

Совсем иначе сложилась судьба его лучшего друга, тоже офицера, переселившегося в Сент-Луи. Тот был нормандец, приехал в Америку с молодой женой, усердно занимался коммерцией, приобрел состояние и жил теперь с женой и дочерью более чем обеспеченно.

Дружба этих отставных офицеров не прекратилась. Каждые два или три года они навещали друг друга. В семье Хотерош я много слышал о Дардонвилле, его жене и дочери-красавице Олимпии.

Началась июльская жара, обычно приносящая с собой страшную желтую лихорадку. Уже на многих домах появился красный крест, означавший, что по ним прошелся ужасный бич истребления. Было бы безумием оставаться в этом зачумленном месте, и я решил переехать в Сент-Луи. С грустью расстался я со своими новыми друзьями. Они могли оставаться здесь: болезнь не угрожала им, так как они привыкли к климату, долго прожив в этой болотистой местности. Самое жаркое время года Хотероши все-таки проводили не в Новом Орлеане, а на берегу озера Поншартрен. Я стал их уговаривать поехать со мною в Сент-Луи, но по неизвестной мне причине Луи отказался от этого предложения. Я пообещал вернуться к ним с первыми морозами.

— Ну, нет, так скоро вы не вернетесь, — задумчиво произнесла Адель, сестра моего друга. — Вам жаль будет уехать из Сент-Луи. Может быть, увидав Олимпию…

— При чем тут Олимпия?

— Она красива, богата…

— Это, пожалуй, более интересно для вашего брата, и если я объяснюсь в любви Олимпии, то разве лишь как его поверенный.

— Но и это было бы опасно для бедного Луи.

— О, нет, Луи не должен видеть во мне соперника. Я даже хотел заключить с ним своеобразный договор.

— Какой?

— В Сент-Луи я мог бы действовать в его интересах, но с условием, что здесь, дома, он будет действовать в моих…

Темные глаза Адели удивленно взглянули на меня, и она, улыбнувшись, сказала:

— Итак, до первых морозов!

Через час я уже покидал Новый Орлеан.

Вскоре после моего приезда в Сент-Луи я отправился к Дардонвиллям с рекомендательным письмом. Содержания его я не знал, но, судя по радушному приему, оно было для меня лестным.

Дардонвилли жили в собственном прекрасном особняке на берегу реки на расстоянии с милю от Сент-Луи. Они были богаты, и приезжавшие к ним гости пользовались большим комфортом; наверное поэтому дом их всегда был полон друзей и знакомых. Главной «приманкой» была, конечно, богатая наследница, красавица Олимпия, изящная блондинка с длинными золотистыми волосами. Трудно было не влюбиться в нее, но мое сердце, к счастью, уже было занято прелестным образом Адели, и я мог спокойно относиться к редкой красоте Олимпии. Вероятно, поэтому и госпожа Дардонвилль была со мной так откровенна. От нее я узнал, что сердце Олимпии еще свободно, и искренне порадовался за своего друга Луи, неравнодушного к красавице. Оказывается, отец Олимпии давно решил, что она выйдет за Луи, сына его благодетеля и друга.

Из Сент-Луи я направился в глубь прерий, где пробыл три месяца. Во время этого моего отсутствия внезапно умер сам Дардонвилль.

После его смерти мои дружеские отношения с семьей не изменились, мне даже показалось, что они стали более близкими. Госпожа Дардонвилль оказывала мне полное доверие и в день моего отъезда в Новый Орлеан сообщила мне содержание духовного завещания мужа. Согласно этому завещанию, одна половина имущества предназначалась матери, другая — дочери. В этом не было ничего особенного, но дальше завещание заключало довольно странное условие. Если Луи де Хотерош сделает предложение Олимпии и она откажет ему, то ее часть наследства переходит к Луи. Таким образом выходило, что Олимпия, связанная этим условием, как бы передавалась по наследству Луи де Хотерошу, между тем как последний оставался сравнительно свободным в своем выборе.

На мой вопрос, известно ли Луи содержание завещания, госпожа Дардонвилль ответила, что уже сообщила ему об этом, приложив к письму копию завещания.

С наступлением морозов я вспомнил о своем обещании вернуться в Новый Орлеан. Прощаясь, госпожа Дардонвилль просила все же не передавать наш разговор Луи. Ей хотелось, чтобы дело шло естественным порядком.

Глава VI

ПОЧТАМП

По возвращении в Новый Орлеан я отправился на почтамт за письмами. В то время письма не разносились по домам, и надо было или посылать за ними, или являться самому. Я предпочел последнее. На почтамте было много народу, так как пришла европейская почта. Стоя в очереди, я то и дело слышал фамилии спрашивавших о письмах.

Приблизившись к окошку выдачи писем, я вдруг услыхал хорошо мне знакомое имя Луи де Хотероша. Зная, что мой друг должен получить письмо от госпожи Дардонвилль, я заинтересовался, какое же впечатление оно произведет на него. Мне хотелось видеть выражение лица своего друга, хотя, судя по голосу, я начал думать, что это был не сам Луи, а его посыльный. Передо мной стояло трое или четверо господ высокого роста, из-за которых я толком ничего не мог разглядеть. «Зайду к нему в контору и там все узнаю», — подумал я.

В это время человек, получивший письмо для Хотероша, вышел на улицу. Мне казалось, что я вижу Луи, но в этом я не был вполне уверен, так как он шел спиной ко мне; на миг он повернулся, и мне показалось, что это скорее лицо Депара, чем