Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг. - Владимир Козлов

Вайнахи в 1944 г. были депортированы, главным образом, в Казахстан (335 тыс. чеченцев и ингушей), еще около 77 тыс. находилось на спецпоселении в Киргизии). В период ссылки, когда действовали так называемые ограничения по спецпоселению — запрет на свободу перемещения, систематические «проверки наличия» в спецкомендатурах, другие жесткие способы полицейского контроля (после войны депортированным народам было возвращено лишь пассивное избирательное право — они участвовали в выборах в Верховный Совет СССР в 1946 г.), «наказанные народы» (выражение А. Некрича) не доставляли особых хлопот правительству.

Понимая собственное бессилие перед жестокой государственной машиной и ее «всевидящим оком» — НКВД (МВД), чеченцы и ингуши, как и остальные депортированные этносы, демонстрировали внешнюю покорность, казалось, смирились, начали налаживать жизнь, обзаводиться хозяйством и обживаться в местах ссылки. Внимательно наблюдавшее за спецпереселенцами московское партийное начальство (Сталин, Молотов, Берия, Жданов) получило в августе 1946 г. успокоительные известия от министра внутренних дел СССР Дудорова: «Опубликование закона об упразднении Чечено-Ингушской АССР большинством спецпереселенцев чеченцев и ингушей встречено как мероприятие, окончательно исключающее перспективу их возвращения к местам прежнего жительства, в связи с чем они делают вывод о необходимости быстрее устраиваться на постоянное жительство в местах нового поселения».[304]

В какой-то мере миролюбивые высказывания вайнахов, во множестве приведенные в докладной записке Дудорова, носили демонстративный тактический характер. Они и произносились в расчете на то, что «слова смирения» дойдут до «начальства». В своем кругу, среди надежных людей, чеченцы говорили по-другому. Их не покидала надежда, питавшаяся самыми невероятными слухами: якобы США, Англия и Франция на предстоящей международной конференции потребуют от советского правительства возвратить спецпереселенцев в места прежнего жительства[305] и т. п.

Вообще, закончив депортацию, полицейское государство позаботилось о том, чтобы использовать старые и создать новые механизмы контроля за «опасными» этносами. Высланная вместе со всеми национальная партийно-советская элита сохранила свое членство в Коммунистической партии. Последнее давало некоторые привилегии (впоследствии члены партии первыми будут освобождены от «ограничений по спецпоселению»), но морально обезоруживало, делало советскую элиту неспособной возглавить активное сопротивление или просто влиять на общественное мнение.

Нейтрализовав «советскую» этническую элиту и интеллигенцию, тайная полиция занялась религиозными авторитетами и муллами, всегда находившимися как бы в естественной оппозиции к «неверным». Наряду с репрессиями против непримиримых органы госбезопасности довольно широко (и иногда не без успеха) использовали более лояльную часть мусульманского духовенства для контроля за поведением «опасных» народов. Кроме того, МВД Казахской ССР в 1946 г. сумело успешно провести «разложение нескольких антисоветских группировок, состоявших из мусульманского духовенства». Проповедь распропагандированных мулл, если верить министру внутренних дел Дудорову, способна была творить чудеса — например, улучшать трудовую дисциплину и даже повышать в два раза производительность труда.

Чеченцы и ингуши: между ссылкой и репатриацией

До 1954 г. депортированные народы, которым, по замыслу Сталина, предстояло остаться в местах высылки навечно, не доставляли властям особых волнений (жестокими мерами удавалось прекращать даже побеги свободолюбивых вайнахов на родину). Затем начался половинчатый и противоречивый процесс реабилитации и возвращения гражданских прав. В течение 1954, 1955 и первой половины 1956 г. были сняты с учета по спецпоселению, но без права возвращения к прежним местам жительства, все немцы, крымские татары, калмыки и балкарцы.

Под подозрением у власти дольше других находились карачаевцы, чеченцы и ингуши. Правда «поблажки» были сделаны и им. 5 июля 1954 г. были сняты административные ограничения с детей в возрасте до 16 лет. Молодежь могла вздохнуть свободней. 10 марта 1955 г. чеченцы, ингуши и карачаевцы, как и все спецпоселенцы, получили право иметь паспорта, а 9 мая 1955 г. постановлением Президиума ЦК КПСС были ликвидированы ограничения для членов КПСС.[306]

Все эти принципиальные и в меру осторожные политические действия совпали по времени с массовым приливом нового населения в районы освоения целинных и залежных земель. В бурлящем котле социальных страстей и групповых конфликтов возникли новые потенциально конфликтные группы — освобожденные от полицейского контроля, но лишенные (до 1957 г.) права вернуться на родину репрессированные народы. Сегодня можно только предполагать, в каком направлении развивалась бы конфликтная ситуация на целине, если бы за снятием ограничений по спецпоселению довольно быстро не последовало другое решение — о восстановлении автономий большинства депортированных народов (кроме немцев Поволжья и крымских татар), что несколько разрядило ситуацию.

