Сказки народов Восточной Европы и Кавказа - Народные сказки

А сама напилась пива и уехала.

Приходит медведь в избушку и стонет.

— Кого видел? — спрашивают его портной с чертом.

— Никого я не видел! — бурчит медведь.

— Что ж ты стонешь?

— С лестницы в погреб сорвался, насилу жив остался!

Ладно. На следующую ночь пошел черт сторожить.

И повторилось все, что было с медведем. Вирява рассердилась еще пуще — не только побила черта, еще кончик хвоста ему кочергой отшибла.

К мордовской сказке «Портной, медведь, черт и Вирява».

Наутро пришел черт домой сердитый да ворчливый. Спрашивают его портной с медведем:

— Кого видел?

— Кого там увидишь! — проворчал он в ответ, а сам хвост зализывает.

— Что это у тебя хвост в крови?

— Дверью нечаянно прищемил.

На третью ночь собрался караулить пиво Шкамрав.

Взял он с собой балалайку, аршин свой железный и спрятался.

В самую полночь едет-шумит Вирява: кочергой путь расчищает, пестом ступу погоняет, помелом след заметает, сковородником в сковороду бьет.

«Эге, вот кто наше пиво пьет!» — думает портной. Притаился, стал смотреть, что будет.

А Вирява вынула затычку, припала к пиву и пьет. Тут портной ударил по струнам, заиграл на балалайке и запел:

Пей, пей, женушка,До самого донышка!

Понравилась Виряве песня. Напилась она вволю и говорит:

— А-а, это ты, Шкамрав? Молодец! Играй теперь плясовую, я плясать хочу!

Ударил портной плясовую. Принялась Вирява плясать. Уж она пляшет, она извивается. А портной ей подыгрывает, подмигивает. Наплясалась Вирява вволю и говорит:

— Ух! Давно так не веселилась, устала! Даже есть захотелось мне. Ну-ка, портной, молодой-удалой, подойди ко мне поближе, я тебя съем!

— Что ж, я не против, — отвечает портной, — давно в теплом месте не сиживал. Только ты, бабушка, еще пивца перед едой-то хлебни — полегче да повеселей будет!

Припала Вирява к пивной бочке опять — пьет, только пузыри булькают.

А Шкамрав снова песню запел:

Пей-ка, попей-ка,На дне-то копейка!Если с донышка попьешьЗлата, серебра найдешь!

Обрадовалась Вирява. Пьет она, пьет, от жадности надувается — до самого дна добирается. Пила-пила и свалилась хмельная. Этого-то Шкамрав и дожидался. Снял он с себя красный кушак, скрутил Виряве руки и давай ее железным аршином бить. Уж он бил ее, бил, стегал-стегал — все похмелье из нее выколотил. Мечется Вирява, волком воет, филином кричит и взмолилась наконец:

— Шкамрав, миленький, отпусти ты меня! Я для тебя все сделаю, что захочешь.

— Ага, — говорит портной, — давно бы так! Ну-ка, что ты можешь для меня сделать?

— Я за тебя дочку свою выдам, красавицу!

— А еще что?

— В приданое избу новую поставлю, скотины полон двор дам, отсыплю семь мер серебра, семь мер золота!

— А не обманешь, старая? — спрашивает портной.

— Если не веришь, то на вот платочек мой волшебный, который я дочке в приданое берегу: как только накроешь им лицо себе и утрешься — станешь сам молодцом и все твои желания сбудутся.

— Ну, ладно! — согласился портной и развязал Виряве руки.

Вскочила Вирява, уселась скорей в ступу, взмахнула пестом, стукнула в сковородку — и была такова.

Приходит под утро Шкамрав в избушку свою, видит — черт с медведем не спят, его поджидают.

— Ну, кого ты там видел? — спрашивают.

— Видел, — говорит, — Виряву.

— Чем она тебя наградила?

— Да чем? Дочь свою, красавицу, за меня просватала! В приданое дает новую избу, скотины полный двор, семь мер серебра и семь мер золота.

Черт с медведем ушам своим не верят, а Шкамрав продолжает:

— Вот и платочек дала свой волшебный: как только накрою им лицо да утрусь — все мои желания сбудутся.

Тут уж черт с медведем признались:

— Мы ведь тоже с Вирявой дрались! Посмотрим еще, кому придется жениться-то. Это мы еще поспорим!

— Как же мы спорить будем? — спрашивает портной.

— Давайте так спорить, — говорит медведь. — Двое будут по очереди дома оставаться, а третий нас пугать станет. Кто сильнее всех сумеет напугать других, тот и женится на дочке Вирявы, тому и платочек волшебный достанется!

Говорит так медведь, а сам думает: «Я их так испугаю, что убегут они и дорогу сюда позабудут. Недаром меня и мужики, и бабы, и ребятишки — все боятся».