Судьба чечено-ингушской автономии какое-то время висела на волоске. Чеченцам и ингушам предстояло вернуться не на старое пепелище, а на землю, обжитую после их депортации новыми поселенцами из Центральной России и из малоземельных районов Северного Кавказа, Намерение высшего московского руководства восстановить чечено-ингушскую автономию неожиданно встретило очень скептическое отношение «главного полицейского» — министра внутренних дел Дудорова. Зная о потенциально высокой активности этих этносов и опасаясь эксцессов на Северном Кавказе, Дудоров доказывал нецелесообразность восстановления чечено-ингушской автономии на Северном Кавказе. Он предлагал чисто бюрократическое решение — создать автономную область (даже не республику) для чеченцев и ингушей на территории Казахстана или Киргизии.[307] Сам того не подозревая, советский министр повторял опасливую логику и аргументы царского правительства, которое, зная о высоком «антиимперском» потенциале чеченцев и ингушей, никогда не признававших легитимности власти «белого царя», мечтало о полной депортации «возмутителей спокойствия». В конце XIX в. были сделаны даже первые практические шаги — организовано «добровольное» переселение 2000. чеченских семей в Турцию, откуда они впоследствии нелегально вернулись назад или перебрались на Ближний Восток.

Оставим в стороне моральную сторону дела. Она очевидна-. Но и с чисто утилитарной, полицейской, точки зрения оставлять чеченцев и ингушей на целине было опасно. Оба народа обжились и адаптировались к новой ситуации. Большинство из них работало в колхозах и совхозах, а также на предприятиях цветной металлургии, в угольной и местной промышленности. За 12 лет многие получили трудовую квалификацию, построили собственные дома с приусадебными участками или жили в коммунальных квартирах. И как ни рвались чеченцы и ингуши на родину, а среди них в середине 1950-х гг. возвращенческие настроения были особенно сильны, они в то же время чувствовали себя местными жителями, испытывавшими на себе мощное давление новой миграционной волны, все «прелести» целинно-новостроечного синдрома, и были способны внести свой «вклад» в «целинные» волнения и беспорядки.

Насильственные конфликты на целине с участием чеченцев и ингушей

Обладая высокой внутренней самоорганизацией, сохраняя и в ссылке традиции мюридов (иерархически организованные мусульманские религиозные братства, а перед войной в Чечено-Ингушской АССР в них, по оценке НКВД СССР, состояло около 20 тыс. человек[308]) эти этносы, только что пережившие стресс депортации и ссылки, на натиск новой переселенческой волны из России в Казахстан были способны ответить (и в ряде случаев ответили) встречной агрессией. По своей форме насильственные этнические конфликты с участием вайнахов мало чем отличались от обычных для целинных и новостроечных районов коллективных драк, массового хулиганства, столкновений соперничавших молодежных группировок. В ряде случаев чеченцы и ингуши были очевидными жертвами агрессии со стороны пришельцев, в Других — инициаторами столкновений. До серьезных этнических волнений и беспорядков дело на казахстанской целине обычно не доходило.

В первых известных нам конфликтах русских с чеченцами и ингушами представители репрессированных народов выступали еще в качестве спецпоселенцев (декабрь 1954 г.), причем дополнительным мобилизующим фактором для русских участников коллективной драки в селе Елизаветинка (Акмолинская область Казахской ССР) стали политические обвинения в адрес чеченцев. Учащиеся школы механизации называли их не иначе как «предателями и изменниками родины».[309] Других подобных случаев «политической» мобилизации русских участников этнических столкновений в Казахстане, насколько нам известно, не было. Это, впрочем, никак не отразилось на криминальной активности известных нам по предыдущей главе мобилизованных в угольную промышленность рабочих. В мае 1955 года драка одного такого рабочего со спецпереселенцем-чеченцем в г. Экибастузе (Павлодарская область Казахской ССР) закончилась пьяным чеченским погромом, переросшим в нападение русских хулиганов на помещение милиции — там укрылись от нападения чеченцы.[310]