А черт тоже доволен. Думает он: «Ну, пусть себе только останутся, я на них такого страха нагоню, что век не забудут: недаром даже моего имени все боятся».

Нечего делать портному — хочешь не хочешь, надо соглашаться.

Первым пошел медведь пугать, а портной и черт дома остались.

Вот зашел медведь за кусты и давай реветь.

Ревел-ревел — принялся деревца молодые с корнем вырывать. Треск по всему лесу пошел. Черт струсил и хотел бежать, а Шкамрав говорит:

— Не бойся: это медведь.

А медведь подошел к самой избушке да как заревет во всю мочь, словно ребят пугает:

— Вот медведь идет, медведь! Задерет вас медведь, бегите!

Шкамрав с чертом кричат ему из избы:

— Ну, довольно тебе кричать да шуметь, ведь мы не ребятишки!

Так медведю и не удалось их испугать.

Пошел черт пугать, а портной с медведем дома остались.

Залез черт на высокое дерево и давай оттуда дуть на избушку. Такой поднялся ветер, что сосны застонали, дубы затрещали, осины заплясали, а на избушке вот-вот крыша обвалится, и окна вон вылетят.

Струсил медведь, говорит он портному:

— Надо нам бежать, а то, чего доброго, буря опрокинет избушку и нас задавит.

А портной только смеется.

— Это, — говорит, — черт нас так пугает, не бойся!

Видит черт — не боятся портной и медведь бури, подлетел к самому оконцу да как крикнет не своим голосом, точно бабы на ребятишек:

— Смотрите, смотрите: черт, черт летит!

А портной с медведем кричат ему из избушки:

— Ну, довольно тебе! Все равно не боимся— знаем, кто ты такой!

Вернулся черт к товарищам — никого не испугал.

Пришла очередь портному пугать медведя да черта. Дождался он ночи, взял с собой сковородник, сковороду, сделал из двух палок колотушку и тихонько вышел.

В полночь слышат черт с медведем: кто-то к избушке подъехал — не то на санях, не то на телеге, стучит, гремит и в колокольчик звенит. Испугались они. Медведь шепчет черту:

— Кто это? Уж не Вирява ли?

— Должно быть, она! — говорит черт, а сам трясется.

А портной подошел к оконцу, да как брякнет изо всех сил в колотушку, да как звякнет в сковороду, как крикнет не своим голосом:

— Выходите, выходите скорей! Это я, Вирява, в ступе еду! Пест у меня — кнут, ухват — дуга, сковорода — колокольчик! Кочергой путь расчищаю, помелом след заметаю, медведя с чертом поджидаю, хочу медведю кости помять, черту хвост оторвать!

Испугались медведь с чертом не на шутку. Выскочили они из избы и бросились бежать, только хворост под ними трещит. Бегут, бегут — назад не оглядываются. Так и убежали.

Остался Шкамрав один, накинул себе на лицо платочек волшебный, утерся, и встала перед ним новая изба. В избе под окошечком сидит красавица — дочка Вирявы и вышивает. На лавке стоят семь мер серебра, семь мер золота. Кругом дома двор новый огорожен. Полон двор скотины.

Поженились Шкамрав с Вирявиной дочкой и стали жить да поживать и добра наживать.

ТАЙНА БЕЗНОСОГО СИЛАЙМЫ.

Ингушская сказка

Литературная обработка и перевод В. Гацака.

тобы обрадовать вас хорошим, чтобы развеселить вас веселым, расскажу вам эту сказку…

Когда-то, давным-давно, жил один воин. Он ездил по белому свету, выручал добрых людей из беды, наводил страх на врагов. Повидал он разные страны, побывал во многих битвах, а когда почувствовал, что прошла его молодость и надвинулась старость, решил вернуться в те места, где родился и вырос. А родился он в ауле среди высоких гор, возле быстрого Терека[65]. Туда и направил он своего боевого коня. На привалах не задерживался, дорогу выбирал покороче, где встречал реку — переправлялся вплавь, где встречал лес — не объезжал его, а пробивался прямо через чашу. И все торопил коня: хотелось ему поскорее родные горы увидеть.

И вот на двадцать третий день пути оказался богатырь у быстрого Терека. Крутая каменистая дорога вела в горы. Когда конь стал подниматься по дороге вверх, всадник придержал его и сказал:

— Поезжай потише, мой верный конь. Пока мы ехали к этим горам, я торопил тебя, просил мчаться быстрее ветра. На привалах не задерживался, дорогу выбирал покороче, где встречал реку — переправлялся вплавь, где встречал лес — не объезжал его, а пробивался прямо через чащу. Не терпелось мне, хотелось поскорее родные горы увидеть.